Эстер. Я скоро вернусь.
Виктор. Делай, как хочешь, малыш. Я не против. (Отодвигает стул, становится на колени и выволакивает из груды вещей остов огромного старого радиоприемника.)
Эстер. Что это?
Виктор. Один из первых собранных мною приемников! Mamma mia[1], ты только посмотри на эти лампы!
Эстер (пробуя смягчить возникшее между ними напряжение). Это по нему ты поймал Токио?
Виктор. Ага, то самое чудище!
Эстер. Может, возьмешь его себе?
Виктор. А какой от него прок?
Эстер. По-моему, ты говорил, что у вас тут была лаборатория. Или я что-то перепутала?
Виктор. Была. Я ее ликвидировал, когда мы перебрались сюда с отцом. У Уолтера — по той стене, у меня — по этой. Мы тут такие штуки собирали! Малыш, скажу тебе как па духу: со мной происходит что-то непонятное. Я знаю все «почему» и знаю все «зачем», но это ни к чему не приводит в итоге. Странно, правда? А про то, что я когда-то делал здесь, я совсем забыл! А мы, бывало, работали здесь ночи напролет и часто под музыку. Мать часами играла внизу, в библиотеке. Как мы могли слышать эту музыку, непонятно, потому что звук у арфы тихий. Он проникал сквозь потолок, не знаю как, но проникал.
Эстер. Ты очень хороший. Правда, Вик. (Хочет подойти к нему, но он переводит взгляд на часы, и это ее останавливает.)
Виктор. Надо позвонить другому скупщику. Пошли отсюда. Получим мой костюм и попробуем быть миллионерами!
Эстер. Вик, ты меня не так понял, я не хотела…
Виктор. Ладно, все в порядке. Погоди. (Берет рапиру и маску.) Припрячу их, пока кто-нибудь не унес.
Эстер. А ты сейчас мог бы с кем-нибудь сразиться?
Виктор. Нет, для этого надо быть в форме.
Эстер. Покажи! Я никогда не видела, как ты фехтуешь!
Виктор. Хорошо, подожди минутку. (Он вынимает револьвер, кладет его на столик рядом с большим креслом и становится в позицию.) Эстер. Может, снова займешься этим?
Виктор (поигрывая кончиком рапиры). Это отличная рапира. Смотри— как живая! Я с нею выиграл у всего Принстона. (Устало смеется и, тяжело стуча сапогами, делает несколько выпадов. Останавливается, уперев наконечник в живот жене.)
Эстер (отпрянув, когда наконечник уперся ей в живот). Боже! Вик! Виктор. Что?
Эстер. Как у тебя красиво получается!
Он смеется, удивленный и немного смущенный, потом оба разом поворачиваются к двери: оттуда слышен долгий громкий кашель. Кашель усиливается, и…
Входит Грегори Соломон. Ему около девяноста, но спина у него прямая. Он еще сумел сохранить былую солидность и к старости так научился опираться на палку, что он выглядит скорее атрибутом уверенности, чем слабости.
Одет в бесформенное пальто, на голове — потертая черная шляпа, слегка заломленная набок а-ля Джонни Уокер. Поношенный, завязанный большим узлом галстук съехал на сторону. Уголки воротничка загнулись от времени. Жилет в морщинах, брюки давно не глажены. На левом указательном пальце — большое кольцо с бриллиантом; под мышкой — очень старый, на последнем издыхании кожаный портфель.
Сегодня Грегори Соломон еще не брился.
Все еще кашляя, он кивает Виктору и Эстер и поднимает руку, как бы обещая им заговорить в самом ближайшем будущем.
Виктор. Стакан воды?
Соломон решительным жестом отвергает это предложение и пытается сдержать кашель.
Эстер. Может быть, вы сядете?
Соломон жестом выражает благодарность, садится в большое кресло, его кашель идет на убыль.
Актер Пэт Хингл в роли Виктора
Вы уверены, что вам не надо воды?
Соломон. Воды не надо, а долить в меня немножко крови было бы не лишнее. Благодарю вас. (Он тяжело дышит, глядя на Виктора и его рапиру.) Ой, дети мои! За в'ашу лестницу надо платить полетные. Еще несколько ступенек — и вы уже в раю. Простите меня, начальник, но я ищу некое семейство по фамилии… (Ковыряется в жилетном кармане.)
Виктор. Франц. Это я. Виктор Франц.
Соломон. Так, значит, это вы! Надо же! Нет, в этом убыточном деле есть свои прибыли — кого только не встретишь! Но с полицейскими я еще не имел дела. (Протягивает руку.) Счастлив познакомиться. Моя фамилия Соломон. Грегори Соломон.
