— И ты тоже, друг называется, — Тигр посмотрел на Таню. — Что же вы все молчали?
— Я обещала, — пожала плечами Таня и отвернулась. Как-то по-дурацки всё вышло…
— Ты, Тигр, не переживай, — попытался успокоить его Михаил Соломонович, — ты себе даже не представляешь, какой Кешка квалифицированный шифровальщик — у него даже родители ничего не знают до сих пор!
— Всё равно, — упрямо сказал Тигр. И вдруг посмотрел прямо Кешке глаза, и добавил тихо: — Одно дело родители, а другое — я…
И в этот момент Кешка вдруг понял, что Тигр вернулся. Вернулся насовсем. Что это — «другое дело — я»- значит именно то, что Тигр по-прежнему его единственный самый лучший друг. Который на всю жизнь. А вот Кешка… Свинство и глупость.
— Ты, Тигр, знаешь…
— Да ладно, чего уж теперь — пойдём лучше поиграем!
Эх, как же здорово оказалось играть всем вместе! Сначала, конечно, Кешка себя чувствовал, как на тонком льду. Но Михаил Соломонович помогал, пел его партию, да и другие голоса тоже, взмахивал руками — словом, начал заниматься по-настоящему, как бывало с Сашкой Волковым. И в один прекрасный, по-настоящему прекрасный момент Кешка понял, что у них начало получаться! Пошло! Кешка ведёт свою мелодию, потом её подхватывает Тигр, и вот уже они вместе — и тут Таня, и всё сливается в звонкие аккорды, потом разгоняется, ещё, ещё больше, и вдруг — тишина… И вступает нежный голос виолончели, прозрачный, как небо! И Кешке нужно вступить — и не испортить, и вот — получилось! А солнце всё светит, а снег тает и течёт ручьями по дорогам, и Кешка шлёпает по весенним лужам в новеньких зелёных кедах, и — без пальто! Вот как, па-парам-пам, там, пам-пам!
До самого вечера пили чай на маленькой уютной кухне. Кешка с Тигром рассказывали, как они были ещё совсем маленькими, когда с Таней ещё не познакомились. Как же много их историй у Тигра в голове! А Кешка уж думал, что он один всё помнит.
А потом Михаил Соломонович рассказал про Эйнштейна.
— Ты как, Кешка, завтра сможешь? Сходим с тобой к Альберту, я договорился уже!
— Конечно, смогу! — обрадовался Кешка.
А Тигр вдруг сказал:
— А ведь Вы и правда похожи… Кешка, ты ведь на деда похож? Получается, и на Михаила Соломоновича тоже. А я ведь раньше не замечал!
Кешка смутился, а Михаил Соломонович добавил:
— Точно, есть что-то… Помнишь, Кешка, ты в училище ко мне приходил? Там одна дама решила, что ты мой сын…
Кешка даже покраснел: он помнил эту историю. Дама со странной причёской бросилась к Михаилу о Соломоновичу: ах, да у тебя сын! Да похож как! И Михаил Соломонович почему-то не стал её разубеждать…
— Может, вы родственники? — спросил Тигр. — Ну, дальние. Бывает же, что человек похож на троюродную бабушку! Ведь дедушка у Кешки — Соловьёв тоже, даже фамилия совпадает!
Кешка оживился:
— Ну да, можно же проверить! Может, какие-нибудь прадеды общие! Я у мамы спрошу…
— Нет, Кеш, вряд ли! — пожала плечами Таня. — Мы же раньше в Ташкенте жили, а вы — вот где!
— Ну да, Ташкент… — вздохнул Михаил Соломонович. — Видишь, какое дело…
Фамилия, похоже, тут вообще ни при чём. Её папе в детдоме дали.
— В каком ещё детдоме? — поразилась Таня.
— Ну, он же детдомовский… Ты не знала?
— Как же! Ты мне почему не рассказывал никогда?!
— Значит, не спрашивала… Так что о наших предках ничего неизвестно.
— Но ведь можно найти! — вскочил Тигр. — Ведь есть же архивы! В интернете…
— В каком интернете, Тигр! Тогда война была. Он в детдом попал из госпиталя. А откуда его в госпиталь привезли — вообще неизвестно. Он еле живой был — голова пробита, да ещё жуткое истощение. Его и лечить не хотели. Спасла девчонка-доктор, Таня. Совсем молоденькая. Кормила, поила с ложечки… Потом домой к себе взяла, поставила на ноги. Папа говорил, с того света вытащила.
— И что же — потом в детдом отдала? — пробурчал Кешка.
