сказал папа, взял упаковку салфеток и направился к двери.
Махнув рукой, я ответил на звонок, наблюдая за тем, как он уходит.
Положив трубку, я заметил, что кто-то завис в проходе недалеко от прилавка.
— Доброе утро, Мэгги. — Я окликнул ее и широко улыбнулся. — Я не видел, как ты вошла. Как ты?
Она двинулась вперед, неся в руках корзину, наполненную продуктами.
— Думаю, ты находился в задней части с отцом, когда вошла. Дверь была открыта.
Она была здесь все то время, что мы разговаривали с папой. И должно быть, все слышала. Мы определенно не старались быть тихими.
— Ты слышала, — сказал я, не потрудившись притвориться. Сплетни быстро распространялись по городу.
Кроме того, Маргарет Фостер имела право на любопытство.
Мэгги поставила корзину на прилавок между нами, выглядывая поверх верхушки листового салата.
— Ты действительно думаешь, что это она? — тихо спросила женщина.
На этот раз я знал, что в магазине есть и другие посетители, поэтому старался вести себя тише:
— Да, думаю.
Глаза Мэгги наполнились непролитыми слезами, а нижняя губа дрогнула. Маргарет всегда выглядела собранной, на ней всегда был идеальный макияж, а каштановые волосы — стильно уложены. Это не казалось чрезмерным, а так, чтобы показать, что она заботилась о своей внешности. Ее одежда была обычной: джинсы и футболка с названием нашего озера.
— Ты говорил правду? Ее память до сих пор не восстановилась? — Она облокотилась на стойку и прошептала: — И кто-то пытался убить ее?
Я кивнул.
— Пытался утопить ее.
— Мне так стыдно, — приглушенно произнесла она.
— Почему? — нахмурился я.
— Я не приходила в больницу. Боялась, что это воскресит слишком много воспоминаний. Но я была эгоисткой. Она потеряла гораздо больше, чем я.
— Это сложная ситуация. Кроме того, пару дней назад она была еще в коме.
— Но сейчас она в сознании.
— Да, в сознании, — я улыбнулся. — Она сильная. Настоящий боец.
Глаза Мэгги загорелись.
— Ты действительно заботишься о ней.
— Да, это так.
— Я хочу помочь. Что я могу сделать?
Сначала мои родители, теперь Мэгги. Люди приходили в себя, и я точно знал, что когда они познакомятся с Амнезией, то примут ее с распростертыми объятиями.
— Что ж, — протянул задумчиво, — ей нужна одежда. Ничего модного и изысканного, что-нибудь простое. Все, что у нее есть, это больничная накидка.
— Бедняжка, — прошептала Мэгги. — Я сделаю несколько звонков, соберу пожертвования и несколько предметов первой необходимости.
— Было бы здорово, — я улыбнулся. — Я все передам ей, когда пойду проведать.
— Вообще-то я сама отнесу. Мне нужно проведать ее. Пришло время.
Беспокойство омрачило мое лицо, и Мэгги не могла этого не заметить.
— Я ничего не скажу. Я все понимаю.
— Спасибо, Мэгги. Это будет много значить для нее.
— Как ты и сказал, люди в Лейк-Лохе заботятся друг о друге. Не знаю, где бы я была сегодня, если бы у меня не было поддержки после смерти моего Криса.
Я сложил ее покупки, и она бегом отправилась собирать одежду для Амнезии с искрой решительности в глазах.
И пусть никто, казалось, не верил в то, что она была именно той, о ком я думал, они не могли доказать, что я ошибался. В настоящий момент девушка была жертвой чего-то ужасного, и ей требовалась помощь. Люди начинали замечать это, и они протягивали ей руку помощи.
Этого было достаточно.
Пока.
Амнезия
Казалось, что мне как никогда важно все помнить. Несмотря на важность этого, мой мозг просто не хотел сотрудничать. Я так часто заглядывала внутрь себя, что порой начинала думать, будто теряю настоящее, стремясь догнать прошлое. Я торговалась с самой собой, даже умоляла, но безрезультатно.
Мой разум просто не хотел выдавать свои секреты. Я не раз задавалась вопросом, насколько плохи эти скрытые воспоминания, если мой разум не желает от них отказываться.
Все врачи убеждали меня, что это защитный механизм, что мое тело и разум защищали меня от дальнейшей боли. Часть меня была благодарна за опеку, но другая была расстроена.
Как я могла двигаться дальше, если не знала, где нахожусь? Что, если там была жизнь, — жизнь, которая принадлежала мне и которая все это время стояла на паузе? Что, если меня ждали люди, гадая, куда я запропастилась?
«Но эти люди никогда не искали меня. Этим людям, должно быть, наплевать».
Это словно постоянное перетягивание каната. Постоянная борьба между знанием и незнанием. Что из этого лучше?
Любой из вариантов казался адом.
Больше всего меня беспокоило именно незнание: я не могла доказать, что кто-то пытался меня убить. Они по-прежнему не верили мне, и чем больше времени проходило после нападения, тем меньше шансов у меня оставалось, чтобы их убедить в обратном.
Черт, в некоторые дни им почти удавалось убедить меня в том, что все это было просто сном. Когда такое случалось, я вспоминала, что сказал мне Эдди тем утром. «Не позволяй им изменить твое мнение».
Конечно, я о многом еще не знала, но понимала разницу между сном и явью. После того первого кошмара мне приснилось немало снов. Все они были одинаковые: я тону, плывя в подводном мире тишины и покоя. Но это не тот покой, который мне нравился, этот был мрачным. Даже жутким. И всегда там стояла фигура, иногда просто тень — ожидающая, скрывающаяся, пытающаяся поглотить меня полнейшей темнотой.
У человека никогда не было лица. Оно никогда не открывалось мне.
И все же я не сомневалась в том, что он был реален.
Врачи сказали, что это, вероятно, память пыталась выбраться на поверхность. Воспоминание о той ночи, когда кто-то пытался меня убить. Я не знала, как мне удалось сбежать. Никто не знал. Моя единственная догадка заключалась в том, что человек чем-то ударил меня, затем погрузил глубже под воду, и я затерялась. Они не смогли найти меня. Течение в ту ночь было сильным, и это, похоже, спасло мне жизнь. Вода оттолкнула меня от убийцы туда, где меня, в конце концов, нашел Эдди.
Несмотря на то, что никто не верил, будто кто-то в больнице пытался убить меня (кроме Эдди), никто не оспаривал тог факт, что я почти стала жертвой убийства. Кроме того, была поднята тема, — очень осторожно, конечно, — что я на протяжении многих лет подвергалась насилию, прежде чем оказалась в озере. Состояние, в котором меня нашли, и множество травм (заживших и свежих), указывали на жестокое обращение.
Опять же, возможно, мне лучше и не вспоминать. Казалось, что узнавать об этом гораздо тяжелее,
