Оказывается, «теория» по-гречески означает «созерцание».
Спасение от скуки, как это ни парадоксально, в страдании. В христианстве: «в страдании – очистимся». В страдании есть глубина чувства. В этом – надежда. В тоске тоже есть надежда, а в скуке – безнадежность. Мимо скуки лучше бежать. Через одиночество, через болезнь, через страдание.
Теодор хорошо чувствует архаику, рассказывал мне, что в древних трагедиях музыкальное сопровождение было всегда струнное, и в «Гамлете» предлагает только струны. Но как через струны сыграть Ужас встречи с Призраком? Струны – это тоска. Ужас – это все музыкальные инструменты. Мне очень нравится 1-й концерт Шнитке для двух скрипок. Нашла кассету и отдала Теодору, но он, к сожалению, этим не воспользовался.
Древние, кстати, тоже играли Призраков, вернее – Души. Осталось несколько строф из «Психостасии» Эсхила – там встречаются души и разговаривают между собой. Кстати, и в японской мифологии это существует, хотя там разговаривают не души, а как раз призраки.
Репетировали «Гамлета» долго. Помимо трудностей с текстом, мы не знали, в каких костюмах играть. Ведь играю перед зрителем, который не понимает слова, поэтому надо было искать выразительные средства через костюмы, свет, мелодию слов, через пластику и т. д.
Лучше всего атмосферу репетиций передают дневники, но я не всегда их веду и от репетиций «Гамлета» остались мои письма, которые я тогда писала своему другу.
Письмо к N.N.
2000 год 23 февраля
…С конца января сижу в Афинах. Репетируем с Терзопулосом «Гамлета». А до этого в Москве в оперном театре, где главным дирижером гениальный человек – Евгений Колобов, вместе с ним сделали «Пиковую даму». Колобов мне сказал, что ему надоело слушать в опере «Пиковая дама» слова Модеста Чайковского, что он хочет послушать текст Пушкина. И мы сделали такое действо. На сцене три пюпитра, а за ними три манекена вдалеке: Лиза, графиня и Германн. Сбоку стол с лампой и креслом. Когда авторский текст, я за этим столом, а за персонажей – встаю по очереди за пюпитрами. Колобов подобрал музыку (не Чайковского), которую, например, могли слушать Графиня или Германн, и т. д. Сам стоял за дирижерским пультом. Сыграли пока два спектакля – все хвалили, – и я полетела в Грецию репетировать «Гамлета» – уже второй раз за этот год. Взяла с собой Микки – моего пекинеса. Тоже уже не впервой. Он привык. В театре у Терзопулоса на 3-м этаже есть квартира, которая называется «квартира Аллы», потому что, кроме меня, там никто не живет. Ночью в театре я одна во всем доме. Немного жутковато. На улице и дома холодно. Здесь дома ведь не зимние, т. е. не наши. Почти не отапливаются. Гулять с Микки – проблема. Греки в этом смысле странный народ. Много бездомных собак. Они спокойно лежат на проезжей части, как коровы в Индии, их объезжают, и кто-нибудь обязательно кормит. Но! В такси с собакой нельзя. Микки случайно поднял лапу у какого-то магазина, выбежала хозяйка – крашеная рыжая тетка – и стала на меня кричать. А на улицах нельзя сказать, чтобы была чистота. В кафе Микки тоже не пускают. Да и Теодор (тоже грек!) не пускает его на репетицию, хотя Микки спокойно сидит где-нибудь под стулом. Ему ведь главное мое присутствие. Без меня он плачет. Я помню, несколько лет назад подобрала на улице пуделиху. И она меня не отпускала, пришлось возить ее постоянно с собой, а мы тогда выпускали в театре «Три сестры». Моя пуделиха Машка сидела в гримерной спокойно, потому что по трансляции слышала мой голос. Все к ней очень быстро привязались. И перед премьерой Любимов заглянул ко мне в гримерную: «А, Машка здесь, тогда всё в порядке». Я, говорят, хорошо играла свою роль в спектакле – тоже Машу.
Репетиции «Гамлета» идут туго. Терзопулос не готов. У него нет решения, как в свое время не было решения «Гамлета» и у Любимова в начале репетиций.
Текст «Гамлета» я для нашего спектакля адаптировала. Позвонила Евгению Борисовичу Пастернаку и попросила разрешения для перестановки сцен и нужных сокращений. Он разрешил.
В репетициях Теодор в конце концов отказался от музыки. Для Гертруды я надевала красивое кимоно, которое в свое время подарил Сузуки, а для Офелии мы выбрали белое свадебное кимоно.
Сначала играли «Гамлета» в Афинах в театре «Аттис», а потом стали его возить по разным городам и странам.
Письмо к N.N.
2001 год 6 июля
Вы когда-нибудь были в Патрах? Это в Греции. А я уже не первый раз. Много-много лет назад, когда я впервые поехала в Грецию, я попала именно в Патры. Это еще было при советской власти, меня туда послали на театральный фестиваль, и только прилетев туда, я узнала, что должна играть в рамках фестиваля «Федру». Терзопулос, который был директором этого фестиваля, поставил со мной импровизацию на тему «Федры». Играла я тогда на руинах старой крепости.
