Пьеса в двух действиях
Жена
71 год. Хрупкая, худощавая. Одета со вкусом, пожалуй, несколько консервативно; волосы, скорее всего, седые.
Любовница
61 год. Блондинка или шатенка. Красива, слегка увядшее лицо. Тип более чувственный, чем жена: возможно, несколько выше ростом. В туалетах предпочитает пастельные тона.
Сын
52 года. Плотный мужчина с мягкими чертами лица. Темные волосы. Простой строгий костюм.
Дочь
45 лет. Угловата. В молодости была хороша собой, теперь несколько потрепана жизнью, одета небрежно.
Друг
73 года. Стройный, представительный седой человек. В меру худощав. Хорошо одет, следит за собой.
Врач
80 лет. Высохший седоволосый человечек. Маленький рост не так уж обязателен, но был бы весьма кстати.
Сиделка
65 лет. Крупная женщина. Блондинка, в волосах седые пряди. На ней косынка и белый халат.
Два фотографа и репортер
неважно, как они выглядят, скорее всего, средних лет.
Общий замысел декорации
Обшитая дубовыми панелями спальня-гостиная. В глубине сцены на небольшом возвышении стоит кровать под балдахином. Там же комод; возможно, также бюро, медицинский шкаф для инструментов и лекарств. Больничная ширма, скрывающая того, кто лежит на постели. В той части комнаты, которая служит гостиной, справа — огромный камин, за ним — дверь в ванную. Слева — дверь в холл. Комната солидная и элегантная. Комната мужчины. Мебель добротная и удобная, скорее всего английская. Несколько кресел, диван, столики, лампа. Гобелен, фамильные портреты XVIII века.
На полу восточный ковер.
Время действия — наши дни.
Врач — у постели больного, Сиделка в ногах постели. Остальные в гостиной. Три женщины, возможно, сидят. Сын и Друг стоят или ходят по комнате. Если нет специальных указаний, действующие лица разговаривают просто, не повышая голоса, скорее даже вяло. Однако не шепчутся; эта вялость вызвана не скукой, а долгим ожиданием.
В камине догорает огонь; в комнате тепло.
Жена (смотрит в огонь). Он не дышит?
Дочь (легкий укор, а не выговор). Мама.
Любовница. Зачем вы так говорите?
Жена (подчеркнуто учтиво, с легкой улыбкой). Прошу прощения.
Любовница. Конечно, я вас понимаю. Жена имеет право спрашивать, ведь это не потому, что вам не терпится. Я просто возражаю против этой формулировки. Помнится, мы как-то говорили с ним об этом, хотя почему — не знаю. Впрочем, постойте, дайте вспомнить… Мы обедали у меня, и он вдруг положил вилку… О чем же мы говорили? Кажется, о Метерлинке и об этой истории с плагиатом. Мы все это обсудили и как раз принялись за салат, и вдруг он мне сказал: «Не понимаю, как можно про человека говорить: «Он больше не дышал». Я спросила почему, в основном мне хотелось знать, что его навело на такую мысль. А он мне ответил, что глагол здесь не подходит… не соответствует, как ему кажется, идее… НЕБЫТИЯ. Ведь если человек не дышит… он уже… не человек. Он сказал, что, конечно, его возражения — пустая придирка; лингвисты подняли бы его на смех, но что ЧЕЛОВЕК может УМИРАТЬ или УМЕРЕТЬ… но не может… не… ДЫШАТЬ.
Жена (сдержанное изумление). О Метерлинке?
Любовница. Ну да, просто так, к слову пришлось… Простите, что я заговорила об этом.
Жена (снова смотрит в огонь). Неважно. Что ж, я задам свой вопрос по-другому. (Поднимает голову, слегка поворачивается к Врачу.) Он… умер?
Врач (после паузы). Нет еще.
Жена (не отступаясь). А скоро он умрет?
Сын (с легкой неприязнью). Прошу тебя, мама.
Жена (со смешком). Мне бы хотелось знать, только и всего.
Врач. Сравнительно.
Жена. Сравнительно с чем?
Врач. С тем временем, которое уже ушло.
Дочь. Тогда зачем было нас так срочно вызывать?
Врач. Сердце подсказало.
Друг (скорее с любопытством, чем с упреком). Разве ты не хочешь быть здесь?
Дочь (впервые задумавшись об этом). Н-не знаю.
Любовница тихо смеется.
