Впрочем, доктора в то время не жаловали чай как напиток, считали его для желудка вредным и разрушительным. Как врач, Пясецкий решительно не рекомендовал пить чай ни в кирпичном, ни в каком виде. Не нравился ему ни лаоча, большой, или «обыкновенный», кирпич, идущий в Среднюю Азию, ни цзинчжуань, «столичный» кирпич, шедший, кроме Азии, в Восточную Сибирь (оба чая — зеленые), ни мичжуань, черный, байховый, которым наши чаеторговцы безрассудно наводняли ту же ни в чем не повинную Сибирь. В обличении бесполезного напитка поднимался Павел Яковлевич до больших высот. «Если даже мы допустим, как факт, не подлежащий сомнению, что теин, принимаемый в чайном настое, возбуждает умственные способности и помогает пищеварению, если допустить также, что наш народ очень нуждается в возбуждении умственных способностей и в содействии пищеварению посредством теина, то и тогда, говорю, громадное большинство потребителей чая, лишенное этого возбудителя ума и деятельности желудка, ничего не потеряет, потому что первое действие можно легко заменить другими, гораздо более действенными средствами, не говоря уже об «образовательном теине»; во втором же отношении, мне кажется, лучше человеку доставлять себе то, что может служить здоровой и питательной пищей, чем сначала портить себе желудок разною дрянью и потом поправлять свое расстроенное пищеварение. А как напиток, неужели наш сбитень, хороший квас и брага хуже плохого чая?!» Протестовал Павел Яковлевич против ежегодной траты на это баловство двадцати миллионов рублей звонкой монетой (!), предлагал «заменить китайский чай каким-нибудь домашним растением», но преодолеть сопротивления косной петербургской бюрократии не смог и в деле сохранения народного здоровья и здравомыслия в ту мрачную эпоху не преуспел...
Здесь же, в Ханькоу, как продавали чай всех сортов, так и продают, хотя давным-давно уже всякое русское участие в этом деле прекратилось, и едва ли можно отыскать в городе и место, где стояла когда-то, к примеру, фабрика кирпичного чая господина Черепанова. Не видно было нигде и расторопных молодых людей, наших соотечественников, бывших учеников русско-китайской школы в Кяхте, где изучали китайский язык и получали начальное образование.
Не сыскать следов пребывания Шевелева Михаила Григорьевича, прожившего в Ханькоу двенадцать лет и благодаря природной любознательности хорошо изучившего местный язык и даже живую разговорную речь. Зато потомки гордых бриттов как занимались коммерцией век назад, так и продолжают ею заниматься, разве что интересы их от П.Я. Пясецкий и его рисунки, сделанные о время путешествия опиума и чая переместились в область, например, экспорта китайской свинины, о чем и можно было с ними потолковать на местном наречии в просторном и прохладном помещении Бэнк оф Чайна на центральной торговой улице Ханькоу.
Конечно, из хозяев западные коммерсанты давно уже превратились в партнеров, по большей части пайщиков совместных предприятий, число которых достигает ныне в стране 19 тысяч. Может быть, в Ухани их меньше, чем в Шанхае или, скажем, в Шэньчжэне, первой в Китае «свободной экономической зоне», но с тех пор, как провинция Хубэй получила право самостоятельно вести дела с иностранцами, количество смешанных компаний непрерывно росло.
Трудно разобраться во всех проблемах нынешней экономической жизни Китая. Ясно одно — 48 миллиардов долларов, которые сумел привлечь из-за рубежа Китай, делают свое дело. На каждой торговой улице Ханькоу можно насчитать десятки, если не сотни, названий торговых компаний, о которых, кроме их владельцев, возможно, никто и не слышал. Мелких и мельчайших компаний так много, что создается впечатление, будто за сияющими золотом и всеми цветами радуги вывесками стоят слишком слабые экономические силы. Конечно, яркие вывески оживляют улицы городов, а видимое изобилие товаров, от «айбиэмовских» и «макинтошевских» компьютеров до простейших заколок и сувениров, создает картину «рыночного бума». Недоумение вызывает наличие в многочисленных лавках и на уличных рынках тех же, в общем, предметов, что и в близлежащих государственных универмагах, украшенных разве что экзотическими «импортными» этикетками. Наряду с официальной существует менее известная «снабженческая сеть».
