Трэйси Леттс
Август: графство Осэйдж
August: Osage County by Tracy Letts
Перевод Романа Мархолиа
Пулитцеровская премии 2008 г.
«Самая значительная американская пьеса, поставленная на Бродвее за последние годы»
Чарльз Ишервуд, «Нью-Йорк Таймс»
Бьюсь об заклад, вы еще не видели такой несчастной во всех отношениях семьи. Но в тоже время, это — невероятно занимательная и трогательная история, густо насыщенная характерами и событиями. «Август: графство Осейдж» — сага о семье из Оклахомы, переживающей период своего апокалипсиса. Уморительно смешная и пронзительно грустная комедия- три акта которой длятся три блаженных часа- не просто открыла новый сезон, она задала тон всему происходящему на Бродвее.
Чарльз Ишервуд, «Нью-Йорк Таймс»
«Лучшее, что может предложить Бродвей в этом сезоне. Эта пьеса, которая заставляет нас улыбаться и размышлять, содрогаться от ужаса и хохотать еще долго после того, как погасли огни рампы».
Роб Кендт Ньюсдау
«Чрезвычайно занимательная… по — настоящему ядреная пьеса»
Нью-Йорк пост
«Трейси Леттс, в своем Бродвейском дебюте, представляет захватывающую семейную драму, от которой голова идет кругом. „Август: графство Осейдж“ заставит вас подумать дважды, прежде чем поехать домой на праздники, но для бродвейских театралов — это по — настоящему царский подарок».
Джо Дзимьянович, «Дэйли Ньюс»
Семья Вестон:
БЕВЕРЛИ Вестон, шестьдесят девять лет
ВИОЛЕТТА Вестон, жена Беверли, шестьдесят пять лет
БАРБАРА Фордхам, дочь Беверли и Виолетты, сорок шесть лет
БИЛЛ Фордхам. Ее муж, сорок девять лет
ИВИ Вестон, дочь Беверли и Виолетты, сорок четыре года
КАРЕН Вестон, дочь Беверли и Виолетты, сорок лет
МЕТТИ ФЭЙ Айкин, сестра Виолетты, пятьдесят семь лет
ЧАРЛИ Айкин, муж Метью Фей, шестьдесят лет
МАЛЫШ ЧАРЛИ, их сын, тридцать семь лет.
Другие:
ДЖОАННА Моневата, служанка
СТИВ Хейдебрехт, жених Карен, пятьдесят лет
ШЕРИФ Деон Гилбью, сорок семь лет
Время и место действия:
Август 2007
Большой пригородный дом в округе Осейдж, штат Оклахома.
Дети возвращаются домой, и попадаются на крючок. Старику или старухе нечего сказать ребенку. Все, что им нужно, чтобы ребенок посидел пару часов рядом, а затем лег спать в том же доме. Это не любовь. Я не говорю, что это совсем не похоже на любовь. Я только хочу сказать, что это немного отличается от любви, но, все-таки, зовется любовью. Вполне возможно, что без этого чувства, о котором я говорю, не бывает настоящей любви. Но эта штука сама по себе не любовь. Это что-то в крови, какое-то кипение. Это зов природы, для человека это фатально. Это то, чем мы отличаемся от счастливых вольных зверей. Когда ты рождаешься, то отец и мать что-то теряют в себе, и потом они пытаются это «что-то» впитать назад, это и есть ты сам. Они понимают, что не могут вернуть все назад, но будут пытаться вобрать в себя столько, сколько смогут. И, порой, встреча доброй старой семьи на пикнике под кленами очень напоминает плавание в бассейне с осьминогами.
Роберт Пенн Уоррен «Вся королевская рать»
Загородный дом в Оклахоме, в шестидесяти милях от города Талса. Ему уже более ста лет. Вероятно, он был построен семьей ирландских поселенцев. В последствии, дом постоянно совершенствовался вплоть до начала семидесятых, когда внимание к нему угасло.
Первый этаж:
Три главные игровые площадки соединены проходами.
Правая площадка- столовая. Большой старомодный обеденный стол и восемь стульев. Рядом в серванте изысканный китайский фарфор. Пыльная хрустальная люстра светит печальным желтым светом. Арка сзади ведет в гостиную. Телефон с диском для набора номера стоит поодаль на маленьком столике, позади мягкого кресла. Дальше, на заднем плане дверь, ведущая в прихожую.
По центру на первом плане — гостиная. Диван, телевизор, акустический центр, электрическое пианино. Слева- кабинет. Среднего размера стол, заваленный книгами, бумагами, папками, блокнотами. Арка на заднем плане ведет к крыльцу во двор, в прихожую и к лестнице на второй этаж. В глубине — дверь в кухню. С левого края- парадное крыльцо обсаженное дерном.
