«Враги полонили и ограбили... отец разыскивал сына, а мать разыскивала дочь, горе и несчастье народу! Счастливы умершие, горе живым», — так закончил свой труд переписчик Израэл. Другой вторит ему: «Многие села обезлюдели, чтобы внести налоги, люди продавали своих сыновей и дочерей». Но переписчики работали и порой только добавляли: «Извините меня за крупные буквы, ибо писал я в горести и муках горьких...»
Сквозь горести и муки несли армяне драгоценные зерна своей культуры...
...Мы сидели на каменной скамье у храма и смотрели на горы. Здесь время течет ровнее и медленнее, чем внизу. Здесь можно сидеть долго, очень долго, прислушиваясь к своим мыслям, неторопливым, как облака.
Вдалеке, за узким ущельем, разрезавшим плато, виднелся еще один храм — Ахпат. Он почти ровесник Саиаину — тоже строился с X по XIII век повелением разных князей, царей и архимандритов. Но удивительно, до чего различны эти монастыри! Санаин прямоуголен, тесиоват, коренаст — весь, как кулак, готовый отразить пришельцев, прохладен даже в жару, прикрыт деревьями и величествен.
Ахпат же, к которому ведет дорога еще круче, чем к Санаину, построен по-другому. Ни геометрической правильности, ни суровости Санаина в нем нет. Он вольно раскинулся на холме посреди плато, будто кто-то щедро разбросал храмы, часовни и строения, не думая, как получится, уверенный заранее, что получится красиво. Особенно хороша ажурная колокольня. И деревья здесь отбежали от монастыря — не затеняют его, не мешают солнцу расцвечивать к вечеру фиолетовыми, розовыми, охристыми мазками.
Это тоже Армения, тоже армянское зодчество — многообразное, щедрое на выдумку и в то же время узнаваемое с первого взгляда.
...В Бирме, в Рангуне, недалеко от порта, в деловом районе, стоит небольшая деревянная церковь, построенная немногочисленной армянской колонией. За много тысяч километров от Армении она сохраняет пропорции и логику армянского зодчества. Стоят такие храмы и в других странах, куда недобрая судьба забрасывала армян...
Архитектура Армении, насчитывающая тысячелетия, продолжается в античный период — развалины храма в Гарни напоминают о том, что Армения соперничала с Грецией и Римом. Храм Звартноц, построенный в VII веке нашей эры, был настолько великолепен, что византийский император, увидев его, приказал построить такой же в Константинополе. Храмы армянского средневековья неповторимы...
Но почему же облик храма в Мугни, построенного в XVII веке, начинает вызывать чувство какой-то неудовлетворенности? Вроде все на месте. Так же традиционны и продуманны пропорции храма, так же тщательно он построен. Что же здесь не так?
И тут снова — в который раз! — сталкиваешься с трагедией.
...На Армению обрушиваются орды завоевателей. Книги еще удавалось сохранить в монастырях, вывезти в Венецию или Дамаск. Но кто будет строить новые величественные здания? Куда идти архитектуре, которая практически запрещена?
И вот на столетия зодчество Армении замирает. Те храмы, что строятся, повторяют старые, и чаще всего они хуже, чем оригиналы. У зодчих были самые лучшие намерения — они старались сохранить армянский стиль и облик построек. Но новое им создать было не по силам.
К XVIII веку какое бы то ни было серьезное строительство в Армении почти прекращается.
Казалось, чудо армянского зодчества умерло...
Еще недавно, ну, скажем, сорок с лишним лет назад, Ереван — один из старейших городов нашей страны — был большой деревней, городом неустроенным, разномастным, в котором мало что напоминало о его почтенном возрасте и традициях.
Но произошла Октябрьская революция. Кончилась гражданская война. Ереван стал столицей социалистической Армении. И началась новая история города, достойная светлых традиций...
Александр Таманян приехал в Ереван в первые годы Советской власти.
В 1924 году Таманян разработал первый генеральный план реконструкции Еревана. Мало кому из архитекторов выпало счастье мыслить и строить в таких масштабах. И дело не только в Таманяне. Его место мог занять и другой армянский зодчий, ибо в истории народов бывает время, которое само требует взрыва, подъема творческих сил, само ищет людей, которым по плечу выполнить требования эпохи.