— Она, наверное, на фронт пошла. По крайней мере, папа её больше никогда не видел.
— Как же ты мне ничего не говорил! — возмущалась Таня. — А что, он совсем маленький был?
— Ну да, небольшой, лет шесть, наверное.
— Стоп, подождите, — сказал Тигр. — Не сходится. Что же он, в шесть лет не знал своей фамилии? И из какого он города?
Михаил Соломонович вздохнул. Пожал плечами.
— Там, Тигр, очень странная история. Видимо, у него серьёзная травма головы была. Видишь ли, он вообще ничего не помнил. Сначала даже считалось, что он — дурачок, умственно отсталый. А потом, в детдоме уже, вдруг выяснилось, что он очень толковый, хорошо читает и пишет без ошибок. Его там сразу во второй класс зачислили. И учился отлично. Но память так и не вернулась… Помнил только доктора Таню. А до этого — полная темнота.
— Ничего себе, — поёжилась Таня. — Неужели — вообще ничего?
— Ничего. Только одно рассказывал — то ли сон, то ли на самом деле. Будто он стоит в тёмном дворе-колодце и ковыряет штукатурку. И кого-то ждёт. И ещё помнил — в его городе было много воды. Тёмной воды…
Таня вдруг встала и отвернулась к окну. А потом спросила, не оборачиваясь:
— А что, это ему в детдоме такое имя придумали — Соломон Соловьёв?
— Да уж, — добавил Тигр, — оригинально получилось!
— Фамилия — да, а вот с именем — непонятная история. Если бы Иван, или Алёша — а то: Соломон! Кажется, уже доктор Таня звала его так: Сол. То ли сама придумала, то ли те люди, что его привезли…
— А может, — подумала вслух Таня, — у этой Тани был друг такой. Или брат — маленький. И он умер. И она решила…
— Нет, ещё может быть так, — перебил Тигр, — у него в кармане записку нашли… А он, например, в чужой куртке был…
— А может, у него куртка была — «Соломон»? Есть же фирма такая, лыжная, — сказал Кешка и тут же понял, что сморозил глупость. Какой «Соломон» в то время!
— Да вы у меня прямо шерлоки холмсы! — усмехнулся Михаил Соломонович. — Я думаю, всё было проще: кто-то обронил слово, а потом привязалось. В общем, боюсь, мы этого никогда не узнаем. А вот с фамилией более-менее ясно: голос отличный, пел всё время — вот вам и Соловей. Кто- то ему говорил, что если имя и фамилия на одну букву — это означает счастливую жизнь. А тут получилось даже три буквы — Сол-Сол!
— Ну и что, счастливая у него получилась жизнь? — спросил Кешка.
— Думаю, да. Только не очень длинная, он совсем молодым умер… Так что видите, ребята, происхождение наше неизвестно. И никаких зацепок нет.
— Одна всё-таки есть, — сказал вдруг Кешка. — Вы с моим дедушкой — одно лицо!
Михаил Соломонович покачал головой.
— Это было бы слишком волшебным совпадением. Но ты, всё же, Кешка, узнай: не пропадал ли у вас такой родственник?
— Ага, — кивнул Кешка. — Спрошу.
Потом они вместе с Тигром шли домой. Кешка рассказывал ему про всё, про всё — про дедушку, про первый снег, про трубу, про Таню, про Сашку Волкова. Казалось, это было давным-давно, в другой жизни. А теперь — теперь, когда Кешка рассказывал всё Тигру, ему было как-то удивительно легко и хорошо. И тепло — как будто он в ненастный день наконец вернулся из трудного путешествия домой. И начал отогреваться потихоньку…
А ещё Кешка заметил вот что. У Тигра в виолончельном футляре лежит тряпочка для вытирания струн. А рядом с ней — бумажный самолётик из тетрадного листка. Исписанный его собственным, Кешкиным, почерком.
XIII. Старая фотография
— Михаил Соломоныч! Я что узнал, представляете? — Кешка от волнения даже забыл поздороваться и кричал в телефон, как сумасшедший.
— Да, Кеша! Что?!
— Я сначала у мамы спросил. Она ничего не знает, говорит — у нас тётя Аня специалист по семейным архивам, у неё и фотографии все. Ну, тётя Аня, помните, я рассказывал? Я у неё жил, в Уточках!
— Да, Кеша, я понял! Да говори же скорей!
— А тётя Аня сказала — приезжай! И Соломоныча своего… то есть вас, извините… — Кешка запутался и смешался.
— Кеша-а!!!
— И Вас, сказала, привезти. Ну, вместе чтоб мы приехали.
