Якутия... Попав в нее, в эту страну, как бы погружаешься в ощущение отдаленности. За час езды на электричке в центральной России вы проскакиваете десять-пятнадцать городков и поселков. Здесь же, в Центральной Якутии, самой заселенной части ее, хорошо, если встретишь за час один поселочек, село, чтобы, остановившись у первого же дома, бежать к гостеприимным хозяевам греться — сваленные на стулья у порога пальто и тулупы, ритуальный обмен фразами: «Тох кепсе?» — «Сох» («Что нового скажете?» — «Ничего»). А потом чаепитие с неспешным перечислением множества новостей, которые привезли гости и которые могут сообщить хозяева; и снова надо влезать в пальто, тулуп, валенки, переваливаться неповоротливой куклой в кузов, зарываться в солому, прятать от ветра лицо, спиной через жесткое дно кузова чувствовать все ухабы неровного зимника. Так было здесь всегда, и трудно представить, глядя часами в иллюминатор маленького самолета местных линий на зеленое лиственничное море с зеркалами озер, что может быть иначе.
...И вот та же Якутия из окна вагона поезда: пологие, покрытые нетронутым снегом горы, безукоризненная графика редких лиственниц на белом. Хорошо знакомый и привычный пейзаж. Некоторое время назад я жил и работал в Якутии и успел полюбить скупую красоту северного пейзажа. Такие же горы с таким же лиственничным редколесьем окружали мое село. Такие же виды проплывали мимо, когда приходилось добираться на грузовике до райцентра или Якутска.
Тогда, глядя на волнистую линию горизонта, вычерченную верхушками сопок, я пытался вспомнить, каков предельно допустимый уклон железной дороги. Или допустимые доли градуса? Какая же здесь может быть дорога, думал я, глядя вниз, куда в очередной раз проваливалась наша машина...
Но вот она, эта дорога. Более того — я еду по ней, ветке Малого БАМа, идущей от Тынды, в новый центр Южной Якутии — город Нерюнгри.
В последние годы все больше говорят об освоении зоны БАМа, все чаще употребляется аббревиатура Южно-Якутский ТПК. По сути, БАМ — это не только железная дорога, это рассчитанная на много лет экономическая программа промышленного освоения громадного региона. Освоение началось в Нерюнгри.
Нерюнгри — это:
— угольный разрез, мощностью в 13 миллионов тонн угля в год;
— обогатительная фабрика, которая будет перерабатывать добытый уголь. Фабрика — крупнейшая в стране, ее проектная мощность 9 миллионов тонн угольного концентрата в год;
— Нерюнгринская ТРЭС, которая будет работать на энергетических углях;
— завод крупнопанельного домостроения, один из мощнейших в этом экономическом регионе;
— город. Здесь, в тайге, строится большой промышленный город Нерюнгри со всеми необходимыми службами — жилые дома, школы, больницы, клубы, детские сады, магазины, столовые, бани.
Все вместе это называется — Южно-Якутский территориально-производственный комплекс (ТПК).
Обычный путь до Нерюнгри — самолетом через Читу или Якутск. Далекий путь. Взлетая в синее небо над Домодедовом, часа через два я смотрел, как краснеет и желтеет оно у горизонта, а сверху спускается чернильная темнота с редкими звездами; потом посадка в ночном Новосибирске, снова взлет в уже светлеющее небо, а через полтора часа завтрак под задернутой шторкой окна — припекает солнце. В Якутске пересадка на Як-40, выполняющий рейсы по местной линии до Чульмана. Впрочем, так можно было говорить еще три года назад. Сейчас при посадке пассажирам сообщают: «Наш самолет приземлился в аэропорту Чульман города Нерюнгри».
Возле небольшого аэровокзала пассажиров ждут машины и автобусы — как и полагается уважающему себя крупному центру, аэропорт расположен от города в нескольких десятках километров. Крутой спуск вниз и направо к мосту через довольно напористый здесь Чульман. За рекой сам поселок, многократно описанный в воспоминаниях геологов и изыскателей, кстати, очень редко упоминавших затерянное тогда между гор небольшое селение Нерюнгри...
Наш «рафик» мчится по АЯМу — знаменитой Амуро-Якутской магистрали. Многое могли бы рассказать о ней старожилы края. Когда-то по еще строящейся дороге шли и шли к Алдану смертельно усталые люди, обогреваясь в редких зимовьях, а навстречу текли будоражившие слухи о золоте. Алдан представлял тогда разноязычный людской муравейник. Короткая вспышка золотой лихорадки кончилась установлением в советское время государственного контроля на приисках. В 30—40-е годы здесь, за сотни километров от человеческого жилья, среди молчащих сопок, видевших больше медведей, чем людей, с названиями, оживлявшими в памяти мрачные легенды эвенков о нравах этих гор, развернулась полная драматизма и суровой романтики работа геологов, мерзлотоведов, изыскателей. На картах тех лет вместо населенных пунктов значились порой будки — жилое строение приравнивалось к поселку...