Второй этаж:
Лестница, ведущая на площадку, которая располагается прямо над гостиной. Кресло с подушками стоит у окна в коридоре, ведущем в спальню, другая лестница ведет в мансарду.
Мансарда:
Одна комната по центру, под остроконечной крышей и с наклонными стенами, не хитро приспособленная под спальню.
Дом наполнен книгами.
Все окна в доме закрыты дешевыми пластиковыми шторами. Черные полосы по бокам штор свидетельствуют о совершенном отсутствии дневного света.
.
БЕВЕРЛИ. «Жизнь очень длинная» Т. С. Элиот. Мне кажется…он заслуживает уважение, за то что написал это. Он не первый человек, который это сказал… не первый человек, который подумал об этом. Почувствовал это. Но он написал эти слова на чистом листе бумаги и подписался. Этот парень был гений… поэтому, если вы произносите эти слова, назовите его имя.
«Жизнь очень длинная» Т. С. Элиот.
Отдадим должное дьяволу. Очень мало, кто из поэтов может пройти все искушения, и выйти невредимым, блестящим, одетым в двубортный пиджак, верующим протестантом.
Не трудно представить реакцию какого-нибудь Харта Грейна или Джона Берримана, столкнись они с первой женой Элиота, прекрасной Вивьен. Они бросились бы к первому большому мосту и сиганули бы воду. Элиот не такой: прожив достаточно лет с чувством нравственной вины, он сдал ее в психушку и удрал. Инстинкт самосохранения — великая вещь. Обожаю Элиота, как поэта. Но что это был за человек? Не могу понять.
ВИОЛЕТТА. (за сценой)… сукин …сын…
БЕВЕРЛИ. Виолетта. Моя жена. Она принимает таблетки. И они оказывают на нее влияние… она теряет устойчивость. Поэтому она часто падает, когда гуляет. Моя жена принимает таблетки, а я напиваюсь. Это сделка, которую мы заключили, один из пунктов нашего брачного договора… Я пью не из-за того, что она принимает таблетки. Принимает ли она таблетки, потому что я напиваюсь?.. Мы не разговариваем больше. Почему? Это не столь важно. Результат один: моя жена принимает таблетки, а я выпиваю. Это примиряет с рутиной. Прошлой ночью я сжег огромную кучу… мусора… Вы знаете, обычная квитанция может иногда так много значить для человека. Но когда все уходит, когда…все тает, слова и цифры выглядят просто как… инопланетные символы. Это всего лишь бумага. Хуже. Хуже, чем чистая бумага.
(Джоанна утирает пот со лба. Беверли достает из кармана носовой платок и протягивает ей.)
Возьми.
ДЖОАННА. (вытирая лоб) Спасибо.
БЕВЕРЛИ. Прости за духоту. Моя жена — хладнокровное существо. Она не верит в кондиционеры…
ДЖОАННА. Мой отец был таким же. Я привыкла.
БЕВЕРЛИ. Ты знаешь, я был знаком с мистером Янгберд.
ДЖОАННА. Вы знали папу?
БЕВЕРЛИ. Маленький город. Я часто покупал у него арбузы в лавке. Летом он продавал еще и фейерверки, не так ли?
ДЖОАННА. Да, сэр.
БЕВЕРЛИ. Я покупал у него римские свечи для детей. Он умер?
ДЖОАННА. Да, сэр.
БЕВЕРЛИ. Прости, отчего?
ДЖОАННА. У него был сердечный приступ. Упал в кузов машины с виноградом.
БЕВЕРЛИ. Виноград. Оклахома. Сочувствую.
ДЖОАННА. Спасибо.
(Он осушил свой бокал и наполнил его снова.)
БЕВЕРЛИ. Могу я спросить тебя насчет фамилии?
ДЖОАННА. Хмм?
БЕВЕРЛИ. Он был Янгбёрд, а ты?
ДЖОАННА. Моневата.
БЕВЕРЛИ. «Моневата.»
ДЖОАННА. Я вернула себе нашу настоящую фамилию.
БЕВЕРЛИ. И Моневата — это, по — вашему, молодая птичка, Young bird.
ДЖОАННА. Да.
БЕВЕРЛИ. (поднимая свой стакан). Твое здоровье!
(Виолетта зовет из-за сцены)
ВИОЛЕТТА. Бев..?
БЕВЕРЛИ. (про себя)
By night within that ancient house
Immence, black, damned, anonimous
(Свет тускло вспыхивает на втором этаже. Встав с кровати, одеваясь на ходу, с сигаретой Winston в зубах, Виолетта спускается по темной лестнице.)
