(Компания не на шутку расщедрилась — еще бы, присутствие таких фигур в их владениях уже само по себе прекрасная реклама. Мог ли Райх мечтать о подобной благосклонности начальства, когда служил обычным консультантом по геологии?) Завершались работы на первом туннеле. Мы продемонстрировали Флейшману все самое интересное, а в конце показали отбитый угол плиты Абхота, электронные снимки клинописей с других камней и многое другое. Его потрясла сама мысль о том, что найдена цивилизация древнее, чем останки пекинского питекантропа. Вот какую любопытную и довольно правдоподобную теорию он изложил: наша планета стала пробным поселением пришельцев с других планет, возможно, с Юпитера или Сатурна. Он согласился с теорией Шродера[8] о неизбежности возникновения жизни на всех планетах, и даже, как в случае с Марсом, жизни разумной. Марс он выделил особо, поскольку своей массой эта планета уступает Земле в десять раз, и из-за повышенной силы тяжести там исключается появление «гигантов», зато на Юпитере и Сатурне гравитация позволяет обитать «гигантам».
В ответ Райх предложил свою гипотезу: уже не раз население Земли попадало в гигантские катастрофы, вызванные поведением Луны, и всякий раз человечество вынужденно мучительно возрождаться, начиная с первых ступеней эволюции. А если допустить, что эти катастрофы вызывали мощные наводнения — что почти доказано, — то понятно, почему древние цивилизации, возникшие за миллионы лет до эпохи Голоцена, оказались погребенными на такой глубине.
Так мы весь день проболтали о том о сем, а вечером отправились на отличный мюзикл «Пираты из Пензанса»[9], поставленный оперным обществом Урановой Компании, затем в директорском ресторане состоялся ужин. Райх устроил Флейшмана в своем номере — туда мы и отправились после ужина. В разговоре мы пока старались избегать тем, связанных с паразитами — этим не стоит заниматься на ночь глядя. Но мы подбили Флейшмана поговорить об его теории сексуальных побуждений.
К полуночи он разговорился и выложил нам все свои соображения. Мы слушали, иногда делали вид, что не совсем понимаем его, вынуждая на большую откровенность. Результат даже перекрыл наши ожидания: Флейшман с его блестящим аналитическим умом выдал нам самую квинтэссенцию проблемы. Он заявил, что сексуальное побуждение в основе своей — чувство романтическое, наподобие потребности писать стихи. Когда поэт видит «знак вечности» в очертаниях горных вершин, он прекрасно понимает, что горы вовсе не «увенчанные облаками боги». Это его мозг наделяет горы величием, или, лучше сказать, он видит в них символ скрытого величия собственного разума. Величие и отчужденность гор напоминает ему собственную отчужденность. Вот так и мужчина влюбляется в женщину и видит в ней инструмент эволюции, но глазами поэта. Истинная сила сексуального побуждения — это сила божественного начала в человеке, и сексуальное желание может пробудить эту силу, как горный пейзаж пробуждает осознание красоты. Человека надо рассматривать не как единую сущность, а как вечную битву между возвышенным и низким. Еще де Сад говорил, что сексуальное извращение представляет собой эти два начала, сцепившиеся в конфликте настолько прочно, что их невозможно разорвать. И именно низкое начало сознательно использует энергию возвышенного в своих целях.
Тут Райх прервал нашего гостя. «А как вы объясните неслыханный рост извращений в наше время?» — спросил он.
— Да, вы правы, — мрачно ответил Флейшман, — такое ощущение, что низменные страсти в человеке словно кем-то подпитываются. Возможно, наша цивилизация просто вырождается, уже выдохлась, и ее «высшие» инстинкты израсходованы.
Впрочем, он лично пока в это не верит, как не верит и в то, что современная неврастения возникла из-за неспособности человека стать цивилизованным животным, так сказать, животным высокой индустриализации. У человека было предостаточно времени, чтобы привыкнуть к жизни в больших городах. Хотя объяснение может оказаться каким угодно…
Тут я зевнул и предложил продолжить беседу после завтрака. На следующий день у нас была запланирована масса интересного для Флейшмана… Райх согласился со мной. Столько всего предстоит обсудить, поэтому лучше это сделать на свежую голову. Мы разошлись до утра.
За завтраком Флейшман был в приподнятом настроении. Уикэнд явно пришелся ему по вкусу. Он поинтересовался, чем мы будем заниматься, но мы ответили, что об этом лучше переговорить после завтрака.
Вернувшись в комнату Райха, мы продолжили вчерашнюю дискуссию с того момента, на котором прервались накануне. Райх повторил выражение Флейшмана: «Низменное начало в человеке словно бы кем-то подпитывается» и затем предоставил мне поведать историю Карела Вайсмана и нашего открытия паразитов.
