Казалось, чего бы стоило мне съездить в Пярну, сесть на Ан-2 и через каких-нибудь тридцать минут быть на острове. Но что-то меня удерживало.
Десять лет я собирался на Рухну и каждую осень откладывал свою поездку на следующую осень, пока не узнал, что на Рухну пришло какое-то оживление. Рухну, как и в старину, отныне принадлежит Сааремаа, и пярнуский берег, который был на несколько километров ближе к острову, передал свои заботы о рухнусцах рыболовецкому колхозу «Саарё-Калур» и отделу малых островов при Сааремааском райисполкоме; на Рухну открыли кирку, спустя 44 года. Слышал, что пришли какие-то новые люди. И еще, что теперь надо до острова добираться не через Пярну, как прежде, а с Сааремаа:
Историю, после которой на Рухну больше не летали «аннушки», я услышал на небольшом курессаарском аэродроме от нового председателя Рухнуского сельсовета Калью Рандма.
В отделе малых островов меня связали с ним по телефону; он собирался с Рухну на Сааремаа на вертолете, обратным рейсом которого должен был лететь и я. И вот через час с лишним мы уже встретились с ним.
Рослый, полнеющий, респектабельного городского облика человек спокойно оглядел комнату ожидания и из четырех пассажиров легко выделил меня.
— Тере,— сказал он всем, а мне протянул руку и увлек за собой.
На улице Рандма, как и всякий светский человек, начал знакомство с отвлеченной темы.
— Скажу вам, почему саммолетт не летаает на Рухну,— заговорил он.
Я не берусь передать в точности его своеобразный рассказ, нюансы и обороты, присущие островному юмору, скорее мой пересказ можно будет сравнить со старанием человека, пытающегося одним пальцем, воспроизвести на рояле тему сложной фортепианной вещи.
Словом, председатель островного сельсовета во сне увидел собственную жену. Она на него смотрела сверху, с самого потолка, в образе Богоматери, и он понял, что во цвете лет должен умирать. Стало жалко себя, и от этой жалости он проснулся. Повернулся — жена рядом. Снова уснул. А утром предложил ей прогуляться в порт и встретить военную баржу, шедшую со стройматериалами для острова. Когда они пришли, баржа делала какие-то маневры, офицеры заводили капроновые концы за мол, и Рандма бросился помогать им. В какой-то ситуации лопнул натянутый конец, и удар свалил его. Очнулся он в больнице с рассеченным плечом и сломанной ключицей... И снова в наваждении явилась к нему жена...
Оперировали председателя, вставили в плечо металлический болт, а через две недели он вернулся на остров, сел на мотоцикл и, почувствовав, что болт дергается в теле, поехал на Сааремаа показаться врачу. Врач связался с Таллинном, с больницей, где оперировали Рандму, а там говорят: «Нет, болт, что в теле председателя, нами куплен на валюту, и потому посылайте больного к нам».
В Таллинне ему снова разрезали плечо под местным наркозом, и он почувствовал, как отверткой ввинчивают болт, и слышал разговор женщин в белых халатах: все думают, мы хорошо зарабатываем, а пойдешь в магазин...
Потом ему выдали справку для прохождения осмотра в аэропорту, справку о том, что у него в теле металл.
Это было в июле, а в октябре он на Ан-2 собрался лететь из Курессааре на Рухну. Из-за частых снежных зарядов трижды садились в самолет и трижды высаживались. Оставалось десять минут светлого времени, и наконец дали «добро». Взлетели без нагрева мотора, поднялись, и вдруг мотор заглох, самолет стал заваливаться и падать. Смотрит председатель — земля быстро приближается, не ушел вспомнить Бога, как самолет рухнул на землю. Заклинило дверцу, кто-то дергает ее, «поломаешь самолет»,— кричит Рандма. Подъехала «скорая», и его с еще одним пассажиром отвезли в больницу. Лежат они — у председателя сломано ребро, у второго еще что-то, лежат и слышат, как по радио передают об аварии «аннушки» и что двоим оказали первую помощь.
— По гороскопу я кабан,— говорил Рандма.— А 1988 год для кабана очень плохой. Моя дочка занимается немного астрологией, она сказала мне: «Если вы мелкий начальник, то до конца года не выставляйте свою шкуру на рынок...»
Конечно же, Рандма таким образом недвусмысленно намекал мне — не все в жизни просто, и дал понять, что особенно непросто разобраться в ней на островах...
Ан-2 действительно падал и после перестал летать на Рухну — об этом я слышал в Таллинне,— но никому не приходило в голову, что этот случай мог быть связан с председателем Рухнуского сельсовета... И то, как мы встретились с Калью Рандмой на курессаарском аэродроме, лишний раз подтверждало, что в цепи случайностей есть своя закономерность.
