пойдем! — предложил Будников. — Я вот, например, совсем не устал, а сегодня как раз ясное небо!
— Какой ты прыткий! — старик усмехнулся и покачал головой. — А вдруг он уже там, и мы его спугнем? Он тогда неделю будет обходить это место стороной. Нет, парень, в этом деле спешить не стоит! Вы пойдете туда завтра, еще засветло. А пока отдыхай, набирайся сил.
А между тем братья уже занимались делом. Один из них сходил к лабазу и принес оттуда хороший кусок оленины. Другой, тем временем, растопил дровами небольшую печь.
— Хорошие они у меня! — сказал Петр Герасимович с гордостью. — Настоящие промысловики выросли. Теперь я могу быть спокоен за наше дело.
— А вы сами-то на солонец пойдете?
— Нет! Стар я для этого. Трудно мне уже в засаде сидеть. Да и глаз уже не тот. Теперь здесь всем управляют мои сыновья. Ты не беспокойся, они опытные охотники. Если изюбрь заглянет, они его не упустят.
Петр Герасимович, — попросил Будников, — дайте мне ваше ружье.
Старик сразу посуровел:
— Нет, парень, не дам! Даже и не проси. Ни к чему оно тебе! Не дай бог пальнешь еще, а зверь уйдет. Не нужен нам подранок. И зверя погубим, и без мяса останемся. Ты же даже стрелять пока толком не умеешь. Так что извини, Геннадий Васильевич, нынче ты здесь у нас в качестве гостя. А там поживем, увидим... Эх жалко, Лаймы с нами нет. С ней было бы сподручней, она любому подранку не даст далеко уйти.
— А что же вы её с собой не взяли?
— А ты и не заметил? — старик хитро сощурился. — В положении она у нас. Через месяц уже щенков от нее ждем.
Утром братья пошли на солонец, проведать все ли там на месте. Не поврежден ли схрон, хорошо ли скрыт от посторонних глаз. А заодно и посмотреть следы, появившиеся на свежем снегу. Старик стал показывать Будникову свое хозяйство. И было на что посмотреть! Обосновались здесь Зайцевы капитально, с размахом. Неподалеку от охотничьей избушки стояли два больших сарая, на крышах которых были видны печные трубы. А чуть поодаль, на высоких столбах — несколько лабазов. В сараях, объяснял он, мы разделываем тушки и обрабатываем шкурки. А лабазы предназначены для того, чтобы хранить готовую продукцию.
— А не боитесь, что кто-то забредет сюда и заберет все, что хранится в этих лабазах, — спросил Геныч. — Что-то, я смотрю, запоры здесь ненадежные.
Старик с удивлением посмотрел на него:
— Запоры, мил человек, не от людей. Они от зверя разного. Его тут бродит немало! Особенно досаждает росомаха! Бывает, и медведь сюда заглядывает... Людей мы не опасаемся. Здесь кроме охотников никто не ходит, а они у своего брата-охотника никогда красть не будут! У каждого имеется своя заимка, и наши границы четко размечены. Если начнем друг у друга воровать, что тогда получится? Бардак получится! Вражда, недоверие... Это, поверь мне, никому не нужно! На нашей земле, слава богу, пока нет шакалов. Это Замежье — здесь не воруют! Ты же сам местный, откуда у тебя такие мысли?
— Да нет, забудьте. Это я так! — смутился Геныч. — Просто побывал кое-где и такого насмотрелся... Правильно вы сказали — шакалы! Хотелось бы, чтобы эти шакалы не дошли до нас.
— Вот вы, молодые, и проследите! — нахмурил брови старик. Его вдруг потянуло на разговоры. — Мне ведь тоже много где довелось побывать! — начал он. — Я всю войну от начала до конца прошел. Когда возвращался домой, повстречал Галину... В поезде в одном купе ехали. Она моложе меня на целых двадцать лет... Я и сам тогда не понял, как все случилось... В общем, не доехал я до дома. Сошел вместе с ней где-то под Свердловском.
И вот живем мы в поселке. Все вроде бы хорошо. Та же Сибирь, та же тайга... и дом большой, и хозяйство имеется. Работать устроился в госпромхоз, который занимался пушным промыслом. Дело для меня привычное. Я же потомственный охотник. Еще мальчишкой с отцом на соболя ходил — силки, капканы ставил. Потом, в двадцатых, уже сам начал с ружьишком промышлять. В общем, опыт есть! Но не смог я в этом госпромхозе работать. Мне как будто воздуха там не хватало. Все было не так, как у нас в Замежье. Люди там собрались случайные, за дело не болеют. Для них главное: шкурок побольше добыть. Как и когда, это уже не имеет значения!.. А ведь настоящий хозяин все учитывает. Знает, когда мех у зверька становится наиболее ценным, и только тогда начинает охотиться. И не жадничает, во всем соблюдает меру. Иначе потом зверек совсем может исчезнуть. Что зачастую в тех краях и случается. Очень скоро я понял: госпромхоз — это не для меня! А чтобы самостоятельно промышлять, нужно лицензию иметь и пошлину платить. Словно я на этой земле и не хозяин! И тогда я плюнул на все, забрал Галину и вернулся в Пеньковку...
Внезапно старик остановился и стал разглядывать снег вокруг лабаза.
— Что за черт!.. Откуда?.. Вот свежие следы. Это Степан, он вчера приходил сюда за олениной. Но рядом находятся и другие, припорошенные снегом. Опытным взглядом Петр Герасимович определил: это человечьи следы! Здесь находился чужой человек. Геныч внимательно посмотрел и тоже их увидел.
— Похоже, здесь был гость! — сказал он. — И его интересовали ваши лабазы.
Сзади незаметно подошел Степан:
— Я еще вчера их приметил. Решил пока не поднимать шум и проверить еще раз сегодня утром. Поэтому на солонец послал Прохора, а сам пошел по следу. Батя, это чужие люди, и их было трое! Вот что я нашел в пяти километрах отсюда. — он протянул отцу сломанную лыжную палку.
Петр Герасимович взял палку в руки, внимательно осмотрел.
— Это не охотники. Это какие-то любители! — заключил он. — Палка слишком хлипкая, охотник такую не купит. Интересно, что им тут было нужно?
— Известно что, собольи шкурки! — уверенно сказал Степан. — В этот раз они на разведку сюда пришли. К лабазам подходил только один — остальные ждали в ста метрах отсюда. А лыжня идет в сторону Зареченска... Батя, они сюда еще вернутся!