А сейчас «Гамлета» играю в круглом классическом театре. Древнегреческом. Круглая сцена, сзади арки, ну все как положено. Конечно, сцена не для нашего «Гамлета». Как-то на этой сцене я видела «Персов» в постановке Терзопулоса – вот это было гениально. А сейчас он же сделал с греками «Геракла», почти в той же манере, но… не получилось. Как это часто бывает. От чего зависит жизнь спектакля? Никто не знает. Знают только зрители и критики, но сделать ничего не могут.
У меня здесь мастер-класс с молодыми актерами. Я им рассказываю про психическую энергию. Они про это ничего не знают. Дала им ряд упражнений на выявление этой энергии, но все равно – у кого талант есть, тот и без этих упражнений хорош, а у кого нет – ничего не поможет. Как и система Станиславского, по-моему. На Западе к этой системе излишний приоритет.
Отсюда с Терзопулосом летим в Португалию играть «Гамлета».
Ваша Алла Демидова
Письмо к N. N.
2001 год 13 июля
…Мы из Афин через Милан летели в Лиссабон, и в Милане остались наши костюмы. С итальянскими самолетами это уже не первый раз. Ночью перед спектаклем Теодор вызволял наши костюмы. Принесли все в мой номер. Пришлось развешивать их в ванной – старый театральный способ гладить костюмы – и напускать горячую воду. Жалко, потому что у нас два уникальных кимоно, которые нам в свое время подарил Сузуки. Белое – свадебное, в павлинах и цветах – для Офелии; и красное, расшитое золотом и разноцветными нитями, для Гертруды. В каждой стране мы берем двух местных актеров – они помогают в игре и немного в переводе для зрителей. Ведь я начинаю спектакль сценой Гамлета с приезжими актерами, т. е. я – актриса с публикой. И эту сцену девочка переводит, а возникает Лаэрт – вступает в игру мальчик. У него получается плохо, и тогда он сердито мне бросает: мол, сыграйте этот монолог сами. Я начинаю – и постепенно становлюсь Гамлетом, т. е. на глазах зрителей вхожу в роль. По-моему, адаптацию я сделала хорошую. Перевод Пастернака. Перед началом работы я позвонила сыну Пастернака Евгению Борисовичу, который, слава богу, жив, и я с ним знакома, попросила разрешения на адаптацию (у него авторские права), и он мне позволил делать все, что хочу.
Играли мы в Лиссабоне в хорошем средневековом театре. Публика битком, и хорошие аплодисменты, хотя, как Вы понимаете, я к ним отношусь безразлично. Был банкет. И какая-то зрительница, такая дама с золотыми украшениями, подошла ко мне с комплиментами и посетовала, что она не знает русский; я ей говорю: «Но ведь вы знаете текст Шекспира». Она меня спрашивает, а есть ли перевод на французский, чтобы почитать, я ей говорю, что есть даже на чукотский, и тогда она мне: «Надо будет прочитать». И еще один – критик, как он сказал, – тоже признался, что не читал «Гамлета». Вот цена зрительским аплодисментам. У меня с годами вырабатывается идиосинкразия к зрительному залу. Хорошо, Теодор меня научил играть по вертикали, как играли древние греки: «я и Дионисий». А что им оставалось делать: ведь спектакль начинали утром, когда солнце в зените, – все главные монологи, а с заходом солнца умирали герои. В это время зрители жили своей жизнью – кто смотрел на сцену, кто спал, кто ел, ну и т. д. Сейчас спектакль идет три часа, а наш «Гамлет» – полтора, и все равно зрители не включаются полностью. Шелестят программками, жуют конфеты, говорят по телефону. Поэтому: «я и Бог» – вертикаль…
Письмо к N.N.
2002 год 4 марта
…Опять Афины!!! Нет сил! Сыграла здесь в театре у Теодора Терзопулоса подряд десять «Гамлетов». Иногда Теодор ругает меня после спектакля за «русский психологический театр». Он любит жесткий рисунок, минимализм и сдержанность и, кстати, поставил очень жесткий свет из боковых кулис. Они пронизывают сцену лучами. По «картинке» красиво. Но что зрители понимают? Не знаю. Сидят, правда, тихо, как мыши.
Все дни у меня здесь абсолютно одинаковые. У меня тут, наверху, в театре, квартира. Ночью страшно: во всем доме я одна. Встаю часов в 12 дня (±), пью чай, иду гулять, благо театр Теодора в старом районе, недалеко их знаменитая Плака – с одной стороны и площадь Омония – с другой. В 16 ч. – что-то перекусываю или в кафе, или дома. К 7 ч. спускаюсь вниз на грим. В 9 ч. вечера – начало. Правда, всегда с опозданием: греки собираются медленно. После спектакля иногда с Теодором и с каким-нибудь гостем идем в таверну. Смотрел тут недавно нашего «Гамлета» продюсер из Германии. Ему понравилось, пригласил нас играть в сентябре во Франкфурт.
