La Foire d’empoigne: Jean Anouilh (1958)
Перевод с французского Марии Зониной
Действующие лица:
Наполеон.
Людовик XVIII.
Фуше.
Д'Анувилль.
Герцог де Блакас.
Маршал.
Французский часовой.
Французский сержант.
Английский часовой.
Английский сержант.
Английский офицер.
Камер-лакей.
Рустан.
Слуга.
Дворец Тюильри. Это занавес. Ворота во двор. На сцене — часовой в медвежьей шапке. Все персонажи, как на английских карикатурах той эпохи, пузатые, лица шаржированы.
Слышно, как подъезжает карета. Часовой вытягивается по стойке смирно, кричит.
Часовой. Да здравствует король!
Сержант (входит). Поздно. Карета его величества короля Людовика XVIII мчится во Фландрию через ворота де ля Виллет.
Часовой. Да здравствует император! Знаете, сержант, нам, французам, не привыкать.
Сержант. Рановато. Карета его величества императора только въехала на улицу Сен-Оноре в окружении исступленной толпы, которая полгода назад так же горячо встречала королевскую семью…
Часовой. Тогда, да здравствует Республика! Мне-то что! Наш брат всякое видал.
Сержант (сурово). О Республике и речи быть не может. Четыре дня гауптвахты. За вольнодумство… И запомните, я с вас глаз не спущу! (Выходит.)
Входят Фуше и д'Анувилль.
Д'Анувилль. Сколько вы ему даете, мсье Фуше?
Фуше. Сто дней. Ровно.
Д'Анувилль (иронически). Сдается мне, вы посвящены в тайны истории?
Фуше (подмигивает). Отчасти. (Добавляет, ухмыляясь.) Я ее делаю.
Д'Анувилль. Вам это нравится?
Фуше. Нравилось бы, будь в этом хоть капля неожиданности. Но, когда известно, какие силы приведены в действие, колебание чаши весов под тяжестью фортуны может удивить разве что глупцов…
Д'Анувилль (задет). Я один из них. Признаюсь вам, возвращение императора…
Фуше. А вы думали, он кончит отставным командиром батальона с тысячей солдат на острове Эльба, такой актер? Вы не знаете театра. Он понимает, что проиграл, но хочет уйти эффектно. В первый раз это у него не вышло.
Д'Анувилль. Но прощание в Фонтенбло… Я был там. Я плакал.
Фуше (улыбаясь). И было над чем, молодому-то человеку! Сцена получилась неплохая, хотя на мой вкус немного примитивная. Я предпочитаю более изысканные формы. Впрочем, что-то такое мелькнуло, в самом конце, у кулис, лицом к публике… Но это бегство по враждебному, гикающему Провансу… Поджав хвост, переодевшись русским офицером… Человек, столь дорожащий своей ролью, не может так кончить. Он вернулся, чтобы предложить нам другой финал, более кровавый, если выйдет, и уж, во всяком случае, отмеченный благородной печатью рока. Во вкусе классической трагедии, привитом ему еще Тальма на уроках дикции. Будьте уверены, именно для этого он и вернулся.
Д'Анувилль. Вы думаете, он действительно… не надеется?
Фуше. У него куча недостатков, но он не дурак. И прекрасно понимает, что его ждет. К тому же для финала ему нужны статисты. Он всегда отдавал должное массовым сценам. Кстати сказать, Франция добилась от союзников уступок благодаря ловкому фокусу, когда все мы предстали несчастными жертвами тирана! Границы девяносто второго — неплохое приданое для монархии. А вот когда через три месяца союзники вернутся, и Франция в очередной раз кинется им на шею, как мидинетка — солдафону, от этих милых выдумок ничего не останется. Осмелюсь заметить, на этот раз условия будут кровавыми. Нас захватят, сомнут, выжмут, изнасилуют… Я имею в виду дам.
Д'Анувилль. По-вашему, он об этом не подумал?
Фуше. Может быть, и подумал, но ему плевать. Франция никогда его не волновала. Он работает на дом Бонапартов!
Д'Анувилль (задет). Вы суровы.
Фуше (улыбается). А вы слишком чувствительны, мой милый лейтенант. Этим и объясняется ваше присутствие здесь. Вы не успели его узнать.
Д'Анувилль (агрессивно). А ваше?
Фуше. Что мое?
Д'Анувилль. Ваше присутствие здесь. Как вы его объясните?
