Ребята тщательно следят, чтобы ни один камень не остался в земле. Ведь они работают на столетие. Виноградная лоза живет целый век. Поэтому поле будет перепахиваться только через сто лет. Нечего и говорить, что качество такой работы должно быть особенно высоким.
Трудно порой бывает трактористам на этих крутых горных склонах. Трактор то нависает над оврагом, то наползает на камень, как на крутую волну, то кренится набок, словно судно, попавшее в жестокий шторм. Тут нужны и максимальная осторожность, и быстрота реакции, и такое слияние водителя с машиной, при котором они составляют как бы единое целое. И, конечно, нужен точный расчет.
Яша помнит, как однажды, еще в то время, когда он только начал работать на горной целине, с ним приключился большой конфуз. Он не рассчитал крутизны склона и сделал поворот, запрещенный правилами техники безопасности. Накренившийся трактор попал гусеницей на камень и стал падать. «Прыгай!» — услышал он чей-то крик. Зажмурив глаза, Яша прыгнул. Сильно ушибся о камни, но в этот момент почувствовал не физическую боль, а жгучий стыд. «Что теперь скажут ребята? Трактор пустил с горы. А еще комсомолец!»
— Ну как, живой?
Яша обернулся и увидел, что его трактор не скатился под гору, а лежит на боку, увидел дрожь натянутого троса и бульдозер подоспевшего на помощь товарища.
— Ничего, парень. А я все-таки успел поймать машину стальной петлей.
Теперь такого не бывает — Яша в совершенстве овладел техникой «высшего пилотажа» на горных склонах. А недавно он предложил своим друзьям заманчивую идею — самим создать малогабаритный трактор, который ползал бы по крутым склонам, как муха по оконному стеклу.
Яша выработал свой семилетний план — окончить десятилетку, поступить в технический вуз и создать свой универсальный трактор для обработки междурядий на виноградниках.
Может быть, не все в этом плане будет осуществлено, но хорошо и то, что друзья мечтают, стремятся к большим целям. А мечта и стремление — это уже начало завтрашних больших дел.
А. Зверева
Над албанской ривьерой
Побережье между Влёрой и Сарандой называют в Албании Ривьерой. Это километров сто пятьдесят морского берега, треть морской границы республики.
Во Влёре берет начало одна из трех албанских железных дорог — тридцатикилометровая линия до Селеницы, известного месторождения природного асфальта. Нам, конечно, хочется посмотреть места, в которых еще Аристотель говорил как о родине огня, питаемого слоями удивительной горной породы. Еще в средние века асфальт использовался на Средиземноморье для смоления судов. А в настоящее время добыча его составляет около ста тысяч тонн ежегодно. Но, увы! Согласно карте с Селеницей нет иного сообщения, кроме железнодорожного.
...Мы делаем привал прямо на берегу Адриатики, в четырех метрах от моря. Кто откажется от этой «утренней ванны», зная, какой трудный путь лежит сегодня впереди! Мирек с завистью поглядывает на трех счастливчиков: ему врач экспедиции еще не разрешил купаться. Роберт Ольда и Иржи стараются за четверых. Наконец они вылезают на берег, а ступни ног у них черные, словно от асфальта. Словно? Да ведь это же и есть асфальт!
Зато в нескольких километрах от Влёры море прозрачное, точно хрусталь. Оно то и дело подмигивает из какой-нибудь прихотливой бухточки, скрытой под скалой; выстрелит в нас мерцающим отблеском солнца и снова спрячется. Плоские субтропические опунции прилепились к обочине дороги, состязаясь в величине с великолепно цветущим яновцем, достигающим здесь добрых полутора метров.
— Юрко, эти четыре поворота мы бы не одолели на старой «татре». Они, пожалуй, так же круты, как, помнишь, в Экуадоре?
Машины уже вгрызлись в приморские горы, упорно поднимаясь к перевалу Логора. Вместо выжженных солнцем скал вокруг нас — великолепные сосновые леса. Такими лесами, говорят, было покрыто некогда албанское побережье. Но они исчезли, и это дело рук всех бывших оккупантов. Лес вывозился в Италию: Венеция стояла на деревянных сваях из далматинского и албанского леса. Во время турецкого господства деревья сжигались в угольных ямах, и здешние леса в виде древесного угля уплывали в страну османских султанов.
Ныне в Албании стремятся возобновить леса. С большими трудностями высаживают на склонах молодые деревца. Но против человека и лесов здесь стоит коза.
