Жизнь в индейских деревнях в Андах скучна и монотонна, но раз в году наступает праздник, длящийся целый день. В нем удивительно сочетаются культ бога Солнца, унаследованный от инков, и христианство, принесенное испанскими завоевателями. В каждом селении есть собственный «храм» — обычная хижина с совершенно голыми стенами, без окон. Из земли сделан даже алтарь, над которым висит распятие. Священник живет далеко, а деревень, которые ему надо посетить, очень много, да и расположены они на большом расстоянии друг от друга. Поэтому пастырь приезжает на лошади в каждую из них лишь раз в год, и этот день становится праздником. Священник разом совершает все обряды, накопившиеся за двенадцать месяцев: крестит, причащает, сочетает браком и читает проповедь. За стенами церкви, олицетворяя праздничное веселье, гремит оркестр. Трубы и барабан исполняют одну и ту же нехитрую мелодию, состоящую всего из нескольких нот. Она одновременно и празднична и печальна, и кажется, что звуки рождает сама суровая природа.
Индейцы проводят этот день то в церкви, то дома, молятся, пьют чичу, танцуют. На всех праздничные одежды, мужчины щеголяют а котелках. Модницы надевают ожерелья из разноцветного стекла. После вечерни, на которую собирается вся деревня, песни и танцы продолжаются до утра. И только на рассвете, когда священник взгромоздится на лошадь, чтобы отправиться в следующую деревню, где его ждет очередной оркестр, праздник кончается. Его участники возвращаются к повседневной молчаливой и упорной борьбе за хлеб насущный.
Вальтер Бонатти, итальянский журналист
Сокращенный перевод С. Паверина
Уже два года продолжается экспедиция в Аджимушкайские каменоломни. Комсомольцы наших дней вместе с людьми старшего поколения изучают, исследуют одну из страниц Великой Отечественной войны. Героическую оборону Аджимушкая наравне с опытными бойцами держала и молодежь, комсомольцы 40-х годов. Прошлым летом в каменоломнях был найден «Список комсомольцев 1-й роты».
Публикации о героической обороне Аджимушкайских каменоломен были в следующих номерах журнала «Вокруг света»: № 3 за 1969 год. № 8 и 11 за 1972 год, № 5 и 11 за 1973 год, № 2 за 1974 год.
I. Еще не найденный медальон
Находки прошлого экспедиционного года лежали на широком и белом «операционном» столе реставраторов. Мастерские помещались в Новодевичьем монастыре, но каждый раз, когда нам случалось бывать здесь и видеть привезенные из каменоломен находки, вспоминались экспедиционные дни и волнения. От раскрываемых осторожными руками реставраторов полиэтиленовых пакетов исходило легкое, но ясно ощущаемое дыхание керченского камня-ракушечника, подземелья, казалось, даже холода...
Однажды Тамара Николаевна Ютанова, руководитель работ, сотрудник Государственного исторического музея, дирекция которого наряду с ВНИИСЭ ( ВНИИСЭ — Всесоюзный научно-исследовательский институт судебных экспертиз. (Сноски и примечания в тексте сделаны автором очерка.)) оказала экспедиции большую помощь в восстановлении и прочтении документов, раскрывала одну из бумаг, найденную «в комнате Ягунова» («Комната Ягунова», «Комната с кроватью» — так условно мы называли нишу-выработку, где было найдено немало документов. По воспоминаниям одного из участников событий мая 1942 года, здесь отдыхал первый начальник подземного гарнизона и руководитель обороны полковник Павел Максимович Ягунов.). Документ оказался «Наставлениями по инженерному делу». Но на многих страницах были аккуратные подчеркивания карандашом. Могли быть и записи. А это уже рука человека, его почерк. Предположения нас не обманули. На внутренней стороне обложки виднелась карандашная запись: «Сариков Ал-др».
Александр Сариков. Он? Не может быть! Ведь эти имя и фамилия упоминаются в дневнике политрука, найденном в январе 1944 года в Аджимушкайских каменоломнях! Об этом интереснейшем документе, оставленном участником обороны, писалось много, рассказывал и наш журнал в 3-м номере за 1969 год. Неужели сейчас прольется свет на загадочную историю авторства дневника?
Пока, волнуясь, мы ждали, как Тамара Николаевна терпеливо обрабатывала «Наставления» колонковой кисточкой, снимая тридцатилетнюю пыль и закаменевшую грязь, мне припомнилось следующее...
