...Рабочий кладет в таз пригоршню монет, заливает их водой и через некоторое время начинает переливать воду и пересыпать монеты в другой таз. Время от времени деньги пересчитывают. Если возле «фабрики» удается найти какую-нибудь монетку, она служит лучшим доказательством силы магии «пели».
Окончательно убедившись в том, что австралийцы отказываются сообщить папуасам свои секреты, Матиас Яливан отправил письма о помощи в Америку, по многим адресам различных магических, астральных и колдовских обществ (благо в Америке таких организаций хватает!).
И Америка — вот оно, доказательство силы «пели», — откликнулась. Присланы были книги: «Семь шагов к власти», «Власть, рожденная верой», «Великий человек религии воду в Библии» и «С богом всего достичь можно».
(Кстати, с точки зрения во многом еще первобытных людей, и тот факт, что брошенная в ящик бумага превращается через некоторое время в толстые многоцветные книги, не менее загадочен, чем колдовство.)
Книги стали священными, лежат в кабинете «директора» и выполняют важную роль в обрядах...
Мы уделили рассказу об «Ассоциации пели» столько места потому, что подобные вещи наиболее часто и полно описываются участниками приезжающих на Новую Гвинею экспедиций.
Некоторые же сведения, однако, позволяют нам сделать вывод, что даже в долине реки Сепик есть люди, которые разбираются в современной ситуации яснее, чем «пророк» Матиас Яливан и его последователи. После каждого выступления по радио Майкла Сомаре, главного министра самоуправления территории Папуа — Новой Гвинеи, в большинстве деревень горячо его обсуждают. Сомаре, сам папуас родом из прибрежной деревни, получивший в Австралии высшее образование, регулярно выступает по радио на доступном большинству папуасов языке пиджин-инглиш и рассказывает о том, что такое независимость, самоуправление и т. д.
«Самоуправление хорошая штука. Майкл Сомаре, наш главный министр, сказал по радио, что он хочет, чтобы европейцы делились с нами своими доходами. Ведь это неправильно, что у белых столько денег. Мы тяжело работаем, а получаем всего доллар в день. А пожалуешься — тебя выгонят» (Нггару, 41 год. деревня Ямбон.)
«Выше по реке Эйприл есть богатые копи. У компании, которая их разрабатывает, есть вертолеты, лодки и куча денег. Они работают на земле нашего племени, рубят деревья, перерывают землю. А на работу нанимают людей с побережья. Говорят, что на наших людей нельзя положиться: чуть устанут, уходят домой. Они выкапывают из нашей земли богатство, но мы за это ничего не получаем».
(Нджам, 32 года, деревня Ямбон.)
«Белые нас совсем не понимают. Правда, у них есть лекарства и они построили дорогу. Но нам нужно гораздо больше. Я очень боюсь, что люди могут снова начать воевать, когда белые уйдут...» (Бели, 50 лет. деревня Ямбон.)
Согласитесь, что между «промыванием денег» и этими вполне здравыми суждениями немалая дистанция.
...По-прежнему учат школьники, что Новую Гвинею населяют папуасы. И в это понятие включаются и жители деревни Бонгу, что на Берегу Маклая, и потерявшие связь со старым, но не нашедшие пока места в современности люди из долины реки Сепик, и серьезно, со знанием дела обсуждающие проблему независимости мужчины из деревни Ямбон, и голые люди племени яле, живущие в горах, где не кончился еще каменный век...
Но время, которое еще совсем недавно прекращало свой ход на Новой Гвинее, уже не стоит на месте...
Л. Мартынов
Эта экспедиция началась... 125 лет назад. В 1848 году консерватор Минералогического музея К. Гревингк по поручению Академии наук и Вольного экономического общества выехал из Санкт-Петербурга в губернии Архангельскую и Олонецкую на предмет обследования состояния туземных промыслов и обнаружения древностей, могущих пролить свет на историю этих отдаленных краев. Как и всякая поездка такого рода, вояж консерватора был неспешен, ибо свои личные наблюдения и выводы Гревингк сопоставлял с рассказами местножительствующих земледельцев, охотников и рыбаков: И вот в одной из деревень вблизи Онежского озера ученому рассказали о бесовских, языческих знаках и фигурах, выбитых в незапамятные времена на прибрежных озерных скалах. И действительно, на красноватом, отполированном временем и онежской водой граните, вдающемся узким мысом в озеро, исследователь увидел картины поистине необычайные.