И даже сегодня еще сравнительно молодым людям — где-то около сорока — есть что вспомнить об этой дороге. «Теперь-то все по-другому, а лет пятнадцать назад поездка по АЯМу была путешествием, — говорит, повернувшись ко мне со своего сиденья, партработник Александр Андреевич Воробьев.— Я ехал по направлению как геодезист. С семьей — жена и маленький ребенок. В дороге были несколько суток: днем на автобусе тряслись, на ночь останавливались в поселках. Утром снова шофер заводил мотор и дальше, до следующей ночевки...»
Сейчас такие рассказы воспринимаются как экзотика, потому что слушаешь их, сидя в уютных «рафиках», вперемежку с музыкой из транзистора, разговорами о новых сериях нерюнгринских домов. Олени, упряжки, проводники, будки по АЯМу — все это отошло в прошлое. Нас потряхивает на ухабах, выбитых колесами бесчисленных грузовиков, которые катят и катят навстречу.
После часа езды наш «рафик» въезжает на новое бетонное покрытие. Еще немного — и слева за лиственницами замелькают белые стены домов, покажется на миг автобусная станция — там поселок строителей ГРЭС Серебряный Бор. Мы же проедем еще немного и свернем с магистрали направо, сразу же за указателем «Нерюнгри».
Несколько километров по гладкому шоссе, и вот за деревьями открываются свежерубленые или уже обшитые вагонкой двухэтажные деревянные дома, улицы, уступами взбирающиеся на пологие склоны сопки,— это город Нерюнгри, или, как здесь говорят, Новый город. Старый появится через несколько минут. Сначала мы проедем деревянные кварталы, потом улицы из многоэтажных блочных домов, машина взберется на сопку, и перед нами, вернее, под нами откроется долина. Противоположный склон ее — подножие огромной плоской горы,— как щетиной, покрыт строениями, верхушка горы уже обнажена, глаз угадывает кучи развороченной земли, провалы карьеров. Внизу пунктиром железнодорожные составы. Уголь там.
А прямо под нами лес, за ним река, из-за невысокой сопки выглядывает пионерный поселок строителей, он же Старый город.
Когда мы спускаемся вниз, поселок на время исчезает. Лес, река, мост и на той стороне железнодорожная насыпь, шпалы, рельсы. Самые обычные, особенно на глаз горожанина, привыкшего видеть их ежедневно. Малый БАМ. Единственное отличие этой дороги от прочих — чистый «новенький» цвет еще не закопченного щебня насыпи. И то, что эта дорога здесь, в Нерюнгри.
Автобус въезжает в поселок. Шофер глушит мотор. Мы в административном центре Старого города, а значит, и стройки.
Каждый раз, попадая сюда, я испытываю ощущение, будто во мне переключают напряжение на более высокое. Возможно, это из-за контрастов между тишиной, величием древних гор и сверхсовременной, сверхмощной техникой, текущей по их склонам; между вот этим обычным двухэтажным деревянным зданием управления комбината Якутуглестрой и цифрами, которые в нем легко произносят. Например: ежедневно на строительстве Южно-Якутского ТПК осваивается миллион рублей.
Летом 1978 года, когда мы, несколько журналистов, впервые попали в Нерюнгри, нашим гидом был старожил стройки инженер Борис Самуилович Теверовский.
— Вот ваш сопровождающий,— сказали нам в горкоме.— С комбината Якутуглестрой, они тут многим ворочают.
Минут через пятнадцать мы уже стояли на краю огромного многоярусного карьера. Солнце било в лицо, и противоположный край карьера казался черным. Я прикрыл глаза от солнца, но ничего не изменилось. Среди бурого и серого камня поблескивала гладкая черная стена.
— Это что же, уголь? — осторожно спросил я.
— Да, пласт «Мощный». Толщина до пятидесяти метров!
Теверовский смотрел на нас, ожидая реакции. Мы вежливо закивали головами, он улыбнулся и добавил:
— Для справки могу сказать, что промышленные разработки ведутся и на пластах в пятьдесят сантиметров. Под нами, в этом пласте, миллионы тонн, а под ним еще около двадцати пластов. Основные работы сейчас идут не на этом карьере. Промышленная добыча угля начнется с дальних склонов горы...
