несколько месяцев суда ушли, но некоторые из военных остались. С тех пор суда приходят и уходят, а военные здесь всегда — строят, только и делают, что строят: рубят деревья, выкапывают камни, кладут новые фундаменты. Они построили лазарет, тюрьму, здания суда и таможни, жилые дома, склады, магазины, разбили огороды, а главное — проложили дороги. После прихода французского флота чужаков стало больше: чиновники и рабочие, фермеры и коммерсанты, учителя и лавочники, их жены и дети. Они построили деревню, назвали ее Луисвиль, поселились там. Забрали себе равнинные земли, очистили их от деревьев. Окружили эти земли деревянными заборами, а если мы перелезали через эти заборы или уводили какое-то их животное, в нас стреляли или за нами приходили солдаты и забирали в тюрьму. Такими же заборами обнесли банановые, кокосовые и хлебные деревья, чужаки стали сажать новые растения — сахарный тростник, хлопок, рис. Вождь Фаявая пошла пожаловаться французам на наши беды. Французы ее оскорбили, пригрозили посадить в тюрьму, если у них будут и дальше похищать животных и вообще наносить им ущерб. Она вернулась к нам и сказала, что земли, которые забрали себе французы, больше не являются общими. Мы такого раньше даже представить не могли. Нам странной казалась сама мысль, что землю можно поделить на отдельные участки, а участки эти объявить чьей-то собственностью — пусть он распоряжается ею, как хочет, и даже мешает другим ею пользоваться.
Долгое время, много лун, обсуждали мы новые обычаи, которые принесли с собой французы, и придумывали, как заставить пришельцев пойти на компромисс или вовсе покинуть остров. У нас на всех было шесть старых ржавых мушкетов и всего горстка пороха, у французов же имелись винтовки, пистолеты и пушки, они могли посадить нас в каморки без окон с железными дверями, открыть которые можно лишь с помощью ключей.
Когда французы проведали про наши замыслы, они вызвали к себе Мехеви — он вырос в очень наглого юнца. Мехеви восхищался чужаками и их жизнью. Будучи смекалистым, он выучился говорить на их языке. Никогда не упоминал ни Алулу, ни Закон. Французы сказали Мехеви, что на Оаити нужен кораль, великий и могущественный воин. Они предложили сделать его королем, построить ему дворец, относиться к нему с уважением, как к повелителю острова и его населения. Мехеви согласился и объявил, что на деле он-то и есть законный монарх Оаити, просто Фаявая узурпировала власть, а в доказательство предъявил медную пластинку, которую Маршан оставил на острове много лет назад — ему ее передала Алула, а ей — Фету. Французам это понравилось, они приняли это за доказательство того, что план их разумен и справедлив.
Раскол между нами углубился: те, кто уважал Закон и желал его восстановления, сплотились вокруг Фаяваи, а те, кто предпочитал новую жизнь и хотел отречься от Закона, собрались вокруг Мехеви. Шли годы, сторонники Фаяваи покинули равнину и стали уходить все выше в горы, где климат был холоднее и жизнь суровее, а также в дальнюю часть острова, где никто не мешал им жить по-старому. Они стали известны как «люди гор». Другие, те, кто стремился к новой жизни, стали известны как «люди равнин». Их вождем стал король Мехеви, он поселился в этом дворце и прославился своей жестокостью и гневливостью.
Всем людям равнин, за исключением Мехеви, жившего во дворце, французы разрешали селиться только в миссии. К ним зачастую присоединялись те, кто не в силах был вынести холод в горах и голод на другой стороне острова. Больные шли в больницу при миссии в поисках исцеления. В миссии всем позволяли жить сколько захочется, есть пищу священников, но при одном условии: не ходить нагими, отказаться от своих песен и танцев и с утра до ночи трудиться в полях каждый день, кроме воскресенья, когда полагалось ходить на службу.
Среди нас продолжали распространяться болезни. Людей гор становилось все меньше и меньше, французы вечно их проклинали, обвиняли в воровстве с ферм. Они и сейчас там живут, Фаявая по-прежнему ими правит, но она уже старая.
Сам я много лет прожил в горах. Смотрел, как другие уходят, давал себе слово, что никогда за ними не последую. Но я состарился, заболел, жизнь в горах стала мне не по силам. И вот, со стыдом в сердце, я тоже пришел в миссию. Но теперь я знаю, что ты вернулась, знаю, что рассказал тебе все, знаю, что люди альбатроса дождутся отмщения, — и могу умереть спокойно. Устал я от этой жизни и готов слить свое дыхание с дыханием божества.
На утро после моей встречи с Короли в дверь моего номера трижды отрывисто постучали. Я открыла, на пороге стоял лейтенант Перро с конвертом в руке. Меня вызывали во дворец.
Меня вновь провели в тронный зал, однако на сей раз король Мехеви сидел на троне в одиночестве. Он жестом велел мне приблизиться. Я подошла, сделала реверанс.
— Мадам Эдмонда, — произнес он располагающим тоном.
— Ваше величество, — откликнулась я, склонив голову.
Мехеви улыбнулся.
— Прошу, поднимите вуаль.
— Но…
— Мадам, сделайте мне такое одолжение.
Я откинула назад черный тюль и посмотрела королю в глаза, пытаясь сохранять самообладание, ибо, несмотря на его внешнее спокойствие, я ощутила у него внутри напряжение, которое рвется наружу. Он встал с трона, сошел с возвышения — руки сцеплены за спиной.
— Мне известно из надежного источника, что вы нарушили мой приказ.
— Как именно, ваше величество?
— Вчера вы были в миссии.
— Да. Я сочла полезным ознакомиться с условиями, в которых живут туземцы.
— Полезным?
— В педагогических целях.
Из самых глубин его глотки вырвался безрадостный смешок — он будто бы унимал ребенка.
Настолько полезным, что вы решили повторить свой визит после наступления темноты?
Похоже, за мной проследили.
— Мне было не уснуть. Хотелось прогуляться.
— И вы долго беседовали с этим старым безумцем Короли.
— Да.
— Что он вам сказал?
— Я разобрала немногое. Очень непросто понимать его диалект.
— Алула, хватит притворяться.
Я вздрогнула дважды, и потому, что он назвал меня этим именем, и потому, что заговорил со мной на местном языке.
— Я знаю, кто ты. Знаю, зачем ты явилась.
Я поняла, почему он захотел видеть мое лицо: чтобы следить за моей реакцией. Я промолчала.
— Ты знаешь, кто я такой?
— Вы король Мехеви, — ответила я по-французски.
— Верно, я король. Но я не только король. Догадаешься, кто я еще?
— Нет, не смогу. — Мы продолжали говорить на разных языках.
— Сможешь. Подумай.
— Прошу прощения, ваше величество.
Он помолчал, а потом попробовал зайти
