Акива. Эх, Меир тебе следовало бы огорчаться, видя такое благополучие! Лучше бы я пребывал в тягости. Когда я приходил к своему учителю и видел, что у него и вино не скисло, и масло не прогоркло, и мед не засахарился, я говорил: не дай Бог учителю житейского благополучия! Отсутствие малых бед — это предвестник бед больших. Так что тебе едва ли стоит радоваться.
Меир. Ты предвидишь для себя большие беды? Ты опасаешься мести римлян? Они угрожали тебе?
Акива. Пока нет. Я — гость Адриана. Впрочем, разница между гостем и пленником иногда только в названии. Я живу в этой гостинице на всем готовом, мне разрешено смотреть в окно и гулять по двору. Ко мне приставлены слуги, мне даже приносят кошерную еду из общины.
Меир. Здесь, в Кейсарии, осталась община?
Акива. Руф лично распорядился вернуть убежавших отсюда евреев. Они живут здесь в страхе, но уехать не решаются. Судя по рассказам слуг, торговля пришла в упадок.
Меир. Так сейчас везде. В любом городе на каждой улице видны закрытые лавки, заколоченные дома. Повсюду лишения и недостаток самого необходимого. Из Рамлы уехали все греки и армяне. Торговые пути заросли травой. После того, как люди Бар Кохбы забрали весь товар у трех караванов, купцы к нам ездить перестали.
Акива. Люди Бар Кохбы грабят народ?
Меир. Нет, евреев они не трогают. Грабежи и воровство строжайше запрещены. Порядки они установили жесточайшие. За кражу лепешки полагается смерть. Объявлено, что все несчастья происходят из-за недостаточно ревностного соблюдения заповедей, и каждый, кто будет уличен в нерадении, подлежит казни. Народ следит друг за другом, поэтому каждый старается выставить напоказ свое благочестие. Самое ужасное — это доносы. Кажется, что все доносят на всех. Недавно в суде разбирали донос на человека, который во время общественной молитвы не говорил всех слов. Несчастный оказался заикой, суд его оправдал, после чего немедленно последовал донос уже на судей. Все это называется теперь бдительностью во славу Божью и очень поощряется.
Акива. Как наши общие знакомые? Все ли живы?
Меир. Нет, не все. Помнишь Николая, книготорговца из Рамлы? Он доставлял тебе сочинения по математике и философии. Его сожгли в лавке вместе со всеми книгами. Кстати, греческие свитки ищут до сих пор. К твоему дому несколько раз приходили с розыском. Яков каждый раз показывал на золотую мезузу от Бар Кохбы, и они уходили. В добрый час ты получил этот подарок, иначе мог бы не увидеть и собственного дома.
Акива. Господь не без милости! Как там Хана?
Меир. Хану я видел совсем недавно. Она нуждается, но не голодает. Она помогает на общественной кухне, там ее бесплатно кормят. Дом ее цел. Хана ужасно волнуется о тебе. Когда стало известно, что я собираюсь в Кейсарию, она прибежала к нам домой и просила передать дедушке, что она занимается Писанием каждый вечер и что дома у тебя она хранит тот же порядок, что был при бабушке. Она написала тебе несколько писем.
Дает письма Акиве, тот проглядывает их.
Акива. Моя дорогая кукушечка! Как твои домашние?
Меир. У Брурии опять был выкидыш. Мы так надеялись, что на этот раз она сможет родить, но увы… Наоми все такая же хохотушка. Мне кажется, она не вполне понимает, что происходит вокруг. Да кто это понимает?
Акива. Как наша Академия? Как Синедрион?
Меир. Синедрион сейчас ничем не управляет. Мы можем только рекомендовать. Все решают люди Бар Кохбы. Но жалование платят и, говорят, собираются даже увеличить его. Гамалиил рассчитывал, что он станет правой рукой Бар Кохбы, но тот принял его всего один раз и больше не зовет. Занятия, слава Богу, продолжаются. Дан был в войске, участвовал в боях, но быстро вернулся назад, так что мы в полном составе.
Акива. А новые парни есть?
Меир. Никого. У молодежи нет денег платить за учебу. Да и не до этого сейчас людям.
Акива. Ну а каково военное положение?
Меир. Бар Кохба удерживает весь юг, Иудею и Самарию. Он делал успешные вылазки в Галилею. На приморской равнине хозяйничают римляне.
Акива. Есть ли какая-нибудь ощутимая поддержка от общин за пределами святой земли?
Меир. Мы ничего не видели. Возможно, они посылали что-нибудь, но все порты в руках римлян. За Яффу шли отчаянные бои, но взять ее не удалось.
Акива. Скажи, Меир, ты видел Бар Кохбу?
