Ева: В чем-то вы правы.
Том: Я полностью прав.
Ева: Но вы слишком бескомпромиссны.
Том: Нет. Я говорю как зритель нашего театра, как верный зритель, который в течение сорока лет не пропустил ни один загребский спектакль, ни одни гастроли зарубежного театра. Который все свои деньги и всю свою личную жизнь, не хотя, но уничтожил из-за любви к театру. Я говорю как любящий человек, который имеет право говорить о том, что такое любовь, потому что ее прожил и из-за нее пострадал. Я говорю как человек, который проехал пол-Европы в поисках совершенного спектакля, совершенного театрального явления. Я столько раз видел, как нереализованные придурки с псевдоэкстримальными спектаклями отдаляют зрителя от театра. Я не теоретик, я практик. И что самое важное, я не живу, зарабатывая на театре, я живу ради театра.
Ева: Вы говорите как невинная девушка, которая идеализирует брак только потому, что никогда не проводила с мужчиной хотя бы трое суток подряд. И совместная жизнь ей кажется идеальным обменом улыбками и нежными поцелуями. Театр живет и банальными прозаическими вещами: театр состоит из кланов, которыми актер как будто бы защищен, и которые быстро разваливаются, потому что против этих кланов выступают другие. Театр ведь составляют театральные люди, состоящие из плоти и крови, со своими маниями и достоинствами. С самолюбием, которое душит и их самих, и их окружение. Та театральная поэзия, о которой Вы мечтаете, всегда начиналась с крика, если вообще начиналась. И актер — это человек из крови и плоти, чья жизнь часто и помимо его воли переливается в его роли.
Том: Я всегда ставил Вам это в упрек.
EВА: Что?
Том: То, что на сцене всегда было видно, когда у Вас в жизни случалось что-то плохое. А профессионал никогда не имеет право этого делать. Я, как зритель, не имею права знать, что у вас вчера умер отец, что у вас болит голова, что вы не в том настроении. Я, как зритель, не имею права знать, что вас оставил муж и ушел к другой, и что вы в связи с этим страдаете.
Пауза.
Ева: Неужели у меня это было видно?
Том: Было. Вы весь тот сезон играли несобранно. Вы нисколько не были похожи на себя прежнюю.
Пауза.
Ева: В свой день рождения, когда мне исполнилось сорок пять, я узнала, что он изменяет мне с медсестрой. Это был гром среди ясного неба. Та его… была на третьем месяце беременности. Ничто не могло измениться, не могло остановиться. Он уходил в новую жизнь, начиная все сначала. А я вдруг оказалась одна, выброшенная из жизни. Вскоре моя дочь уехала на учебу в Америку. Я вдруг осталась без семьи. Все разрушилось.
Том: Разрушилось не все. У вас остался театр.
Ева: Жизнь не может измеряться одной меркой. Я хотела бежать от всего: от города, от знакомых, остаться сама с собой. А должна была каждый вечер выходить к зрителю и показывать верх владения эмоциями. Я, которая была отравлена этими же эмоциями.
Том: Дочь вам пишет?
Ева: Редко. Если бы она не вышла замуж за американца, у меня хотя бы была возможность с кем-нибудь искренно обо всем поговорить. Я не видела ее восемнадцать месяцев.
Пауза.
Ева: Знаете, вчера мне пришло в голову, что и для меня было бы лучше жить так же, как вы, в Доме престарелых, чем оставаться одной в квартире.
Том: Не говорите глупости. Великая хорватская актриса и живет в Доме престарелых.
Ева: Но вы же выбрали Дом престарелых!
Том: Я — это другое дело. Я всегда и везде оставался волком-одиночкой. Кроме того, после смерти жены я больше не мог жить в той квартире, полной воспоминаний. А когда женился мой сын, я понял, что не хочу ему мешать. Я оставил ему квартиру и переехал сюда. Если бы я остался там, я бы стал мешать и ему, и его жене. А так мы остались в хороших отношениях.
Ева: Вы видитесь?
Том: Один раз в месяц я хожу к ним на воскресный обед. Они предлагали мне навещать их раз в неделю, но я решил, что меня можно выносить только раз в месяц. Поиграю с внуком и назад, в берлогу. Прежде, чем им надоедят мои рассказы о театре и воспоминания о прошлом.
Пауза.
Том: Я помню, когда-то раньше вы были стройной, как березка, а потом в семьдесят девятом вдруг располнели. Только глаза у вас остались такими же — глазами девочки из пятьдесят второго года, с приемного экзамена.