На это ушло два часа, но с самого начала мы поняли: Флейшман был просто находкой для нас. Минут двадцать он подозревал, что его водят за нос. Однако дневники Карела убедили его в обратном. С этого момента для него все стало проясняться. Но когда его возбуждение стало расти на глазах, Райх быстро предупредил, что любая эмоция — сигнал предупреждения для паразитов, вот почему мы решили подождать с объяснениями до утра. Флейшман согласился с нашими выводами и дальше стал слушать со спокойным вниманием, а по тому, как он сжал губы, стало ясно: паразиты приобрели еще одного грозного противника.
Кстати, убедить Флейшмана было куда легче, чем когда-то Райха. Начать с того, что еще в колледже он серьезно занимался философией и целый семестр изучал Уилсона и Гуссерля. А когда мы продемонстрировали наши ПК-способности, он полностью поверил нам. У Флейшмана был с собой мячик из цветной кожи, который он купил для внучки; Райх заставил этот мячик носиться по комнате. Я напрягся и начал двигать по полу книгу, а потом — осу, злобно жужжащую над столом. Пока мы объясняли, Флейшман постоянно приговаривал: «О Господи, все сходится». Оказывается, одну из центральных концепций своей психологической теории он назвал «налогом на сознание». Теперь-то мы объяснили ему, кто облагает нас этим налогом: паразиты разума.
Так Флейшман стал нашим первым учеником. Целый день мы просвещали его, рассказывали о том, что сами знали: как обнаружить присутствие паразитов, как защитить свой мозг от них. Этого пока было достаточно. Но он сразу ухватил главное: человек при помощи особых приемов защищает от разграбления территорию, которая принадлежит ему по праву, — страну своего разума, и стоит ему узнать о существовании этой страны, как уже ничто не в силах помешать человеку заявить о своем праве на нее. Завеса тумана приподнимается, и человек становится путешественником по собственному разуму, подобно тому, как путешествует он по морю, по воздуху и в космосе. Все, что он с этого момента делает, зависит только от его воли. Можно совершать увлекательные прогулки по новым землям, а можно заняться составлением их подробной карты. Мы объяснили ему, почему не решаемся использовать психоделические препараты и рассказали, что нового мы привнесли в феноменологию.
После проделанной работы разыгрался зверский аппетит, а вслед за обедом наступил черед Флейшмана поделиться своими соображениями. Как психолог он знавал многих людей, интересовавшихся теми же вопросами. Двое из них живут в Берлине: Олвин Куртис из Хиршфельдского института и Винсент Джиоберти, бывший студент Флейшмана, а ныне профессор университета. Рассказал он и об Эймсе и Томпсоне из Нью-Йорка, о Спенсфилде и Алексее Ремизове из Йеля, а также о Шлафе, Герцоге, Хлебникове и Дидринге из Массачусетского института. Тогда же он упомянул имя некоего Жоржа Рибо, человека, который чуть было не погубил нас…
В тот же вечер мы впервые услышали о Феликсе Хэзарде. Райх и я не слишком разбирались в современной литературе, но у Флейшмана был естественный интерес к произведениям Хэзарда. За этим автором закрепилась определенная репутация среди авангардистов, в его книгах странным образом сочетались садизм, научная фантастика и вселенский пессимизм. Один ночной клуб в Берлине выплачивал ему постоянный гонорар только за то, чтобы Хэзард приходил туда и высиживал какое-то время, а извращенцы, являвшиеся основными посетителями клуба, в это время могли полюбоваться на него. Флейшман рассказал о некоторых книгах Хэзарда и добавил любопытную подробность: оказывается, в молодости он увлекался наркотиками, теперь же вынужден лечиться. Все факты указывали на то, что Хэзард был одним из «зомби», которого обработали паразиты сознания. Флейшман встречался с ним всего лишь раз, однако не испытал особого удовольствия от этой встречи. Он даже записал в своем дневнике: «У Хэзарда мозг — словно свежевырытая могила». Несколько дней после встречи у Флейшмана оставалось чувство подавленности.
Перед нами встал вопрос: работать нам вместе или же Флейшман должен вербовать союзников на свое усмотрение? Решили, что второй вариант нам не подходит — втроем было легче и работать и решать стратегические задачи. С другой стороны, вполне возможно, что времени у нас гораздо меньше, чем мы предполагаем. Главное на нынешний момент — создать маленькую армию людей с высоким интеллектуальным потенциалом. С приходом каждого нового человека нам будет все легче объяснять задачу — ведь куда проще было убедить Флейшмана вдвоем, а когда нас будет достаточно много, мы сможем убедить и весь остальной мир. И вот тогда-то и состоится главное сражение…
