Экономический совет арапахо решил проверить бумаги нефтяной компании. Тут-то и выяснилось, что при расчетах племя регулярно обкрадывали. Началась тяжба. Через два года суд вынес решение: индейцам действительно недоплатили. Компания извинилась: оказывается, во всем виноват старший бухгалтер местного отделения по фамилии Тот. Говард М. Тот. Обиженный Говард М. обратился в газеты, доказывая, что поступал точно в духе указаний руководства. Света, однако, это заявление не увидело. Зато его автора перевели на хорошо оплачиваемую должность на Восточное побережье — подальше от индейцев, взяв предварительно обязательство держать язык за зубами.
Многие молодые индейцы, разочарованные тем, что лопнули правительственные программы развития племен, обвиняют старейшин в чрезмерной осторожности при переговорах с Бюро по делам индейцев. Тем временем федеральные власти упразднили Центр профессионального обучения молодежи племен арапахо и шошона в Вайоминге.
Дело в том, что индейцы, как говорилось выше, не имеют права избирать и быть избранными, и их отношение к претенденту на пост президента или губернатора никак на исход выборов не влияет. Поэтому любое сокращение расходов спокойно можно начинать с предназначенных для племен фондов.
Правительственную помощь для племени навахо в 1983 году сократили почти на треть. Это, несомненно, не отразится на выборах президента США, но тут же сказалось на кандидатуре верховного вождя племени. Молодые индейцы — кое-кто из них кончил колледж — настояли на своем кандидате Петерсоне Захе.
Положение навахо ухудшилось — и не только потому, что урезана правительственная помощь. Племя возлагало большие надежды на нефть и газ, главный источник дохода. Оказалось, что запасы будут исчерпаны в ближайшие пять-десять лет. Правда, в резервации есть еще богатейшие залежи угля, но компании «Пибоди коул» навахо не доверяют, а чтобы добывать его самим, у индейцев нет ни умения, ни капитала. Одна только железная дорога для вывоза угля обошлась бы в сто миллионов.
Образованные индейцы (в основном получившие гуманитарное образование) убеждены, что нужно подготовить собственных специалистов.
Петерсон Зах начал свою деятельность с того, что потребовал передать контроль над всеми школами резервации — их шестьдесят три — в руки совета племени.
— Мы, навахо, всегда строили свою жизнь не на конкуренции, а на сотрудничестве. Детей племени мы хотим воспитывать в духе наших традиций. В конце концов мы сами оценим: подходит ли для навахо капитализм?
Но получит ли племя школы в свои руки? И когда станут специалистами дети, которые их окончат? Понадобятся ли их знания?
Сто лет назад «синие куртки» стреляли в индейцев. Сейчас не гремят выстрелы. Потомки уцелевших краснокожих «могут жить в духе своих племенных традиций в специально отведенных для них местах». Так говорится в «Законе об отношениях с индейскими племенами».
В местах, где мало воды и плодородной земли. Где нет работы, а помощь правительства столь мала, что ее можно не принимать в расчет.
Петерсон Зах, Верховный вождь племени навахо, называет все это «убийством без пуль».
А. Мартынов
В три или четыре часа ночи мы проснулись от грохота разрывов и стрекотни пулеметов. Сон как рукой сняло. Я сразу уловил: стрельба велась беспорядочно и не перед нами, а как-то сосредоточенно, в двух-трех местах. Особенно справа и слева от позиций батальона.
Слышу звонок. У аппарата комбриг.
— Орлов, что там у вас творится?
— Еще не разобрались,— отвечаю.
— Спать меньше надо. Немедленно пулей в роты! И доложить! — приказал Брижинев.
— Конин, ты давай к Ждановскому. Я — к Горбачеву. Быстро разберись на месте и ко мне.
Выскочили из хаты. Темень... Снежный буран слепит глаза. Ни зги не видно. Вскакиваю на лобовую броню рядом с люком механика-водителя Саши Семенова. Одной рукой держусь за пушку. Это очень удобное место. Привык я к нему. Сам видишь хорошо и водителю помощь. У Саши люк, как всегда, открыт. Двигаемся на ощупь: дороги заметены плотно.
Темень и мгла скрывают и противника и наших. Только всполохи разрывов и огненные трассы пуль помогают примерно ориентироваться, понять, кто где.
В голову лезут тревожные мысли. А вдруг гитлеровцы прорвали фронт или ушли? Как держатся танкисты Горбачева? Оказалось, пока мы добирались до него, он уже втянул роту в бой. Самого Горбачева еле нашли. Вскакиваю на его танк.