Ева: Когда актер полнеет, он становится увереннее, жизненнее. Благодаря килограммам, в начале восьмидесятых я сыграла несколько блестящих характерных ролей, которые прошли бы мимо, если бы я не поправилась. А вообще, я ненавижу слишком худых актрис.
Том: Но когда-то вы и сами были такой.
Ева: Всему свое время. После расставания все женщины полнеют. Или спиваются. Со мной случилось и то, и другое. На какое-то время. Но после двукратного кодирования алкоголь испарился, а килограммы остались.
Пауза.
Ева: Итак, когда будет готов костюм?
Том: О, Господи, как вы мне действуете на нервы!
Сцена 6
Том: Может быть, я действительно был к тебе несправедлив. Может быть, я был тебе плохим мужем и плохим коллегой. Но эти двадцать лет ты не можешь перечеркнуть, так же как не можешь отрицать, что мы ценили друг друга в профессии. Всегда. И мы всегда хотели сыграть вместе. Пусть я был плохим мужем, хуже, чем ты женой. Пусть я заслужил все эти ужасные слова, которые ты мне сказала. Пусть мы множество раз ошибались, или я ошибался. Пусть мое «прости», сказанное тебе, больше ничего не значит, и сказано оно на шестнадцать лет позже. Пусть все это правда. Но прошу тебя, ко всем упущениям нашей жизни не прибавляй еще одно. Может быть, самое большое. Если мы не сыграем вместе в этой пьесе, знай, что и ты будешь жалеть об этом так же, как и я. Ну, хорошо. Я знаю, что все это напрасно, и что я не могу уговорить тебя, чтобы ты играла с человеком, которого презираешь. Ладно, скажи мне в лицо свое «нет» и с радостью отбрось меня от себя так же, как, по-твоему, я отбросил тебя шестнадцать лет назад. Давай, скажи «НЕТ».
Пауза.
Ева: Ты никогда раньше в своей жизни не боролся за мое «ДА», за мое согласие. Ты никогда не показывал, что тебе до меня есть дело. Если бы ты только хоть один раз в жизни вот так по-настоящему подошел ко мне, мы бы никогда не расстались. Но ты настойчиво показывал свое превосходство, свою незаинтересованность во мне и в моих ощущениях.
Том: Я думал, что этим я только разжигаю твою ревность, твой интерес ко мне, а ты отвернулась от меня с холодом и презрением.
Ева: Ты сам в этом виноват. Ты предал мою любовь.
Том: Но я никогда не переставал тебя любить, никогда.
Ева: Я тебе не верю.
Том: Клянусь тебе.
Ева: Ты мог сказать мне об этом раньше. И наши жизни не пошли бы по такому пути.
Том: Я искал настоящие слова, поверь мне. Но в то время ты не хотела меня слушать.
Ева: Ты на самом деле меня любил?
Том: Я никогда не переставал тебя любить. Никогда. Я знаю, что сейчас это неважно. Я знаю, что наши жизни приближаются к своему концу, и что у нас нет времени, чтобы снова начать сначала, даже если мы этого захотим. Но я хочу, чтобы ты знала, что я не перестал любить тебя. Никогда не переставал. Так же, как и ты все еще меня любишь. Я знаю. И что твоя любовь сильнее причин, по которым ты меня ненавидишь, которыми ты окутала нашу любовь. Даже твой настоящий муж и моя жена знают, что мы двое — это единственная настоящая пара. Даже они знают, что в спектакле нашей жизни они исполняют эпизоды, которые облегчают наше старение, и которыми мы облегчаем свое старение.
Пауза.
Ева: Хорошо. Я согласна играть с тобой в этой пьесе. Я согласна отметить наше сорокалетие творческой деятельности. Но при условии, что ты разрешишь мне и далее тебя ненавидеть так же, как когда-то я любила тебя.
Том: Разрешаю. С удовольствием. Потому что я знаю, что любое твое проявление ненависти ко мне — это по сути твоя погоня за мной, за несостоявшейся любовью. Чем больше ты будешь меня ненавидеть, тем больше я буду счастлив, потому что в твоей ненависти я буду узнавать силу оскорбленной любви.
Ева: Неужели мне нужно произнести, неужели нужно сказать, неужели мне нужно признаться, сколько ты для меня все еще значишь! Чтобы ты понял то, что нельзя произносить, проклятый…