...Двухметровое чудище с квадратной головой растопырило пальцы распахнутых рук. Рядом вытянулось некое пучеглазое животное наподобие сома и какой-то крысообразный зверь с длинным хвостом. Вокруг застыли лебеди с неимоверно вытянутыми шеями, странные человечки, кругообразные фигуры и прочие непонятного смысла начертания... Блеклое онежское солнце скользило по скале, высвечивая все новые и новые фигуры.
По возвращении в Санкт-Петербург Гревингк делает доклад об увиденном на Бесовом Носу — именно так называли местные жители эту скалу. Одновременно, видимо, с Гревингком, но независимо от него набрел на эту же скалу и учитель Петрозаводской гимназии П. Швед, который также обнародовал свои наблюдения.
Свои сообщения Гревингк и Швед сопроводили некоторыми размышлениями о времени появления этих изображений и их смысле.
Гревингк и Швед считали происхождение онежских петроглифов сравнительно недавним. Швед даже приводит в качестве доказательства этого одну бытующую финскую легенду о бесе и бесихе, живущих на берегу Онежского озера, считая, что изображения на скалах — иллюстрация к этой легенде. Гревингк провел анализ более грамотный, а в одном из выводов даже предвосхитил направление последующих расшифровок онежских петроглифов: рисунки, разбросанные по скалам в самом хаотическом, казалось бы, беспорядке, интуиция первооткрывателя объединила в стройные композиции. Он даже свой доклад так и озаглавил: «О групповых начертаниях, иссеченных на скалах...» Гревингк считал, что создатели петроглифов — охотники и рыболовы — увековечивали память о своем роде и его делах, о случившемся на их веку. Некоторые петроглифы, считал исследователь, выбиты в честь богов охоты и рыболовства с целью умилостивить их.
После публикаций Гревингка и Шведа на долгое время онежские писаницы выпадают из поля зрения исследователей, хотя упоминания о них иногда проскальзывали в работах, посвященных историческим древностям. Но и упоминания эти в большинстве своем были более игрой воображения, нежели научными толкованиями.
Один исследователь, например, считал, что эти изображения оставили «гунны, известные своими курганами и загадочными истуканами», и вообще одна фигура на Бесовом Носу напоминала ему... крокодила. Другой автор, «принимая в соображение низкий уровень нравственного развития живших здесь финских племен», приписывает происхождение онежских петроглифов «более развитому новгородскому племени».
По сути дела, спустя лишь более полувека после открытия онежские изображения были отнесены к «доисторическим древностям», иными словами, «прописаны» в каменном веке.
Неизвестно, как бы дальше шло изучение карельских петроглифов, если бы не одно открытие, как писал впоследствии автор его, «случайное и непредвиденное». В 1926 году ленинградский студент-этнограф Александр Линевский, изучая быт поморов, посещает деревню Выгостров на побережье Белого моря. Местный житель — Линевский с признательностью упоминает его — Григорий Павлович Матросов показал молодому этнографу на острове Шойрукшин скалу, буквально усеянную петроглифами. Науке о них ничего известно не было.
Десять лет неотрывно, тщательно и планомерно Линевский изучает, сопоставляет, копирует вновь открытые и онежские изображения, стремясь «выявить место петроглифов Карелии в цепи памятников доисторического искусства».
Трудно найти в науке о каменном веке явление более противоречивое, загадочное, труднопостижимое, чем неолитические наскальные рисунки. Причем эти рисунки казались настолько схематичными, что создавалось впечатление — они не столько продукт художественного творчества, сколько своеобразный эквивалент летописных записей, предтеча письменности. И не случайно родилось и прочно закрепилось образное определение петроглифов — «энциклопедия каменного века».
Постепенно, по мере накопления знаний о наскальных гравировках, все ясней и ясней вырисовывалась удивительная картина — на огромных пространствах Европы и Азии повсеместно, и с точки зрения исторической перспективы чрезвычайно быстро, на смену красочному реалистическому «пещерному» искусству охотников за мамонтами приходят изображения условные, символичные, орнаментальные. Как пишет академик А. П. Окладников, причина этой смены заключается, вероятнее всего, в коренной смене мировоззрения и мироощущения людей, перешедших от присваивающего, охотничье-собирательного хозяйства к производящему — земледелию и скотоводству. Это высказывание как бы формулирует общепринятую сейчас точку зрения о причинах появления неолитического искусства... Но...
