Эта легенда убедительна, по крайней мере, в одном: действительно, нет на земле второго Ангкор-Вата, как нет второго Акрополя, Колизея, как нет второго Тадж-Махала и второй церкви Покрова на Нерли...
История не сохранила нам имен гениальных зодчих, создавших Ангкор-Ват. В отличие от легендарного Прехписнуки они были земными людьми, утвердившими в камне славу их монарха, по повелению которого было создано это чудо света. А вот имя монарха хроники увековечили. И не потому что король Сурьяварман II, правивший Камбуджадеши в первой половине XII века, был великим правителем и полководцем. Возможно, он так и остался бы одним из шеренги многочисленных камбуджадешских варманов (монархов), не приди ему в голову мысль воздвигнуть беспримерный храм.
Строительство длилось много лет. Это был титанический труд. Подсчитано, что на Ангкор-Ват пошло столько же камня, сколько на древнеегипетскую пирамиду Хефрена. А ведь каменоломен поблизости не было...
Над нами в высоком небе плыли белые облака. Далеко внизу шли куда-то по своим делам два монаха-бикху. Их шафрановые тоги почти сливались с пожелтевшей густой травой, покрывавшей землю по обе стороны дороги. Вода в прудах казалась зеркалами, в которых отражены силуэты башен. Два голубых зеркала в желтизне травы.
Через два дня мы уехали. Нас ждали дела в Пномпене. Об Ангкоре можно рассказывать очень долго, но это будет уже другая история, а этот рассказ — о дороге и о стремлении один раз увидеть, чтобы запомнить навсегда.
Виктор Пригула Пномпень — Москва
Встреча в проливе Найтингейл
Пасмурным апрельским утром 1981 года наш самолет шел над Карским морем курсом на Землю Франца-Иосифа, или ЗФИ, как ее называют для краткости. Нас ждала полярная пустыня — так обычно характеризуют этот самый северный архипелаг Евразии, и нам предстояло искать на ней жизнь. Мы — четыре человека с двумя сотнями килограммов груза — были передовым отрядом экспедиции Всесоюзного института охраны природы и заповедного дела. Программа работ предусматривала воздушное обследование архипелага с целью учета и изучения его малоисследованного животного мира и, по возможности, наземные наблюдения на «модельном участке», в одном из медвежьих уголков.
Белые медведи, моржи, тюлени, птицы — мы знали, что встретим их. Но была у нас еще надежда... По слухам и единичным сведениям, у берегов архипелага стали появляться полярные (гренландские) киты.
Надо сказать, шансы увидеть их были крайне ничтожны. Гренландский кит, имевший когда-то кругополярное распространение, считался полностью истребленным у берегов архипелага еще в прошлом веке. Наведя справки в специальных изданиях, я узнал, что последний гренландский кит был добыт здесь в 1897 году. Сейчас это животное занесено в Красную книгу, где значится как крайне редкий вид, находящийся на грани вымирания. По книге, архипелаг уже не входит в границы его ареала.
Однако летчики, из тех, кому нельзя не доверять, сообщали, что не раз встречали китов у берегов Земли Франца-Иосифа, только вот каких — не брались утверждать. И самое ценное: зоолог Станислав Беликов, начальник нашей экспедиции, пролетая в прошлом году севернее архипелага, видел двух китов, по всем признакам полярных. Правда об этих животных волновала не только нас. «Добудьте хоть какую-нибудь информацию о китах»,— говорили нам перед отлетом сотрудники института.
Час ночи. Мороз за тридцать. Метет поземка, подсвеченная размытым, мутным солнцем. Торчат из-под снега несколько антенн и полузанесенных крыш. Столб с указателями: «Москва — 2960 км, Канада— 1800 км, Северный полюс — 896 км». И никакого пейзажа, никакого горизонта — сплошная снежная пелена вокруг. Таким предстал перед нами Греэм-Белл — самый восточный остров архипелага, исходная точка и база наших работ. Но началась экспедиция не с медведей, не с птиц, не с китов, а с происшествия, не имеющего никакого отношения к зоологии. Пленка в моем фотоаппарате, заряженная на чудеса животного мира, пошла совсем на другое...
Было что-то около пяти утра, когда я проснулся: у постели, глядя на меня в упор, сидел доктор полярников Анатолий Шальное. За его выбритой до блеска головой, в окне, полуприкрытом одеялом — зимой от пурги, а теперь от нещадного круглосуточного света, клубилась все та же оранжевая снежная мгла.
— Ты что, Анатолий?
— Надо резать,— сказал он тихо.— Поможете?