Она нередко одерживает верх над молодыми лесочками-посадками, обгладывая каждый побег, каждый кустик, едва они зазеленеют. Либо энергично обновить леса и приостановить, таким образом, высыхание и смыв почвы, либо обеспечить деревню мясом и молоком — эти проблемы еще ждут своего решения.
Прямо над городком Дермиу, вырастая почти из моря, возвышается хребет Чика, вершины которого достигают двух тысяч метров. Перед самым Дермиу мы проезжаем по высокому мосту через реку, в которой сейчас нет ни капли воды. Но по ширине русла не трудно представить, что бывает, когда наступают весенние разливы и река наполняется. Отродясь не видели мы таких огромных валунов, таких глыб, сглаженных лавиной вод и камней. Человек в этом русле выглядит крошкой, а сама река кажется созданной руками Гулливера.
Точно такое же впечатление оставляет и Дермиу. Город расположен прямо на склоне, дома громоздятся друг над другом, подобно ласточкиным гнездам, прилепившимся под карнизом. У нас есть камера для съемок широкоугольным объективом, однако здесь ее пришлось бы повернуть на девяносто градусов и снимать вид в высоту, в его неправдоподобной вертикали.
Молодой милиционер, неплохо говорящий по-итальянски, ведет нас на площадь — слегка расширяющуюся часть дороги над пропастью — и показывает Доску почета. На ней — диаграммы, рассказывающие о выращивании винограда, хлопка, зерновых, олив и о разведении овец, коз и крупного рогатого скота. Под диаграммами — фамилии передовиков. Девятнадцать из них — женщины и только трое — мужчины.
— Как же так? — удивившись, повторяет наш вопрос милиционер. — Это у нас вполне нормальное явление.
— Ну нет! Кровная месть и кулы здесь ни при чем! — это говорит один из слушателей, которым милиционер переводит нашу «дискуссию» с итальянского на албанский. — Мы основательно взялись за дело — от овец к автомобилям!
Оказывается, треть мужчин в Дермиу работают шоферами. Еще совсем недавно они пасли овец на этих склонах. А сегодня научились разбираться в моторах.
Проектировщикам горных дорог выбирать особенно не из чего. Либо они должны избегать постоянных лавин, осыпей и оползней на склонах, либо — в долинах — остерегаться бурных разливов горных рек и потоков. Поэтому в первом случае трассу ведут по горным хребтам, во втором — точно придерживаются горизонталей и сооружают громадные арки мостов.
На албанской Ривьере избрали первый способ, и дорога то ползет у моря, то, преодолевая отчаянный подъем, взбирается по гребням, то снова падает вниз. Такие предостережения, как «опасный спуск», не являются здесь редкостью, еще чаще возле дороги встречается надпись «крутой поворот». Зато по сторонам дороги — приветливый и богатый край: дубы и кипарисы
чередуются со смоковницами, апельсиновыми и лимонными деревьями. Кое-где тянутся виноградники, то и дело попадаются орех и гранатовые деревья.
Под вечер перед нами открывается широкая приморская равнина. А спустя полчаса появились огни Саранды; съезжаем по пологому склону, стрелка высотомера останавливается на нуле.
— Так я и знал, кронштейн дал трещину. Это на полдня работы, — слышится из-под машины голос Ольды.
Синяя машина подкатила минут через десять. Результат поездки по Ривьере у нее был точно такой же: требовался ремонт.
Филология, геология, кнедлики
Погода ясная: сегодня с утра на небе ни облачка, дожди минувших дней основательно прополоскали воздух, и он предельно чист. В бинокль отчетливо виден южный берег Поградецкого озера, удаленный от нашего лагеря на двадцать километров. Северное побережье закрыто уходящей в озеро косой с селением Лини. Зато до противоположного берега — рукой подать; кажется, можно прыгнуть в воду и доплыть туда. Но в действительности до югославского города Охрида, согласно карте ровно пятнадцать километров. Здесь, на берегу, мы и разбили свой лагерь.
Мы отправляемся на близлежащие хромовые и железные рудники в Пишкаши. Неподалеку от них группа чехословацких геологов проводит изыскательские работы. Это место называется...
— Попробуйте произнести это как отдельные согласные, но не так, как читается в алфавите «пэ-эр-энь-зе», — внушает нам наш переводчик Наси. — Надо произнести их раздельно: «п-р-нь-з». Ну вот, отлично!