Пожалуй, полет над морем на небольшой высоте ни с чем не сравним. Ты ни от чего не закрыт, и тебе все открыто. Вдвойне ни с чем не сравним, если вдруг под маленьким вертолетом появляется остров твоих друзей. Вот как сейчас появился Абрука, лесистая земля с тропинками, дворами, часовней и со своим причалом... Это родина братьев Тууликов, Юло и Юри, писателей и моих друзей— конечно, по нашим меркам: мы часто с легкостью называем друзьями тех, с кем нам легко и приятно в общении.
Помню, с какой жадностью я слушал Юло, коренного островитянина, который знал по церковным записям свою родословную с 1532 года, с тех самых времен, когда у людей еще фамилий не было. Братья-близнецы родились в 1940-м на этом острове площадью десять квадратных километров. Отец Юло и Юри работал учителем и был уважаемым человеком. И жизнь здесь, как и на остальных эстонских островах, была полнокровной. Юло не без гордости говорил, что ему с братом повезло — они родились на таком маленьком, очень красивом острове, где жили одни рыбаки...
Надо сказать, что своим знакомством с братьями Тууликами я обязан Рухну.
Тогда, десять лет назад, перед первым своим посещением острова Рухну, я прочитал книгу Юри «Заморское дело», вышедшую в то время в Москве на русском языке. Повести, написанные на местном диалекте, даже в переводе говорили, что на островах живет удивительный народ и что чувство юмора — это первый признак нормальности человека. Такое свойство островитяне смогли пронести через века, передать его по наследству тому, кому суждено добывать себе пищу в море. Во время шторма или непогоды человек может ошибиться только один раз, у него одна-единственная возможность — среагировать моментально. А это дано тому, как говорят островитяне, кто с юмором на «ты».
Возможно, в первую очередь «Абрукаским историям» Юри Туулика я обязан своей привязанностью к тем рухнусцам, с которыми я тогда, десять лет назад, быстро нашел общий язык, испытывал удивительное спокойствие, какую-то скромную, может, Тихую независимость рядом с этими простыми, истинно вежливыми, а не просто учтивыми людьми острова...
Передо мной лежал архипелаг — Сааремаа с вытянувшимся к югу полуостровом Сырве, правее, через пролив,— Муху, за ними на севере невидимые глазу — Хийумаа, Вормси, множество малюсеньких островов, похожих сверху на отмели в море, и совсем близко к нам, к висящему над морем вертолету, Абрука.
Еще вчера в Таллинне мы с Юло Тууликом говорили об этих островах. Юло пригласил меня побеседовать за чашкой кофе. Сам островитянин, он хорошо знал: раз я собираюсь на острова, значит, нуждаюсь в разговоре.
Беседовали о разном. О времени, которое эстонцы называют «Ээсти аэг» — «Эстонское время», о более давних временах, когда примерно в середине прошлого века в Эстонии началось национальное возрождение, когда напечатали работы Крейцвальда, Фельмана, Лидии Койдула, и в 1869 году состоялся первый певческий праздник в Тарту... Но это возрождение, по словам Юло, практически не коснулось островов. И, наконец, самый большой разговор повелся у нас о более поздних, близких нам обоим пятидесятых, шестидесятых годах, когда здесь, на островах, бурлила рыбацкая жизнь. Начало этому времени было положено в 1955 году. Рыбаки тогда, вообще-то, здесь, на островах, в первый раз почувствовали, что такое настоящие деньги. Появились рыболовецкие колхозы, вода тогда в море была чистая, рыбы было много, и у рыбаков уловы были большие, да и платили хорошо.
Юло вспоминал, как на его маленьком Абруке рыбаки сперва купили себе мотоциклы, потом кое-кто и машину, потом телевизоры, холодильники... А денег оказалось в кармане еще больше. Стало нечего делать с деньгами. Мужики поумнее построили себе крепкие хутора, каменные дома...
Я и сам видел деревню Насва рядом с Курессаара. Бе называли самой богатой рыбацкой деревней в Эстонии. Такие деревни я встречал и в прибрежных колхозах и в Латвии, и в Эстонии, выходил с рыбаками в море, а потом, бывая у них дома, удивлялся их добротному крестьянскому хозяйству. Именно тогда, в шестидесятые годы, на островах и начали рыбаки крепко пить.
— Сильные, здоровые... они пили не от грусти, как мы, интеллигенты,— говорил Юло,— а от полноты жизни. Только вот когда начинался этот процесс, мы вовремя не заметили, не остановили.