Сон как рукой сняло. Накануне вечером у одного из зимовщиков, совсем еще мальчишки, начался острый приступ аппендицита. Доктор, возрастом ненамного старше больного, нашел положение весьма серьезным. Как ни старались радисты связаться с Большой землей и вызвать санрейс, пока это не удавалось — в эфире было частое в этих широтах «непрохождение».
— Парень доходит,— продолжал Шальнов.— Смирился, не разговаривает, не жалуется. Боюсь, уже и полета не выдержит... Станислав ведь биолог,— он кивнул на спящего Беликова.— Он сможет мне ассистировать?
— Какой разговор! — вдруг раздается голос Стаса. Он вскакивает и ищет очки.— Помогу, конечно...
Вскоре больной уже лежит на столе в тесной комнате санчасти. Над ним свисает наспех закрепленная яркая лампа с рефлектором...
Часа через три из «операционной» вышел Стас, красный, мокрый от пота, наскоро выпил стакан чая.
— Очень тяжелый и непонятный случай. Аппендицит... но как будто что-то еще. Пока полной ясности нет...
Еще два часа ожидания. Шальнов вызвал меня: нужно сфотографировать финал операции. В санчасти было нестерпимо жарко и душно от запахов крови и лекарств. Больной, с лицом деревенского мальчишки, тяжело дышал, но был в полном сознании.
— Представляешь,— сказал доктор,— курить попросил. Я тебе дам закурить! — прикрикнул он.— Помалкивай у меня!
Вечером к нам прорвался санитарный самолет, вывез больного на Диксон. А еще через несколько дней оттуда радировали: больной поправляется, шлет доктору привет.
— Слушай,— приставал к Беликову Шальнов.— Теперь мой черед ассистировать. Возьми меня к медведям, а?
Наш «модельный участок», на котором по наблюдениям прошлого года располагалось около десятка родовых медвежьих берлог, находился на том же Греэм-Белле, вблизи уходящей в небо громады ледника. Место называлось мыс Кользат. Под высокой скалой из бурого песчаника притулился деревянный балок с железной печкой — он и стал нашим убежищем. Маршрут за маршрутом тщательно обшаривали мы окружающие горы — ни единого живого существа! Все вокруг было сковано льдом — морским, ледниковым, даже камни и обнажения земли покрывала тонкая корка льда. Поистине пустыня! Другой арктический остров — Врангеля, место наших прежних экспедиций, казался отсюда настоящим оазисом. А погода, словно дразня, стояла отменная: незаходящее солнце, тишина, горизонт раздвинут в полную ширь, все сверкает празднично... Но мертво. Наткнулись только на несколько старых медвежьих следов и нашли три временные берлоги. Раскопали их и зарисовали в горизонтальном и вертикальном планах, определили также абсолютную и относительную высоту каждой берлоги, крутизну и экспозицию склона, глубину снега на нем, словом, сделали все, что требовалось. И все же это было не то — не хватало самого зверя, живого, во плоти. Должно быть, нам не повезло и нынешний год из-за ледовых условий оказался неурожайным в этом месте на берлоги. В поисках медвежьих следов уходили мы и на припай, туда, где высился одинокий айсберг. Я называл его про себя «пернатым» — голубая, гладкая поверхность льда обросла нежными перьями изморози, и по мере того как солнце катилось на небе, эти перья вспыхивали ему в ответ одно за другим...
Но поистине никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Медведь, которого мы так долго и безуспешно искали, сам пришел к нам. Это случилось в безмятежную солнечную полночь, когда мы, ожидая вертолет, уже упаковали снаряжение и чисто прибрали балок для будущих его обитателей. Примостившись у окна, я заряжал фотоаппарат (теперь уж непременно на кита!), как вдруг у самого уха по дощатой стенке кто-то царапнул. И тут же окошко закрыла большая тень: снаружи в него заглядывала мохнатая морда с двумя внимательными глазками и черной пуговицей носа...
Переполох — один ищет ракетницу, другой — очки, третий — валенки. Летит в небо ракета — надо сразу установить нужную дистанцию, дать знать, что с нами шутки плохи. Но не шибко-то испугался наш гость, чуть отбежал и застыл в выжидательной позе...
По всему видно, что это молодой зверь, возможно, он лишь начинал самостоятельную жизнь (медвежата отбиваются от матери поздно, в возрасте полутора-двух лет) и встретился с человеком впервые. Весил он на вид килограммов сто пятьдесят, круглый, ноги столбами; пушистый и чистый мех, подсвеченный низким солнцем, мерцал на нем, как сияние.