Если сегодня приезжаешь в Ереван, обязательно попадаешь на площадь Ленина, спланированную Таманяном и построенную им и его учениками. Площадь, да и не только площадь — весь новый Ереван построен из туфа, чудесного строительного материала — розового, охристого, сизого. Дома на площади Ленина разноцветны. Каждый блок туфа чуть-чуть отличается цветом от соседей. Но это не утомляет глаз, а как-то оживляет здания, одновременно величественные и человечные. Площадь Ленина — удивительное создание архитектуры. Никакая фотография не даст полного представления о ней — здесь надо быть, видеть ее своими глазами и своим сердцем проникнуться ее солнечностью и радостной чистотой.
Таманян создал новую школу архитекторов, он дал тот толчок, действие которого явно ощутимо и сегодня.
То, что построил Таманян, и то лучшее, что строят сегодня, куда ближе к тысячелетним шедеврам, чем к ереванским постройкам последних трехсот лет. Площадь Ленина — произведение искусства, продуманное и прочувствованное до последнего камня, — рождает воспоминание о легкости линий Ахпата, хотя ничем не повторяет древних монастырей, ни в чем не подражает им. Она, как и другие лучшие произведения армянского социалистического зодчества, продолжение той цепи, что начали ковать многие столетия назад строители, мудрецы и землепашцы.
...Неслышно наступает вечер. Рыжими и лиловыми волнами колышутся в жарком воздухе вершины гор — нагретая солнцем земля отдает близкому небу свое тепло. Чуть потемнели молодые виноградные лозы, что подобрались к подножию храма. И еле проглядываются зеленые пятна кустов и пышные подушки деревьев далеко внизу, под узким каменистым выступом, нависшим над ущельем, как нос корабля...
Фото авторов и В. Егорова К. Сошинская, архитектор
Игорь Можейко
Все подходы к бункеру заросли земляникой. Когда наступает страда, сборщики ягод в одиночку и целыми отрядами ведут наступление на доты, надолбы и противотанковые заграждения линии Мажино. В остальные дни здесь тихо, бетонные глазницы глядят на молчаливые поляны угрожающе и грустно. Да, грустно, потому что ни деревья, ни трава, ни сами поляны, сколько бы они ни существовали, никогда и никому не покажутся анахронизмом, а огромные лысые лбы бетонных страшилищ уже сейчас кажутся созданием средних веков.
По меркам истории все это случилось недавно.
В 1929 году по предложению военного министра Франции Андре Мажино, под руководством Поля Пенлеве в пограничной с Германией и Люксембургом полосе стал создаваться оборонительный рубеж. В 1934 году линия была готова: сотни километров заграждений, бетонных сооружений, дотов, капониров. Лишь пять процентов устрашающей военной инженерии, расставленной вдоль восточной границы Франции, вытолкнуты на поверхность земли. Остальные девяносто пять уходят вниз на глубину до тридцати пяти метров: галереи, протянувшиеся на сотни километров, полтора миллиона кубических метров железобетона, сто пятьдесят тысяч тонн чугуна и стали, четыреста пятьдесят километров шоссейных и железных дорог. И вся эта техника в любую секунду была готова отразить нападение.
Прошла война. Сначала на запад, к Атлантическому океану, а потом на восток, к фашистскому логову, прокатились через линию лавины армий. И оба раза линия Мажино молчала. Сначала солдаты фашистского вермахта, нарушив нейтралитет Бельгии, обошли линию с тыла, и пушки молчали — ведь они смотрели на восток. «Ни я, ни мой штаб не захвачены в плен противником», — телеграфировал командующий пятой армией генерал Бурре с линии Мажино. Но безопасность генерала была в те дни скорее его личным делом: танковые армады Гитлера давно уже катились по земле Франции. В конце войны сила линии Мажино не помогла и отступавшим фашистским войскам — пушки Мажино по-прежнему смотрели на восток.
И вот недавно во Франции объявлено о продаже линии Мажино.
— Франция может стать ведущей мировой державой по производству грибов. Тоннели линии Мажино как нельзя лучше подходят для выращивания шампиньонов, — такое мнение высказали некоторые деловые люди, узнав о распродаже Мажино. — Пора ей вернуть хотя бы часть миллионов, которые она в свое время проглотила.
А. Алдан-Семенов. Красные и белые
Рейд Каппеля — Савинкова начинался удачно.
Полковник разработал несложный, но дерзкий план операции. Каппель решил обойти городок и станцию Свияжск и перерезать железнодорожный путь из Казани в Москву. А потом стремительным налетом захватить штаб Пятой армии, станцию, важнейший Романовский мост через Волгу. Отряд Бориса Савинкова должен был нанести удар по левобережной группе красных. Части левобережной группы размещались по линии железной дороги от Красной горки до Романовского моста. Отряд Савинкова в операции Каппеля играл вспомогательную роль — он лишал левобережную группу красных возможности прийти на помощь правому берегу.