Дневник этот — своего рода «Слово о полку» арьергарда — рассказывал о боевых днях одного из батальонов полка, оборонявшего подземный Аджимушкай. Вот строки из дневника:
«Полк обороны Адж. кам. им. Сталина сформировался наскоро, сначала насчитывал до 15 тысяч людей. ...Со всех армий люди собрались в катакомбы, и, следовательно, требовалось немедленно устранить шатание и наладить воинскую дисциплину, какую требует устав РККА. Но в таких условиях, в каких находились мы сейчас, это большая трудность.
...Вновь в 8 часов утра враг начал пускать газ. Казалось, что смерти не избежать, конец наступил и для всех остальных. Третий день ни капли воды, третий день душат газами и приходится лежать без пищи... Однако и в таких условиях большевики нашли выход... Как ни странно, а порой жутко — борьба за жизнь идет своим чередом. И чувствуется дух борьбы и уверенность в своих силах, надежда, что все будет пережито... Каждый из нас живет тем, что настанет час, и мы выйдем на поверхность для расплаты с врагом». Долгие годы считалось, что автором дневника был политрук роты 2-го батальона 83-й бригады морской пехоты Александр Сариков (или Сериков — разночтения в снятых с дневника разных копиях). Во всяком случае, так сам себя называет автор. Но в другом месте, тоже судя по копии, автор называет себя Старшинковым (К сожалению, сейчас невозможно исследовать оригинал, он до сих пор не найден.). И в то же время, рассказывая о себе, своих близких, политрук приводит данные, которые, как удалось установить исследователям, целиком относятся к другому защитнику Аджимушкая — Александру Ивановичу Трофименко, бывшему учителю в станице Ахтырской Краснодарского края. На страницах дневника автор вспоминает о своей станице, жене, трех сыновьях, пишет о друзьях по училищу и особенно тепло и часто говорит о своем «связном» Володе Костенко, бывшем колхозном бухгалтере из Ворошиловска (ныне Ставрополь).
Короче, «за», что автор Трофименко, — немало. Но зачем тогда Трофименко нужно было скрываться под псевдонимом? Боялся, что дневник попадет к врагу? Но он же называет своими именами товарищей по обороне! А может, это не псевдоним, а просто ошибка, возникшая когда снимали копии? (Любопытный опыт был проведен по нашей просьбе в одной из московских школ. Восьмиклассники под диктовку писали три фамилии: Старшинков — Трофименко — Сариков. Сводный криптографический анализ работ показал, как могла, вероятнее всего, возникнуть ошибка в написании фамилии, как могло возникнуть разночтение.) Или дневник писал не один человек?
Вот письмо, которое прислал мне защитник Аджимушкая, участник нашей экспедиции Сергей Сергеевич Шайдуров: «Вы спрашиваете о политруке Серикове? Действительно, Александр Сериков — реальное лицо, он был политруком нашей роты. Серикова я хорошо знал. В резерв, в Керчь, он был направлен после лечения в госпитале. В госпитале лежал по ранению, полученному в боях под Одессой, где воевал в составе 25-й Чапаевской дивизии, в роте истребителей танков. В июне месяце сильно истощенным его положили в госпиталь в каменоломнях. Несколько раз я бывал в госпитале и один раз разговаривал с ним. В конце июля он умер.
...Сериков и Трофименко — это разные люди, и путать их не следует. В своих воспоминаниях, написанных в 1958 году, я пишу о Петренко, с которым попал в плен. В одном из разговоров с ним я сказал, что нашим семьям даже не будет известно, что с нами. На это он ответил, что оставил в катакомбах сведения о себе, которые наши найдут при освобождении Керчи, и его семья узнает о его судьбе. Он сказал, что не найти эти сведения нельзя, так как они лежат в таком месте, что на них обязательно обратят внимание свои. Он рассказывал, что у него большая семья: три сына, я это хорошо запомнил, потому что удивлялся: молодой, а имеет большую семью. В своих воспоминаниях я мог перепутать фамилию: и та и другая производные от русского мужского имени, а прошло немало времени...»
И дальше Сергей Сергеевич предлагал свою версию об авторстве дневника:
«...Я думаю, дневник, найденный в каменоломнях, писал не один человек. Кто-то начинал, погибал, дневник продолжал тот, кому он попадал в руки...»
Заманчивая версия, но, думается, неправильная.
Дневник писал один человек. Писал со всей силой страсти и ненависти к врагу, улыбкой и душевной щедростью к друзьям, товарищам, женщинам, детям... Писал при лучине, огрызком карандаша, может быть, одним из тех, что мы неоднократно находили в каменоломнях, но писал... один. И такой смелый вывод можно сделать из анализа языка документа: в дневнике единый, как говорят специалисты, стилевой и словарный пласт. За строками дневника встает образ бойца, политрука роты, настоящего комиссара по должности и духу.
