Но уйти от разговора не удается. Ученые разных стран приводят точные факты: заводы, извергающие серные газы, неочищенные отходы, танкеры, сбрасывающие в море нефтяные отбросы, — всюду монополии экономят на очистке.
Комиссия под председательством Кирилла Дьяконова осудила империализм за отравление окружающей среды.
Отсюда, из Нью-Йорка, Кирилл по-новому увидел свою страну, по-новому оценил те споры, которые он и Алексей вели с проектировщиками гидроэлектростанций. Да, порой они спорили горячо, резко, казалось бы, непримиримо. Но как бы ни расходились взгляды, все они защищали интересы общества, не думая о денежной корысти, личной финансовой выгоде. А вот здесь за всем стояли деньги. Огромная личная выгода. Культ денег — Кирилл, конечно, об этом читал и слышал. Но другое дело увидеть, как случайный прохожий любовно разглаживает доллар, как сдачу в магазине подают с поклоном, чуть ли не на золотом подносе. И когда дело касается охраны природы, то за всем крутятся незримые колесики арифмометра: выгодно-невыгодно, кому выгодно или невыгодно, насколько... Чистый воздух, леса, изумительные пейзажи, прозрачные реки — все дебит-кредит. Убытки-прибыли, прибыли-убытки... Здоровье людей, их будущее — все рассматривается сквозь призму прибыли. Есть, конечно, и бескорыстные гуманисты, и честные ученые, и благородные порывы общественности. Но тон задает бизнес.
Полет из Нью-Йорка в Москву занял всего десяток часов. И тут Кирилл уже не умом, а сердцем понял, как же мала наша планета, как нужно сохранить ее голубой и зеленой, чтобы было на ней вволю земли, воды, воздуха, чтобы досталось и нам, и правнукам... И как трудно это.
Говорят, название «география» устарело: в переводе оно означает «описание Земли». Сегодня, сейчас эта наука все больше изучает, как человек переделывает — как он должен переделывать — свою планету. Но как бы ни менялось содержание, древняя география остается наукой о Земле.
Александр Харьковский
Приближался день моего отъезда из Гаваны. Нанося прощальные визиты своим кубинским друзьям и знакомым, я заехал к приятелю, детскому врачу, и застал его в гараже, где у него была настоящая слесарная мастерская. Доктор любил делать все сам, своими руками. Но больше всего он гордился подводными ружьями уникальной конструкции.
Среди ружей, которые показывал доктор, были арбалет с тремя парами резиновых тяжей, пружинный карабин, разное оружие газового боя.
— Самое мощное ружье, — пояснил доктор, — работает на сжатом углекислом газе. Он нагнетается вот в этот баллон. Ружье очень легко управляется. Давление в боевой камере порядка тысячи фунтов. Это дает высокую начальную скорость двухфунтовой металлической стреле и могучую убойную силу.
— Красиво, но ведь только для музея! Практически никакого применения, — сказал я.
Мой друг посмотрел на меня «докторским» взглядом. Я понял, что сказал не то:
— На акул разве только?..
— Нет, не только на акул. Хочешь попробовать?
Я задумался. Шуточное ли дело: почти килограммовая стрела с потенциальной возможностью поражения цели в радиусе 10 метров. С таким ружьем на барабулю не пойдешь. Словно сознательно подгоняя ход моих мыслей, доктор сказал:
— Я бы не хотел, чтобы об этом проведал мой сын. Я его на эту охоту не беру.
— Это так... — я осекся на слове и закончил фразу с уже деланной улыбкой, — так занимательно?
— Увидишь сам. Посиди здесь, пока я отпущу последнего больного, почитай что-нибудь. — И доктор вышел.
В мастерскую доктор вернулся со словами:
— Пойдешь со мной охотиться у входа в порт?
— Так ведь там совершенно ровное дно, сплошной ил и грязь.
— У бакенов есть банки. Глубина десять-двадцать метров, не больше. В это время года там гуляют...
— Акулы. Круглый год они там гуляют.
— Нет, не акулы. Поинтереснее — сабало.
Мне приходилось встречаться с этой сильной рыбой. У нее красивое серебристое тело и отвратительное рыло, но, признаться, среди моих трофеев сабало не было.
— Хочешь проверить, охотник ли ты, приглашай друга поопытнее да посмелее и, если надумаешь, звони в пятницу.
В тот же вечер я договорился по телефону с одним знакомым. Доминго Альфонсо пришел от предложения доктора в восторг, а я принялся разыскивать по разным книгам сведения о рыбе, с которой предстояло встретиться в столь опасном месте, как вход в Гаванскую гавань.