В этом я и сам убедился, когда познакомился с продавцом магазинчика радиотехники на Цзянханьлу. Его звали Ли Жу. На вид ему было лет сорок, но вполне могло быть и шестьдесят — у китайцев трудно по внешнему виду определить возраст. От него я впервые услышал о тех, кого в Китае называют «даое». Трудно подобрать этому появившемуся несколько лет назад слову однозначный русский эквивалент. Может быть, ближе всего будет «посредник», но произнесенное с полупрезрительной интонацией. В основном «даое» называют (или ругают, в зависимости от ситуации) тех, кто, пользуясь разнообразными, но чаще всего личными или родственными связями, извлекает нетрудовые доходы, устанавливая контроль над движением товаров, главным образом потребительских, на рынке.
Предметом манипуляций со стороны «даое» может быть все, что угодно,— от импортных автомобилей и цветных телевизоров и до более скромных товаров повседневного спроса. «Даое» подразделяют на так называемых «гуаньдао», или «посредников», занимающих официальные посты и связанных со сферой торговли, и «сыдао» — лиц, никакой властью не облеченных и действующих на свой страх и риск. Между теми и другими существует органическая взаимосвязь, и едва ли одни могли бы существовать без других. Отношение к ним у населения примерно одинаковое, разве что к «гуаньдао» претензий больше. Считают, что эти высшие категории, во-первых, и так могли бы прожить безбедно на зарплату. Во-вторых, они паразитируют одновременно и на «сыдао», и на потребителях. С деятельностью «даое» связывают расцвет инфляции и существующий вопреки видимому процветанию рынка дефицит некоторых видов товаров и услуг, а также рост цен в частном и государственном секторах экономики.
На протяжении последнего столетия Китай не раз под влиянием различных внешних и внутриполитических причин «открывался» внешнему миру, чтобы затем, ввиду изменившихся обстоятельств, вновь «закрыться» на определенный срок. Поэтому и явления, связываемые сегодня с деятельностью «даое», в той или иной форме возникали и в прошлом.
Сто с лишним лет назад, когда Павел Яковлевич Пясецкий ступил на ханькоускую землю, губернатором крупнейших центрально-южных провинций Хунань и Хубэй был родной брат могущественного канцлера Цинского императорского дома Ли Хунчжана. Он оставил яркий след в новой истории Китая, особенно связанной с такими крупнейшими событиями, как «опиумная война» и тайпинское восстание.
Будучи человеком дела, Ли Хунчжан не только внимательно присматривался к деятельности своих иностранных союзников в войне против повстанцев-тайпинов, но и стремился перенести на китайскую почву технические достижения тогдашнего молодого и зубастого западного капитализма. За тридцать лет пребывания у власти он многое успел, провозгласив так называемую «новую политику», сутью которой было стремление использовать западную технику и технологию ради укрепления могущества Срединной империи.
Ли Хунчжан не особенно был удручен насильственным вторжением держав на континент — в том же Ханькоу присутствие английского военного флота весьма охлаждающе действовало, например, на продвигающиеся на север повстанческие армии тайпинов. Не без его усилий, по-видимому китайская армия уже с 1862 года засела за иностранные военные уставы, а первые группы офицеров отправились в Англию и Германию для изучения военного дела. Канцлер открыл в Шанхае производство пушек, а в 1865-м приобрел в Шанхае иностранный машиностроительный завод, на котором можно было изготовлять большие и малые пароходы, разрывные снаряды и винтовки. Этот завод после переименования превратился в знаменитый Главный Цзяннаньский арсенал. Дела как будто пошли хорошо. Появились и «совместные предприятия» — богатые китайские фирмы. Такие, как «Цичан» и «Цзяньлиюань», вели торговлю от имени иностранных компаний, но большая часть акций в них принадлежала китайцам.
Ли Хунчжану, как человеку традиционного воспитания, не нравились коммерсанты как таковые — испокон веков в Китае знали, что «благородный муж думает лишь о справедливости, и только мелкие людишки гоняются за выгодой», то есть прибылью, а это и составляло главный интерес во всяком торговом предприятии. В Китае лучшими людьми считались благородные ученые-чиновники, а торговцам вместе с ремесленниками отводилось место в самом низу социальной лестницы, куда ниже крестьян и военных. Этого извечного положения «предпринимателей» Ли Хунчжан, как видно, изменять не собирался.