Друг. Ты и не должна знать. Ты просто должна… быть здесь… Так я по крайней мере думаю. Семья. Ведь таков обычай… Если живы жена и дети и настал час — они все собираются.
Жена (Другу). А с ними, конечно, и его лучший друг.
Лучший друг слегка кланяется. Жена указывает на Любовницу.
Не забудь и ее.
Друг (просто, дружелюбно). И его… особый друг тоже.
Любовница (улыбается, слегка кивает). Благодарю вас.
Друг. И мы следуем обычаю, хотят того или нет. Ждем до последнего часа, а потом собираемся, даже если нас не зовут, — если только нам не будет прямо сказано, в письменной или устной форме, что наше присутствие нежелательно. Мы… собираемся. Иногда даже зная, что наше присутствие нежелательно.
Жена. Ах, вот как. Значит, ты с юридической тонкостью даешь нам понять…
Друг. Ничего подобного. Нам не было сказано, что наше присутствие нежелательно.
Жена (Врачу). Сердце подсказало. Ничего более… определенного? Более медицинского? Просто предчувствие, что это произойдет скоро? Будь вы женщиной, это назвали бы интуицией. Может, у врачей тоже бывает интуиция? (Дочери с легким упреком.) Мы ведь не издалека приехали, верно? Тебе что, неприятно, что мы здесь, у него, в этой комнате, а не в гостинице и даже не внизу?
Дочь. Да, пожалуй. И что мы тоже когда-то жили здесь.
Жена (Дочери). Это было сто лет назад. (Врачу.) Значит, предчувствие.
Врач (Жене). Я, конечно, не могу указать точно до минуты. Но разве я не предсказал вам, когда она (указывает на Дочь) появится на свет? Точный день и даже час? Или когда он? (Указывает на Сына.)
Любовница (не давая ему погрузиться в воспоминания). Но все же у вас есть и какие-то основания.
Врач. Есть.
Пауза.
Жена (так, словно она говорит с неразумным ребенком). И какие же?
Сиделка (деловито, никого не упрекая). Нужно было дать ему умереть в больнице.
Дочь. Да!
Жена (сдержанное негодование). В этих проволоках?
Сиделка (пожимает плечами). Какое это имеет значение?
Любовница (мягко улыбаясь, качает головой; чуть насмешливо). Ну, конечно. Нужно было дать ему умереть в больнице. (Жене.) Представляете?
Жена. Трубки, проволоки. Вся эта аппаратура, приводящие и выводящие устройства. Словно он какой-то центральный механизм. (Всем, ни к кому в отдельности не обращаясь.) Вот во что он превратился со всеми этими трубками и проволоками — в еще одно механическое устройство. (Любовнице.) Поддержите меня.
Любовница. Да, и даже гораздо хуже.
Жена. Словно смотришь на город с самолета. Путаница железнодорожных путей и шоссе. Или в спрута: все эти датчики, самописцы, модуляторы, энцефалографы, кардиографы, респираторы и трубки, трубки, в обеих руках и в носу — это щупальца, а где же он сам? Во всей этой… аппаратуре? На миг мне даже показалось, что это он… приводит ее в движение. Все эти трубки и проволоки.
Сиделка. Они помогают следить за состоянием больного — дают ответы на вопросы. (Качает головой.) Вот и все.
Любовница. Теперь наши вопросы очень просты. Чтобы на них ответить, достаточно секундной стрелки, пальца на пульсе…
Дочь (язвительно). Вы имеете в виду…
Любовница (тоном, не допускающим возражений). Он сказал… здесь.
Дочь (не слишком любезно). Это вы так говорите.
Жена (пожимает плечами). Приходится верить.
Любовница (не обращая внимания на их тон). Он сказал… здесь. Когда не будет надежды… нет, как же он сказал?.. Не надежды, а смысла! Когда не будет смысла, сказал он… пусть меня отвезут туда. Я хочу, чтобы в камине горели дрова, хочу видеть знакомый потолок и знать, что здесь бы я жил, если б мне это было суждено. Я хочу умереть в доме… который я знаю. (Другим тоном; Дочери.) Конечно, это я так говорю, но вы можете мне верить. Ведь вам придется мне верить на слово… во многом… К примеру, любил ли он вас еще… (Обращаясь ко всем, печально.) Вам всем придется верить мне на слово, тут уж ничего не поделаешь. Я вам перевожу его слова, насколько могу. Я говорю вам то, что помню; вернее — думаю, что помню. Иногда я лгу и передаю вам то, что он сказал бы… если бы захотел… или дал себе труд.