— Что тут происходит? — кричу во весь голос.— Где рота?
— Комбат, немцы прут навалом, по оврагу и вдоль. Я уже снял один взвод и выдвинул сюда. Стреляем наугад. Прямо в колонну. Подбили только один фашистский танк,— прокричал в ответ Горбачев.
— Рота, рота где?
— Снимаю с позиций. Здесь уже один взвод. Потерь нет.
Ну, подумал, началось... Утром собирались занимать оборону, а пошли в атаку. Этой ночью не ждали, а противник двинул. Думали, что пойдет перед фронтом, а он пошел по оврагам и балкам, в обход. Ну и ну!
К танку подбежал пехотный командир. С ним два бойца.
— Танкисты, братцы, выручайте! Немцы, как шилом, пропороли наш боевой порядок. Перекройте им дорогу вон там,— и показал в темноту.
— А ты кто такой? — спрашиваю.
— Кто, кто? Давай танки, фашисты уходят! Медлить нельзя,— надрывался пехотинец.
— Не боишься танка?.. Тогда садись рядом. Держись за пушку. Показывай дорогу. Бойцов — десантом. Горбачев! — кричу,— оставь в окопах один взвод. С остальными за мной!
Пехотный капитан оказался офицером штаба стрелкового батальона. Энергичный и деловой. В такую темень и метель вел танки одним чутьем. Влезая на броню, я бросил ему:
— Чего тревожишься, капитан?
— Смелого пуля боится, смелого штык не берет. Слыхал прибаутку?..
Включив фары, медленно пробиваемся по снежной целине.
Рев моторов заглушает даже близкий грохот разрывов снарядов. Сидим с капитаном почти рядом. Я слева, он — справа от люка. Прошло минут десять. Вдруг перед нами выросла группа солдат с офицером. Останавливаемся. Соскакиваю с брони. Отхожу в сторону. Представился. Оказалось, командир стрелкового полка послал навстречу нам проводников. Они шли на шум моторов и свет фар головного танка.
Смотрю, что-то нет рядом пехотного капитана. Где же он? Может быть, темнота мешает? Ведь в метре ничего не видно. Окликнул. Ответа нет. Подбегаю к танку. Гляжу, как уселся, так и сидит капитан рядом с люком. Одна рука на пушке. Цепко держит. Не заснул ли, подумал я. Тряхнул легонько — не встает. Подсветили. Видим — мертв капитан.
Вот что сделала шальная пуля. Ударила прямо в сердце. Мириады их носились в ту ночь от беспорядочного огня с одной и другой стороны. Смертей мы видели немало. Всяко бывало. Но эта? Неожиданность ошеломила. «Смелого пуля боится, смелого штык не берет...» — вертелось в голове.
Вживаемся в обстановку. По-прежнему ничего не видно. Снег слепит глаза. Вот и Горбачев с командирами взводов.
— Комбат, рота подошла. Ставь задачу.
— Хорошо. Вот только разберемся немного.
— Смотрите, вон там, вдоль оврага, от Комаровки к Почапенцам ползет сплошная колонна,— показал рукой встретивший нас офицер.— Командир полка приказал мне направить ваши танки наперерез фашистам. В обход рощи, что там впереди.
На какой-то миг порыв ветра отвернул от нас снежный саван. И в темноте предрассветного утра предстала удивительная картина: сплошная серая масса медленно ползет от Комаровки на юг.
Глубокая, заросшая кустарником балка. Ее оба берега покрыты танками, пехотой, повозками, лошадьми — длиннющая, медленно ползущая огненная змея. Из нее огонь, и в нее — огонь.
Пехота, хотя и не удержала эту змею, но обложила плотно. Правда, только с боков. А спереди бронированная голова змеи таранит наш строй. Голова — это танки, самоходки, бронетранспортеры. Они тянут за собой все многокилометровое чудовище. Ясно одно: голову надо отрубить. Она все глубже и глубже врезается в боевые порядки нашей пехоты...
Раздумывать некогда. Обстановка прояснилась.
— Вперед на максимальной скорости! Колонну обгони и ударь по ее голове. Останови огнем и гусеницами... Оставшийся в окопах взвод будет в моем резерве. Как понял? — спросил я Горбачева.
— Есть ударить по голове колонны! Выполняю! — как-то приподнято ответил Дмитрий.
