отошла в тень, и распространилось восхищение чрезмерными страстями, даже если они были разрушительны и антисоциальны, как у героев Байрона. Что ж, древние, несомненно, были правы. В правильной жизни необходим баланс между различными видами деятельности, ни одна из которых не должна реализовываться так, чтобы прочие стали невозможными. Чревоугодник жертвует всеми остальными удовольствиями ради еды и тем самым сокращает общее количество счастья в своей жизни. Многие другие страсти, помимо чревоугодия, тоже возможно довести до излишества. Императрица Жозефина страдала обжорством применительно к одежде. Поначалу Наполеон оплачивал ее счета от портных, но эти расходы вызывали у него все большее недовольство. Наконец он заявил Жозефине, что той пора научиться умеренности и что впредь он станет оплачивать только те счета, сумма которых будет разумной. С доставкой нового счета от портного Жозефина было впала в отчаяние, но потом придумала хитроумный план. Она обратилась к военному министру с требованием оплатить этот счет из средств, выделенных на ведение боевых действий. Понимая, что она располагает возможностью добиться его увольнения, министр подчинился – и в результате французы потеряли Геную. Во всяком случае, так утверждают некоторые книги, хотя я не готов поручиться за достоверность этой истории. Для наших целей история вполне подходит, будь она реальной или вымышленной, поскольку наглядно показывает, сколь далеко страсть способна завести женщину, когда у той есть возможность потакать себе в этой страсти.
Дипсоманьяки [76] и нимфоманки – еще один очевидный пример той же склонности к излишествам. Здесь все достаточно просто. Наши разнообразные вкусы и желания должны вписываться в общие рамки жизни. Чтобы сделаться источником счастья, они должны соотноситься с нашим здоровьем, с любовью тех, кого мы сами любим, и с уважением общества, в котором мы живем. Отдельным страстям можно потворствовать почти беспредельно, не выходя за обозначенные границы, но далеко не всем.
Скажем, человеку, который любит шахматы, холост и не стеснен в средствах, нет ни малейшей нужды ограничивать себя в увлечении, тогда как тому, кто обременен женой, детьми и финансовыми затруднениями, поневоле придется себя сдерживать. Дипсоманьяк и обжора, даже в отсутствие социальных связей, ведут себя неразумно применительно к себе, поскольку эти страсти вредят здоровью и обрекают на часы страданий после минут удовольствия. Так или иначе, возникает каркас, внутри которого должны существовать отдельные страсти, чтобы не превращаться в источник страданий. К числу исходных условий относятся здоровье, общее владение телесными способностями, доход, достаточный для удовлетворения основных потребностей, и важнейшие социальные обязанности – те же обязанности мужчины по отношению к жене и детям. Человек, который жертвует всем перечисленным ради шахмат, по сути, ничем не лучше дипсоманьяка. Единственная причина, по которой мы не судим его максимально строго, состоит в том, что такой порок встречается очень редко и что лишь люди исключительных способностей могут поддаться интеллектуальному очарованию этой игры.
Греческая формула умеренности практически полностью охватывает названные случаи. Человеку, который любит шахматы в степени, побуждающей день напролет ожидать партии вечером, в общем-то, повезло, но тот, кто забрасывает работу во имя игры в шахматы, чужд добродетели умеренности. Известно, что Толстой в молодые годы, еще до духовного преображения, удостоился военной награды за мужество на поле боя, но когда ему предстояло идти на церемонию награждения, чрезвычайно увлекся шахматной партией и предпочел никуда не ходить. Вряд ли следует ставить это в вину Толстому, ибо не исключено, что ему было все равно, получит он военную награду или нет, однако со стороны менее достойного человека подобный поступок сочли бы глупой причудой.
Для вышеизложенной доктрины имеется ограничение: мы вынуждены признать, что отдельные действия считаются благородными по определению и потому оправданно жертвовать ради них всем. Человек, который отдает жизнь за свою страну, не будет в глазах общественности виноват в том, что его жена и дети остались без гроша в кармане. Тот, кто ставит эксперименты, призванные подтвердить некое великое научное открытие или изобретение, не несет вины за нищету, на которую обрек свою семью, при условии, что его усилия увенчались громким успехом. Впрочем, если ему так и не удалось совершить открытие или что-либо изобрести, несмотря на все старания, общественное мнение осуждает его как безумца, – и это выглядит несправедливым, поскольку никто в этой сфере деятельности не может быть заранее уверен в успехе. На протяжении первого тысячелетия христианства человека, отвергавшего семейную жизнь во имя веры, превозносили, а вот сегодня от него потребуют прежде обеспечить семью всем необходимым.
Думаю, существует некое глубинное психологическое различие между чревоугодником и человеком со здоровым аппетитом. Тот, в ком некое желание перерастает в излишество за счет других, обычно является человеком с какими-то глубоко скрытыми проблемами и стремится убежать от призраков. В случае дипсоманьяков все очевидно: мужчины пьют, чтобы забыться. Не будь в их жизни этих призраков, они наверняка не сочли бы пьянство приятнее трезвости. Как говаривал легендарный китаец: «Я не пить, чтобы пить, я пить, чтобы сухо не быть» [77]. Это свойственно всем чрезмерным и односторонним увлечениям. Ищется не удовольствие от самого объекта, а забвение. Впрочем, присутствует значительная разница в зависимости от того, ищется ли забвение в животной манере или посредством тех качеств, что сами по себе желательны. Друг Борроу, который выучил китайский язык, чтобы забыть об утрате жены, искал забвения в деятельности, лишенной вредных последствий, улучшавшей его интеллект и пополнявшей знания. Против таких способов ухода от действительности возражений быть не может. Совсем по-иному обстоит дело с человеком, который ищет забвение в выпивке, азартных играх или любой другой форме нездорового возбуждения. Конечно, бывают и пограничные случаи. Что мы скажем о человеке, который рискует жизнью в кабине пилота или на горной вершине потому, что жизнь сделалась ему не мила? Если его риск служит какому-либо общественному благу, мы, скорее всего, будем восхищаться, а если нет – поставим его немногим выше игрока и пьяницы.
Подлинная любовь к жизни, а не та ее разновидность, какая представляет собой поиски забвения, является частью естественного облика человеческих существ, если только ее не разрушило стечение неблагоприятных обстоятельств. Малые дети интересуются всем, что они видят и слышат; мир для них полон сюрпризов, и они постоянно вовлечены в обретение знания – отнюдь не схоластического, а того, которое подразумевает близкое знакомство с объектами, привлекающими внимание. Животные, даже став взрослыми, сохраняют это в себе, если они здоровы. Кошка в незнакомом помещении не сядет спокойно, пока не обнюхает все углы, дабы установить, не пахнет ли где мышью. Человек, которого никогда по-настоящему не ограничивали, сохранит
