пути передачи насилия. Слаткин сравнил прерывание цепочки насилия с методами, которые использовались для борьбы с оспой. В 1970-х годах, когда оспа была почти побеждена, эпидемиологи проводили кольцевую вакцинацию, чтобы изолировать последние очаги заболевания. Как только выявлялся новый случай, органы здравоохранения выясняли, кто мог контактировать с зараженным (например, из родственников или соседей), а затем отслеживали и их контакты. После этого проводилась вакцинация внутри этого кольца, что не позволяло вирусу оспы распространиться дальше [270].
У оспы было три особенности, которые помогли ее искоренить. Во-первых, для передачи вируса оспы от человека к человеку обычно требовалось довольно продолжительное личное общение. Благодаря этому можно было выявить людей, которые подвергались наибольшему риску. Во-вторых, время генерации для оспы составляло около двух недель; при выявлении нового случая оставалось достаточно времени для вакцинации, прежде чем могло произойти дальнейшее заражение. В-третьих, у заболевших появлялась характерная сыпь, по которой их можно было легко выявить. Вооруженное насилие обладает похожими характеристиками: оно часто распространяется по уже существующей сети социальных связей, перестрелки становятся заметными событиями, а интервалы между ними достаточно велики, чтобы успели вмешаться миротворцы. Если бы перестрелки оставались незамеченными, носили случайный характер или промежутки между ними были бы намного меньше, уровень насилия не удалось бы снизить столь же эффективно. (А вот COVID-19 трудно взять под контроль, поскольку он не обладает некоторыми из этих особенностей: зараженные этим вирусом люди могут распространять инфекцию без появления у них явных симптомов, а время генерации при этом относительно невелико – около пяти дней) [271].
Согласно независимой оценке проекта Cure Violence, выполненной Национальным институтом правосудия США, в тех районах, которые участвовали в проекте, количество случаев вооруженного насилия существенно снижалось. Как правило, бывает трудно оценить эффективность программ по сокращению преступности, поскольку уровень насилия может снижаться и по другим причинам. Однако в других подобных районах Чикаго, не охваченных программой, насилие не сократилось в той же степени, а это значит, что за сокращением числа перестрелок действительно стоит проект Cure Violence. В 2007 году организация запустила аналогичную программу в Балтиморе. Впоследствии ученые из Университета Джонса Хопкинса оценили результаты первых двух лет работы и подсчитали, что программа позволила предотвратить примерно 35 перестрелок и пять убийств. Другие исследования также указывали на снижение уровня насилия после применения методов Cure Violence [272].
Тем не менее подход Cure Violence не избежал критики. Наибольший скепсис выражают те, кто ратует за прежние методы; так, полиция Чикаго жаловалась на нежелание миротворцев с нею сотрудничать. В ряде случаев миротворцев самих обвиняли в преступлениях. Вероятно, такие трудности неизбежны, поскольку проект опирается на миротворцев, которые принадлежат к сообществу с высоким уровнем риска, а не служат в полиции [273]. Кроме того, изменения в обществе требуют времени. Предотвращение актов возмездия позволяет довольно быстро снизить уровень насилия, но на решение социальных проблем, которые лежат в его основе, уйдет не один год [274]. То же справедливо и для инфекционных болезней: мы можем остановить вспышку, но нам необходимо задуматься и о недостатках системы здравоохранения, из-за которых она возникла.
После первых успехов в Чикаго проекты Cure Violence были запущены и в других американских городах, в том числе в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, а также в таких странах, как Ирак и Гондурас. Методы, используемые в здравоохранении, также вдохновили руководство шотландской полиции на создание в Глазго особого подразделения по борьбе с насилием. В 2005 году этот город был назван европейской столицей убийств. В неделю там совершались десятки нападений с применением холодного оружия, включая многочисленные инциденты с «улыбкой Глазго», когда жертвам разрезали щеки. Более того, насилие было распространено гораздо шире, чем предполагала полиция. Когда Кэрин Маккласки, глава аналитического отдела полиции района Стратклайд, ознакомилась с медицинской документацией из больниц, ей стало ясно, что о большинстве инцидентов правоохранительным органам даже не сообщали [275].
Выводы Маккласки – и соответствующие рекомендации – привели к созданию особого подразделения по борьбе с насилием, которое она возглавляла на протяжении десяти лет. Подразделение применяло методы Cure Violence и других американских проектов, таких как бостонская операция «Прекращение огня», а также реализовало ряд идей из области здравоохранения, чтобы остановить распространение насилия [276]. В частности, использовалась стратегия прерывания насилия: полицейские запрашивали у отделений скорой помощи информацию о жертвах насилия, чтобы предотвратить возможные ответные нападения. Кроме того, сотрудники подразделения помогали членам банд встать на путь исправления, получить образование и найти работу. Вместе с тем принимались жесткие меры против тех, кто не хотел отказываться от насилия. Среди долговременных мер была поддержка детей из группы риска, направленная на то, чтобы насилие не передавалось от поколения к поколению. Работы впереди еще много, но первые результаты вселяют оптимизм: с того момента, как подразделение приступило к работе, уровень насильственных преступлений существенно снизился [277].
С 2018 года над подобной инициативой работают в Лондоне. Цель – остановить эпидемию насилия с применением холодного оружия, захлестнувшую город. Чтобы добиться такого же успеха, как в Глазго, необходима координация действий между полицией, общественностью, учителями, органами здравоохранения, социальными работниками и СМИ. Потребуется также долгосрочное финансирование, поскольку проблема эта сложна и имеет глубокие корни. «Необходимо инвестировать в профилактику, осознавая, что быстрой отдачи можно не увидеть», – объяснила Маккласки в интервью газете Independent вскоре после запуска лондонского проекта [278].
Для программ, использующих подходы из сферы здравоохранения, трудно найти постоянное финансирование. Несмотря на повсеместно растущее признание, инвестиции в программу Cure Violence в Чикаго остаются нерегулярными и несколько раз сокращались. По словам Слаткина, отношение к насилию меняется во многих местах, но не так легко, как он надеялся. «Удручающе медленно», – резюмирует он.
Одна из главных трудностей, с которыми сталкиваются органы здравоохранения, заключается в том, чтобы убедить людей. Недостаточно просто показать, что новый подход лучше традиционных методов. Необходимо пропагандировать этот подход, приводить убедительные аргументы, которые помогут обратить статистические данные в реальные действия.
В области медицинской пропаганды мало кто может сравниться с Флоренс Найтингейл. Пока Джон Сноу анализировал вспышку холеры в Сохо, Найтингейл изучала болезни, с которыми сталкивались британские войска во время Крымской войны. Найтингейл прибыла на фронт в конце 1854 года во главе группы медицинских сестер, которых распределили по военным госпиталям. Смертность среди солдат была ужасающей. Они погибали не только от ран, но и от холеры, тифа и дизентерии. Более того, инфекции были главной причиной смертей. В 1854 году от болезней солдаты умирали в восемь раз чаще, чем от боевых ранений [279].
Найтингейл была убеждена,
