на события со стороны, не переживая их снова. — Продолжай.
— Он начал лезть ко мне под одежду, после добрался до пуговиц шорт, но мне удалось вырваться. Я спряталась за шкафом, но ему не доставили особого труда понять, какое место мне пришлось выбрать для передышки. Он поймал меня снова и теперь, сжав горло, приставил к нему нож, я помню это холодное ощущение стали на своей коже, как будто это было наяву. Он не успел ничего сделать, только сказал, что ему удастся меня сломить. Как видите, получилось, — я развела руками в стороны.
Николай Николаевич взволнованно посмотрел на меня и вновь опустил взгляд на тетрадь.
— А второй сон?
Я взглянула на мужчину и повернулась к окну, рассматривая засыпающий город: фонари зажигались, люди спешили домой. Интересно, в поле сейчас тихо?…
— Да. Он приснился мне вчера ночью. Хотя, казалось бы, этому ничего не способствовало, и тут вдруг. В нем он нашел меня здесь, повторял слова, которые говорил до этого, видимо, пытаясь напомнить, что все и правда случилось, а не результат кошмара. Только случилось то, что было после, в поле, я вам рассказывала. Не то, что приснилось тогда. В общем, он сначала испытывал меня, а после я услышала музыку из подъезда, как в ту ночь… Ту же самую песню, которая слышалась из-за двери ванной мне, — я подняла глаза на потолок, подсушивая их. — После он затолкал меня в подъезд, как бы я не сопротивлялась, но была одна странная деталь: я пыталась кричать, делала это отчаянно, но голоса не было слышно, будто я вдруг стала немой… Я вернусь к моменту в подъезде. Он потащил меня к двери, а когда толкнул меня внутрь, я увидела дверь ванной… Та же дверь ванной, что и в доме Соколова. Как страшно мне было в тот момент. Но сон прервался именно тогда, когда я оказалась внутри…
Я смотрела перед собой и молчала. Николай Николаевич тоже молчал, изредка постукивая карандашом по столу. Наконец он сказал:
— Насчет крика: ты кому-нибудь рассказывала о том, что случилось? — поинтересовался он, и я с ужасом в глазах посмотрела ему в лицо. Николай Николаевич сразу все понял и записал себе в тетрадь. — Это знак. Знак того, что он останется безнаказанным только потому, что ты молчишь, скрываешь, и он знает, что ты до последнего не станешь об этом кому-либо рассказывать, потому что, Тамара, многие о таком не говорят, — под конец прошептал он.
— Вы ведь уже все поняли. И то, что произошло, и почему, — без эмоций проговорила, тяжело сглотнув. Николай Николаевич улыбнулся мне странной улыбкой.
— Жаль тебе о таком говорить, но да. Я догадывался, но сейчас полноценно пришел к выводу. Дело в том, что мне нужно обязательно услышать это от тебя. Ты сама должна понять и осознать, что произошло, и принять, что это часть твоей жизни, твоего пути, что тебе предстоит пройти и забыть. Или попытаться это сделать как можно сильнее.
— Хорошо, — согласилась я. — Тогда я расскажу вам обо всем от начала и до конца.
Самой сложной частью всегда было осознание. Осознание того, что с тобой произошло. Сначала ты не до конца понимаешь, что именно случилось, но когда осознание приходит, наступает паника и ужас. Вот и ко мне пришла паника и ужас, они разрывали меня изнутри, не давали спокойно вдохнуть, сжимали сердце. Возможно, если бы не расстройство Кирилла, вследствие чего его беспокойство за меня в тот день, я скорее всего бы вышла к яру, посмотрела на темное утреннее небо и ступила бы в пустоту. Пока что только он сдерживал меня от всего этого, явив мне частичку того Кирилла, которого я любила. Запираясь каждый раз в ванной, я кричала в кулак и плакала, чувствовала себя ничтожной. Но когда мы повстречались во второй раз, все переросло просто в панику, мне было просто опасно находиться рядом со Стасом, это могло привести к срыву или чего похуже…
Вспоминая все это, я закрыла глаза и уперлась затылком в сиденье. Клим предложил прокатиться. Мы долго выезжали из города и вскоре приехали к яру, где вода тихо плескалась внизу, маня своим звуком.
— Ты уже ходил к Николаю Николаевичу? — спросила я Клима, когда мы проехали границу города.
Он покачал головой и нахмурился.
— Почему? — встревоженно поинтересовалась я.
— Все пока прошло, думаю, справлюсь.
— В том-то и дело, что пока. Ты не можешь за себя ручаться, пойди к профессионалу, Николай Николаевич тебе поможет, — причитала я, будто своих проблем не имела.
Клим помолчал и ответил:
— Я боюсь, что он не обнадежит меня в этот раз.
Я задумалась. Все ли было так плохо несколько лет назад, когда Клим был буквально одержим? Возможно, он боялся прийти к тому же, отчего бежал. Но почему именно не обнадежит? Ведь если Николай Николаевич хотя бы попытается снова ему помочь, это уж лучше, чем совсем ничего… Он напоминал меня год назад.
— Тебе нужно к нему сходить, — сказала я, вспоминая свой прошлый визит.
— Нет, я не смогу, — ответил Клим, останавливая машину и ставя ее на ручник.
— А что, лучше просто сидеть и ждать, пока оно завладеет тобой? — запротестовала я, повернувшись к нему. Клим взялся за ручку и открыл дверь, выйдя на улицу. Ветер ворвался в салон и обдал меня осенней прохладой. Я встала вслед за ним и тоже вышла наружу.
— Я боролся с этим пять, улови число, пять лет! — повысив голос, проговорил Клим. Он шел к обрыву, но остановился в десяти шагах от него. Его волосы развивались по ветру. Я стояла возле машины. — Я слишком устал от всего этого. Меня душит вина за все то, что я сотворил. Мне даже засыпать трудно! Будто, голоса всех тех, кому я причинил боль, кричат о пощаде и помощи, — он шептал, глядя на воду.
— Почему тогда ты взялся поддерживать меня, если тут вдруг открылась старая рана? — спросила я, пытаясь перекричать ветер.
— Я не думал, что все произойдет именно так. Тебе стоит уйти и забыть обо мне, иначе я… и тебе причиню боль… — почти неслышно посоветовал Клим.
— Пойми, я хочу тебе помочь! — кричала я и пыталась объяснить, что нельзя оставлять все так, как есть. Он обернулся и изменился в лице.
— Я уже не смогу жить как обычно. Мое прошлое одолевает меня, оно поглощает полностью, не давая выбраться из этой темноты! — кричал в ответ Клим, уже лихорадочно бегая