Меир. Один раз, когда он приезжал в Лод. Крепкий мужик с обветренным лицом и большим руками. В седле сидит как влитой. Он воин и это в нем главное.
Акива. А как он говорит?
Меир. Как воин. Короткие рубленые фразы, хриплый голос, энергичный жест. Говорить ему трудно, это не его стихия. Его уста — это Эли, помнишь, тот, одноглазый, со шрамом? Он, оказывается, был учеником самого Рабби Ишмаэля.
Акива. Ишмаэля? Теперь понятно, откуда такое красноречие. От самого Ишмаэля никаких вестей не было?
Меир. Его убили. Он не признал Бар Кохбу Мессией, и его растерзала толпа. Об этом объявили на всех площадях города.
Акива закрывает глаза и шепчет молитву.
Рабби, я все хотел тебя спросить: зачем ты это сделал?
Акива. Провозгласил Бар Кохбу Мессией?
Меир. Да. Разве то, что происходит, похоже на мессианские времена? Люди, как и раньше, болеют и умирают, нравы стали только хуже, все ожесточились. Да, римлян прогнали, но жить лучше не стало. Все же ожидали чудес, немедленного избавления, а что получили?
Акива. Народ по-прежнему жаждет чудес?
Меир. Еще как! Они заливают медью следы коня Бар Кохбы, просят его благословить скот и урожай, выносят к нему младенцев. Все наперебой рассказывают о сотворенных им чудесах: у него и слепые прозревают, и бесплодные рожают, и мертвые воскресают. Я, честно сказать, ничему этому не верю. Я не верю и в то, что он — Мессия. Не странно ли, что у себя дома, в великой еврейской державе, как они это называют, я не рискну ни с кем поделиться своими сомнениями, а здесь, в языческом городе, могу говорить свободно? Расскажи мне, Рабби, как все это понимать?
Акива. Мессия оказался не таким, как вы ждали. Но почему вы ожидали доброго дядюшку, раздающего всем подарки? Не сказано ли у пророков о Мессии на грозовой туче? В руках у него метла, и всю солому он сметет в огонь неугасимый, но зерно сохранит. Кто из людей знает, солома он или зерно? Кто предскажет, кому суждено сохраниться среди золотых зерен, отобранных Мессией для будущих всходов на ниве Господней? Кто угадает, сколько зерен надобно ему? Нам надо готовиться к совершенно неожиданному развитию событий.
Входят Элиша и Аристобул.
Элиша. Мир вам, друзья! Меир, хорошо, что ты здесь.
Аристобул. Рад познакомиться с тобой, Меир. Много слышал о тебе. Я — Аристобул, как и ты, ученик Теодора и Рабби Акивы.
Меир. Приветствую тебя, Аристобул! Между нами, наверное, много общего, но разница в том, что для тебя твой учитель — Теодор, а для меня он — Рабби Элиша.
Акива. Хорошо сказано, Меир. Садитесь, друзья мои, располагайтесь. Аристобул, прости меня, я случайно прочел письмо Ханы, адресованное тебе. Я думал, она пишет только дедушке…
Аристобул. Нет, учитель, она пишет и мне.
Акива. Честно говоря, не ожидал… Но как вам удавалось передавать письма?
Аристобул. Когда есть желание, всегда можно найти возможность. Ты не сердишься на меня, учитель?
Акива. Нет! Наоборот, я рад за вас обоих. Ах, верно говорят, что родители все узнают последними!
Аристобул. Учитель Акива, вот мои размышления о предопределении и свободной воле человека. Это комментарии на твой трактат. Я постарался применять цитаты из Писания, так как ты меня учил.
Акива. Хорошо, я посмотрю. Ты скоро станешь настоящим мудрецом, Аристобул. Ну, с чем ты пришел, Элиша?
Элиша. Сначала я хочу спросить у Меира, как ему живется под властью святого Мессии?
Меир. Я уже рассказывал Рабби Акиве, не хочу повторяться. Лучше скажу тебе притчу, и ты все поймешь. Как-то некий человек вместе с малолетним сыном отправился из своей деревни в город. Дорога была дальняя, солнце стояло высоко, воды у них было немного. Сын устал и спросил: «Отец мой, когда же город?». «Скоро, скоро», — ответил отец, и они продолжили путь. Солнце палило все сильнее, вода закончилась, сын совсем выбился из сил и спросил: «Отец мой, когда же покажется город?» «Потерпи, — ответил ему отец, — скоро ты увидишь его». Между тем, зной стал нестерпимым, от жары и жажды сын совершенно изнемог. Из последних сил он воззвал: «Отец мой, где же, наконец, город?» Отец сказал ему: «Сын мой, ты не пропустишь города. Когда увидишь кладбище, знай, что город близко».