Виктор (обмениваясь рукопожатием). Это моя жена.
Соломон. Мадам прекрасно выглядит. (Протягивает руку Эстер.) Как поживаете, дорогая? Прелестный костюм.
Эстер (смеясь). Я его только что купила.
Соломон. У вас хороший вкус. Поздравляю, носите себе на здоровье. (Отпускает ее руку.)
Эстер (Виктору). Милый, я пошла в чистку. (Направляясь к двери, говорит Соломону.) Вы думаете, это надолго?
Соломон. С этой мебелью никогда не знаешь наверняка. Может быть, надолго, может быть, ненадолго, может быть, и то и се.
Эстер. Но вы. должны дать ему настоящую цену, слышите?
Соломон. А вы думаете что: можно шестьдесят два года продержаться в деле на обмане? Идите, и пусть вам будет удача в этой чистке, куда вы идете.
Эстер. Надеюсь, у меня будут основания хорошо к вам относиться.
Соломон. Сердце мое, все девочки ко мне хорошо относятся.
Эстер (смеясь, Виктору). Будь осторожен, слышишь? (Уходит.)
Соломон. Она мне нравится. Очень недоверчива.
Виктор. Что-то не доходит до меня.
Соломон. Когда женщина всему верит, разве можно ей доверять? Вот у меня, например, была жена… (Жестом прерывает себя.) А, какая разница! Слушайте, скажите, если это нетрудно, как вы меня нашли?
Виктор. По телефонной книге.
Соломон. Как вам нравится! По телефонной книге!
Виктор. А что?
Соломон (загадочно). Нет, нет. Все прекрасно. Все прекрасно.
Виктор. Вы зарегистрированы там как оценщик.
Соломон. О, да. Я зарегистрирован, я запатентован, и у меня даже привита оспа. И не смейтесь! Все, что вы теперь можете сделать без патента, — это подняться на лифте как можно выше и вышагнуть в окно. Впрочем, что я вам рассказываю. Вы же полицейский. Вы же сами знаете эту жизнь. (Стараясь втянуть Виктора в разговор.) Разве я не прав?
Виктор (сдержанно). Возможно.
Соломон. Вот видите, я прав. Но сколько здесь мебели! Я никогда не ожидал увидеть такую тьму мебели в таком районе.
Виктор. Но я предупредил вас, что тут мебель со всего дома. Все это принадлежало моим родителям.
Соломон. Что вы говорите! Похоже, что она стоит здесь уже много лет, да?
Виктор. Да, отец перетащил все это сюда в двадцать девятом, после кризиса. Дом отошел к кредиторам, а ему они оставили эту квартиру.
Соломон. Понимаю. (Идет к арфе.)
Виктор. Вы можете назвать вашу цену, или вы сначала…
Соломон (поглаживая раму арфы). Сейчас я все подсчитаю. Лишней минуты я у вас не отниму, я сам очень занят. (Трогает струну, прислушивается к звуку, нагибается и проводит рукой по резонатору.) А ваш отец, он скончался?
Виктор. Уже давно — шестнадцать лет назад.
Соломон. И все это стоит здесь шестнадцать лет?
Виктор. Мы не собирались ничего трогать, но дом назначили на снос, и вот… По тем временам это были очень хорошие вещи: отец располагал деньгами, и немалыми.
Соломон. Очень хорошие, да… я вижу. (Отходит от арфы, в последний раз бросив на нее оценивающий взгляд.) Я тоже был очень хорош, теперь я уже не так хорош. Время — скверная штука. Резонатор с трещиной. Но вы не беспокойтесь, это еще вполне приличная вещь.
Виктор. Назовите приемлемую цену, и мы сразу покончим с этим.
Соломон. Вы правы. Видите ли, я вам не солгу. Например, вот этот шифоньер. Он у меня не простоит и недели.
Виктор. Там в спальне еще кое-что есть, может, посмотрите?
Соломон (заглядывая в спальню). Резная кровать — это хорошая вещь. Это я могу продать. Это кровать ваших родителей?
Виктор. Да. По-моему, они купили ее в Европе. В свое время они много ездили.
Соломон. Красивая вещь. Хорошая вещь. Мне она нравится. (Он направляется к большому креслу в центре комнаты, взгляд его блуждает по скоплению мебели. Он останавливается и поднимает рапиру.) А это что? Когда я входил, мне показалось, что вы хотели проткнуть вашу жену.