Фуше (тихо). Ну, это урок для старших классов, вам рано знать. Мне не хотелось бы вас портить. Я люблю благородную молодежь, впрочем, как все государственные деятели. Не будь таких, как вы, кто бы пошел за нами… Наши блестящие планы полетели бы ко всем чертям. Было бы досадно.
Д'Анувилль (презрительно). Значит, следовать за вами то туда, то сюда?
Фуше. Нет. Только туда, куда мы идем сейчас. А когда направление меняется, находится другая молодежь, столь же влюбленная в свой идеал. Другой идеал. Их всегда достаточно. Но пойдем во дворец, надо вынуть из ваз геральдические лилии. Боюсь, их аромат будет ему неприятен… Вы мне очень симпатичны. Я и матушку вашу любил, впрочем, безответно…
Д'Анувилль. Какая честь, мсье Фуше.
Фуше (улыбаясь). Это старая история. Я был еще ораторианцем. Смейтесь, смейтесь… Поносите меня. Обожаю, когда молодежь меня поносит. Это обостряет политическое чутье. Служите вернувшемуся императору, мой ангел. Месяца через два, может, два с половиной, я подам вам знак. Вовремя, не беспокойтесь.
Д'Анувилль. Надеюсь, герцог, избавить вас от хлопот. Европа навалится на нас — десять против одного. Месяца через два, два с половиной я, скорее всего, буду мертв. И незапятнан.
Фуше. Какие громкие слова для такой омерзительной вещи! Не стремитесь умирать, юноша. Надо жить. Это куда забавнее. Особенно в такой стране, как наша. Одно удовольствие наблюдать за французами после очередной политической катастрофы.
Входят во дворец. Часовой вытягивается в струнку, берет на караул. Появляется Наполеон в сопровождении Рустана и сияющего маршала.
Часовой (после секундного колебания, кричит). Да здравствует… император!
Наполеон. Отлично, молодец. Вот крик души… Это я люблю. Ты мой первый парижский часовой. Кто тебя здесь поставил?
Часовой. Начальник личной стражи вашего величества, ваше величество. Герцог Дюрас.
Наполеон. Первый раз слышу. Во всяком случае, реакция у тебя хорошая. Как тебя зовут?
Часовой. Дюпон.
Наполеон. Я знал одного Дюпона под Эйлау. Славный был малый. Я ущипнул его за ухо на поле битвы. Видишь, какая у меня память. Старых друзей я не забываю.
Часовой. Наверное, это было ухо моего отца, ваше величество. Или дяди. Я призыва тринадцатого года.
Наполеон (задет). Какая разница? Я сделаю тебя капралом. Маршал, запишите фамилию этого человека. Ты свободен.
Часовой. Кто меня сменит?
Наполеон. Никто. Я возвращаюсь как отец семейства к своим чадам. Мне охрана не нужна.
Часовой отдает честь и выходит. Маршал задумчиво просматривает записи.
Маршал. Мы забыли спросить его имя. После Гренобля у меня уже сто тринадцать Дюпонов. Не считая Дюранов. Это осложнит производство в чин и наверняка его затянет… или у нас останутся одни капралы.
Наполеон делает знак Рустану, тот раскладывает походный кожаный стульчик.
Наполеон. Франция терпелива, маршал.
Маршал. Вы не войдете, сир?
Наполеон. Не сразу. Устрою тут привал. И подожду, пока уберут. Кажется, Людовик занимал мою спальню… А поскольку он, должно быть, уезжал в спешке, я рискую уткнуться носом в его шлепанцы с лилиями… Воспитанный вроде человек, а так бестактен! В первую же ночь улегся в мою кровать.
Маршал. Эта кровать принадлежала раньше его брату, ваше величество.
Наполеон. Ошибаетесь. Ненавижу стиль Людовика XVI. Я заменил ее. На моей кровати подпись — Фонтен и Персье. Стиль ампир. И сфинксы. То-то они рты разинули, когда на мое место вскарабкался этот толстяк!
Маршал. Ну, сфинксов, положим, трудно удивить, ваше величество. Они всякое повидали.
Наполеон (окидывает его взглядом). Не нравится мне ваше настроение. Вы жалеете, что не арестовали меня, как поклялись Людовику?
Маршал. Я никогда ни о чем не жалею, сир. Я иду вперед. Впрочем, наугад.