Сабало, тарпон, silverfish, silverking, или атлантический тарпун, относится к отряду сельдеобразных. Эта смелая, уверенная в своей неуязвимости пелагическая рыба одета, как средневековый рыцарь в кольчугу, в крупную и чрезвычайно крепкую чешую. Добывать ее в открытом море решаются лишь опытные охотники.
У места предполагаемого поиска сабало, примерно в кабельтове от маяка Эль-Морро, стояла самоходная баржа, которая по вечерам вывозит в открытое море городской мусор, а рядом небольшое греческое торговое судно. Закрепив лодку за якорную цепь баржи, мы принялись готовиться к выходу в воду. Альбертико, сын доктора, конечно, проведал об охоте. Он заметно нервничал и поминутно проверял, все ли в порядке в акваланге, который мы захватили на всякий случай по его настоянию. Ему было разрешено идти в воду с аквалангом только в том случае, если с нами что-нибудь приключится. Матросы, особенно на «торговце», высыпали на палубы. Их загорелые, дубленные морской солью лица выражали недоумение. С баржи крикнули, что всего четверть часа назад вокруг рыскали акулы.
Мне было немного не по себе. Нахлынула знакомая каждому спортсмену тревога оттого, что предстояло идти в воду с чужим, мною не опробованным ружьем и встретиться с серьезным противником.
Доминго Альфонсо был готов первым и терпеливо ждал нас с доктором. Мы принайтовили к ружьям особенно крепкие концы в 25 метров, а к ним вместо обычных поплавков спасательные круги. Главная задача каждого состояла в том, чтобы ни за что не выпустить из рук ружья, так как легко раненный сабало в состоянии утащить ружье даже с таким тяжелым поплавком, как круг, далеко в море.
Мутная, зеленовато-оранжевая вода и совершенно безжизненный, словно в пустыне, пейзаж окружили нас, как только мы оставили лодку. Дно просматривалось в глубине волнистой, покрытой илом поверхностью. Вокруг никого. Ведущим был доктор, а мы, как два «ястребка», по бокам и чуть сзади следовали за ним.
Встреча произошла неожиданно. Из дымки, как эскадрилья из облаков, прямо на нас выскочила стайка в пять серебристых рыб. Самая мелкая, должно быть, весила килограммов четырнадцать. Первым выбрал цель, изготовился и выстрелил Доминго Альфонсо: он нырнул, и тут же под водой прозвучал резкий оглушительный звук. Из дула ружья, с силой вытолкнув стрелу, белым атомным грибом вырвался газ. Сабало метнулся в сторону серебристым лучом прожектора, а стрела толщиной с мизинец, ударившаяся о его тело, изогнулась, как от удара о железобетон, и стала падать на дно.
Я выбрал жертву поменьше, норовя выстрелить в угон, чтобы гарпун без труда проник под чешую. Однако в момент выстрела рыба повернулась боком. В ушах зазвенело, в лицо ударила волна. Я вцепился обеими руками в ружье, ожидая рывка. Но повторилась история с Доминго Альфонсо, с той разницей, что на месте, где только что находилась рыба, планировали, как осенние листья, несколько крупных ромбовидных чешуи. Стрела, однако, не согнулась.
Не успел я разобраться, что же произошло, как рыба, в которую я только что стрелял, подошла ко мне и с необъяснимым интересом, слегка приоткрыв жуткую свою пасть, принялась рассматривать меня. По телу побежали мурашки. Подтягивая стрелу, я поплыл навстречу рыбе. Она с еще большим удивлением, но абсолютно без всякой поспешности, вразвалочку отошла. Показалось, что в ее огромных, круглых, как кофейные блюдечки, глазах я прочел вопрос: «Что за странное животное с двумя хвостами выпускает изо рта пузыри и на расстоянии делает больно?»
Рядом раздался выстрел, и мимо, чуть ниже, пронеслась светлая тень, оставляя за собой бурый след. Доктор был верен себе и теперь следовал за своей добычей, как водный лыжник за моторной лодкой.
Я оказался в одиночестве — один, в воде, у входа в порт! Думать об этом было нельзя. Следовало действовать. А вокруг плавало уже не менее десяти рыб. Та, в которую я стрелял, была ближе других и, кажется, все время пыталась заглянуть мне в глаза. Особой агрессивности в ее поведении не чувствовалось, но непонятно было, что притягивало ее к явному врагу. Ни одна рыба, включая акул, подобным образом себя не вела.
Подныриваю и, изловчившись, стреляю. Вся стая шарахается в сторону, но тут же возвращается. Моя добыча бьется на стреле. Сила тяги небольшая. Вижу, что выстрел угодил повыше жабр.
