Каким-то образом по Голливуду прошел слух, что мы разработали новый метод трюковых съемок, и все крупнейшие кинокомпании загорелись желанием приобрести на него исключительное право, что обещало значительную экономию. Мы получили несколько весьма выгодных предложений — так, во всяком случае, казалось Джонсону, но мы заявили, что на следующий день отбываем в Детройт, а ему поручаем оборонять крепость на время нашего отсутствия.
В Детройте мы немедленно засели за работу, уверенные, что стоим на верном пути. Руфь трудилась в поте лица, отвечая отказом бесчисленным посетителям, которые во что бы то ни стало хотели нас увидеть. У нас не было на них времени. Мы работали с панорамной фотокамерой. Каждый день мы отправляли в Рочестер проявлять все новые и новые пластинки. Нам присылали по отпечатку с каждой, а негатив оставался в Рочестере до наших дальнейших распоряжений. Потом мы пригласили из Нью-Йорка представителя одного из крупнейших издательств и заключили с ним контракт.
Если тебе интересно, то в твоей городской библиотеке наверняка найдется комплект наших фотоальбомов — сотни толстых томов безупречных фотографий, отпечатанных с негатива 20X25 сантиметров. Комплекты этих альбомов поступили во все крупнейшие библиотеки и университеты мира. Мы с Майком наслаждались, решая загадки, над которыми ученые ломали головы столетиями. В римском альбоме, например, мы раскрыли тайну триремы, включив в него серию снимков внутреннего устройства не только триремы, но и военной квинквиремы (1 Триремы и квинквиремы — древнеримские гребные суда соответственно с тремя и пятью рядами весел.). (Естественно, ни профессоров, ни яхтсменов-любителей наши снимки ни в чем не убедили.) Мы включили в этот альбом серию снимков Рима с птичьего полета, сделанных на протяжении тысячелетия. И такие же виды Равенны и Лондиниума, Пальмиры и Помпеи, Эборакума и Византии. Сколько удовольствия мы получили! Мы выпустили альбомы Греции, Рима, Персии, Крита, Египта и Фаросского маяка, портреты Ганнибала, Карактака и Верцингеторикса, снимки стен Вавилона, и строящихся пирамид, и дворца Саргона, а также факсимиле утраченных книг Тита Ливия и трагедий Еврипида. И еще много всего в том же роде.
Хотя эти альбомы стоили безумных денег, второй тираж разошелся весь. История с нашей легкой руки тотчас вошла в моду.
Когда шум несколько поулегся, какой-то археолог, раскапывая еще не исследованный квартал погребенной под пеплом Помпеи, наткнулся на маленький храм, причем на том самом месте, на котором его можно было увидеть на нашей фотографии «Вид Помпеи с птичьего полета». Ему увеличили дотацию, и он расчистил еще несколько зданий, которые имелись на нашем снимке, но были скрыты от мира почти две тысячи лет. Немедленно нам приписали удивительную удачливость, а глава одной из калифорнийских оккультных сект публично объявил, что мы, вне всякого сомнения, — новое воплощение двух гладиаторов по имени Джо.
В поисках покоя и тишины мы с Майком перебрались в свою студию со всеми нашими пожитками. Бронированные хранилища бывшего банка гарантировали полную безопасность нашего оборудования, а кроме того, мы наняли дюжих частных сыщиков для приема наиболее назойливых посетителей. Нам предстояла новая работа — полнометражный художественный фильм.
Мы опять выбрали историческую тему. На этот раз мы попытались сделать то же, что сделал Гиббон в своем «Упадке и разрушении Римской империи». И, мне кажется, в целом нам это удалось. Конечно, за четыре часа нельзя полностью охватить два тысячелетия, но можно — как это сделали мы — показать постепенное разложение великой цивилизации и подчеркнуть, насколько мучителен такой процесс. Критики ругали нас за то, что мы почти полностью игнорировали роль Христа и христианства, но, право же, зря. В первоначальный вариант мы для пробы включили несколько эпизодов, показывавших Христа и его время. Как тебе известно, в просмотровый совет входят и католики и протестанты. И вот все они — то есть совет в полном составе — буквально полезли на стену. Они утверждали (а мы не спорили), что наша «обработка» священного сюжета кощунственна, непристойна, пристрастна и противна «истинно христианским нормам». «Да ведь, — вопили они, — тот, кого вы показываете, не имеет с Иисусом ни малейшего сходства!» И мы тут же решили, что с религиозными верованиями лучше не связываться. Вот почему, как ты можешь убедиться, во всех своих работах мы тщательно избегали любых фактов, которые вступали бы в резкое противоречие с историческими, социальными или религиозными представлениями тех, «кому это лучше известно». Кстати, наш римский фильм — и отнюдь не случайно — так мало отступал от школьных учебников, что лишь горстка специалистов-энтузиастов смогла указать нам на отдельные ошибки. У нас по-прежнему не было возможности приступить к систематической переработке истории, потому что мы не могли открыть источник своей осведомленности.
(Окончание следует)
Перевела с английского И. Гурова
Три дня солнце выходило только к полудню, и все это время люди поглядывали на стелившиеся над долиной облака — ждали дождей. Белые облака неслись стремительно, погода могла измениться мгновенно, как и бывает в горах, и уже, предвещая скорое ненастье, заходили с юга грозовые тучи. Надежда была только на ветер, и он, словно зная это, уносил грозы в горы.
Это было время летящих гроз, случайных, редких.
Последний хлопок еще был в полях, и люди спешили. Но странно, заметить это можно было только в стремительном мельканье рук. Сами сборщики двигались медленно, и только коричневые руки их взлетали и опадали над кустами хлопка так быстро, что почти неуловимо было то главное их движение, когда пальцы бросали белые хлопья в фартук...
Всего второй урожай собирала Яванская долина, а люди шли за машинами так, словно эта ловкая и трудная работа была им привычной с детства... И чтобы понять эту их ловкость, надо было знать, как это ни странно, географию... Так и сказал мне Нурмат, явно желая удивить:
— География у нас плохая... Девяносто три процента гор и только семь — ровной земли. Теперь это и Яванская долина...
Потом добавил:
— Я был на хлопке в Туркмении, в Киргизии был... Такого хлопка, как здесь, нет нигде. Египетский. Такой тонкий... Из него выходит чуть ли не шелк.
Может, Нурмат преувеличивал. Не мне судить. Это он специалист по хлопку, не я. А может, он был совершенно справедлив.
На большой асфальтированной площадке белая река текла под солнцем вдаль, и воздух над ней струился. А по реке, утопая в ней по щиколотку, один за другим, как косцы, шли люди. Только в руках у них были вилы. Мужчины шли неспешно, пружинисто; подхватывая вилами белые глыбы, они подбрасывали их вверх, — хлопок рассыпался, взлетая в воздух, и еще не успевал опасть, а вилы уже подхватывали новую глыбу, и она тоже взлетала, переворачиваясь. Мужчины спешили. Они возвращались тем же неразрывным рядом — один за другим, когда никто не может ни отстать, ни обогнать, — и опять утопали в белой реке...
Хлопок сох в последних лучах яванского солнца, и где-то уже гремели грозы.
Сухой... Его сложат в бунты. Такие громадные, какими никогда не бывают стога. И в этих огромных шестисоттонных стогах, стоящих рядом, будет сразу все: мельканье темных рук, обрывающих последние хлопья, и затопленные коричневой летней водой посадки, и взлетающий на вилах хлопок, и уже довольное спокойствие людей, узнавших хлопковый куст на «ровной земле» лишь два года назад.
Таджикистан, Яванская долина
Ю. Степанов, В. Орлов
Я просыпаюсь каждое воскресенье с ощущением нескончаемости открытий и неожиданных узнаваний. Со старинной литографии за мной высокомерно наблюдают испанские гранды в строгих придворных костюмах с пышными белыми воротниками. Настенные барельефы изображают толстогубых негритянских вождей и танцоров.
На шкафу красной королевской пальмы приколот календарь прошлого года с пейзажем кубинской саванны, по которой расхаживают тонкоклювые белые птицы гарсы.
Вентилятор мерно жужжит, поворачиваясь и обдувая мой марлевый москитеро, под которым я опасаюсь ночью от летучих насекомых. Солнце давно уже встало, и его тепло струится через задернутые жалюзи. Снизу, с улицы, доносятся крики продавцов зелени и стук их тележек, гудки автомобилей, цоканье копыт лошадей, влекущих потертые двухместные фаэтоны с откидным верхом, скороговорка разносчиков газет, веселая перекличка детей, бравурный марш из репродуктора, включенного на полную мощь в доме напротив.
