Баронне. Правда?
Анжелика. Конечно. И чем они умнее, тем это труднее: им ничего не вдолбишь!
Дидро, г-жа Тербуш, м-ль Гольбах, Анжелика, Баронне.
Дидро возвращается, подталкивая г-жу Тербуш, пойманную с поличным.
Г-жа Тербуш. Пустите меня, грубиян! Пустите!
Дидро. Воровка!
Г-жа Тербуш. Оскорбляйте меня сколько угодно, только уберите руки!
Дидро. Я уберу руки только тогда, когда здесь будет полиция!
М-ль Гольбах (бросаясь на выручку г-же Тербуш). Да отпустите же ее наконец!
Дидро. Глупышка, вы даже не понимаете, что делаете, когда пытаетесь ей помочь. Она меня обокрала! Вы даже не представляете, как вы были правы, убеждая меня не доверять этой женщине! Это просто мерзавка, самая настоящая мерзавка.
М-ль Гольбах. Я запрещаю вам говорить о ней в таком тоне!
Дидро. Она сделала вас сообщницей своего воровства! Да знаете ли вы, что эти картины принадлежат российской императрице Екатерине Второй?
М-ль Гольбах. Если бы вы нас не застукали, через полчаса они бы принадлежали нам.
Дидро (в растерянности). Кажется, мне снится какой-то кошмар.
Г-же Тербуш удается высвободиться; она потирает свое запястье и властно обращается к присутствующим.
Г-жа Тербуш. А теперь оставьте нас с ним наедине. Нам нужно серьезно поговорить.
М-ль Гольбах. Я останусь с вами.
Г-жа Тербуш. Не бойся, миленькая, все уладится. Тебе надо отдохнуть.
М-ль Гольбах. Я боюсь, что он опять будет с вами груб.
Г-жа Тербуш. Нет, нет, моя девочка, не беспокойся.
Дидро (изумленно). «Моя девочка»… Нет, я точно сплю.
Анжелика мягко, но решительно берет за руку м-ль Гольбах, одновременно делая Баронне знак следовать за нею.
Анжелика. Пойдем. Им надо поговорить. Баронне. Я пока соберу картины, господин Дидро.
Трое молодых людей уходят, оставляя наедине Дидро и г-жу Тербуш, которые мерят друг друга взглядом, как два зверя перед схваткой.
Г-жа Тербуш, Дидро.
Дидро. Так, стало быть, вы — мошенник?
Г-жа Тербуш с некоторой гордостью поднимает голову.
Г-жа Тербуш. Будьте уж так любезны — говорить обо мне в женском роде. Скажите лучше: «мошенница».
Дидро (мрачен до черноты). В женском роде правильнее сказать: «дрянь».
Г-жа Тербуш хохочет, она в восторге.
Г-жа Тербуш. Дрянь! Ах, как же это замечательно — прекратить играть! (Внезапно, очень прямо.) Шлюха, лгунья, сводня, воровка — вот они, мои настоящие наряды! Я вхожу к людям лишь затем, чтобы потом уйти с их добром, живопись служит мне предлогом, чтобы подобраться к драгоценностям, столовому серебру, шкатулкам — ко всему, что можно унести.
Дидро (злобно). Но хоть рисовать-то вы умеете?
Г-жа Тербуш. Я делаю наброски. Мне редко приходится заканчивать картину. Особенно лицо… Люди так увлечены собою, что перспектива позировать для потомства заглушает в них всякую осторожность. Мне удается обчистить их во время первых же сеансов, и картина остается неоконченной.
Дидро. Почему же никто никогда об этом не говорит?
Г-жа Тербуш. Никто не желает прослыть дураком. К тому же я часто меняю страны.
Дидро. Я всегда испытывал недоверие к людям, которые говорят на нескольких языках.
Г-жа Тербуш. И вы совершенно правы, таким людям наверняка есть что скрывать.
Пауза.
Дидро. А что же маленькая Гольбах?
Г-жа Тербуш. Мне была нужна сообщница. Чтобы отвлекать вас, в то время как я выставляла картины в окно, а потом дать мне предлог уйти. Правда, наша маленькая ссора была неплохо сымпровизирована? (Смеется.) Эти юные девицы пребывают в такой горячке от отсутствия мужчины, что из них ничего не стоит сделать союзниц. Достаточно немножко им польстить, подарить им немного внимания, шепнуть на ушко пару пустячков… В несколько дней я стала ей названой матерью в спальне, я пообещала обучить ее искусству быть совершенной женщиной, властвовать над мужчинами. (Пауза.) Я даже начала посвящать ее в таинства любви. Дидро (ошарашен). Вы?!
Г-жа Тербуш. О, ничего особенного, незначительные ласки, несколько разнообразных поцелуев, география мест, в которых сосредоточено ее наслаждение, — что еще можно успеть за несколько ночей? При этом я, разумеется, говорила с нею о самцах. Она настолько экзальтирована, что, кажется, даже не сообразила, чем это я с ней занимаюсь.
Дидро. Вам, что же, по вкусу юные девушки? Г-жа Тербуш. Нет, мне была нужна сообщница.
Дидро. Вы извращенка.
Г-жа Тербуш. Я добиваюсь того, что мне надо. (Пауза.) Я с ней неплохо позабавилась. Я гадала ей по руке и предсказала, что ей суждено узнать любовь только с обрезанным мужчиной. Дидро. С обрезанным?
Г-жа Тербуш (со смехом). Да. И она мне поверила. Теперь ей придется ждать турка или еврея.
Дидро. Это жестоко. Барон Гольбах не якшается с турками и, по причинам довольно нелепым, избегает евреев.
Г-жа Тербуш. Так я и полагала. Мое предсказание будет горячить малышку еще довольно долго.
Дидро. Вам нравится причинять зло!
Г-жа Тербуш (просто). Очень.
Дидро. А мне это не нравится.
Г-жа Тербуш. Особенно — мужчинам.
Дидро подходит к ней, слегка рассерженный.
Дидро. Вы смеялись надо мною целый день. Вы вовсе не собирались писать мой портрет, вы украли у меня картины, вы подослали ко мне эту девчонку, чтобы орудовать без помех, и, естественно, ни вы, ни она всерьез не помышляли о том, чтобы провести со мною несколько приятных минут.
Г-жа Тербуш. Почем знать? Превосходство женщины над мужчиной в том, что никогда нельзя знать, хочет ли она (Мерят друг друга взглядом.) Женщины выше мужчин, они загадочней, они в меньшей степени животные. Наше тело предрасположено к тайне.
Дидро. Скажите лучше: ко лжи! Когда вы только что млели в моих объятиях, вы не были искренни!
Г-жа Тербуш. А вы были искренни?
Дидро. Разумеется!
Г-жа Тербуш. Ас малышкой Гольбах?
Дидро. Тоже.
Г-жа Тербуш (с иронией). Ваша искренность просто неисчерпаема.
Дидро. Она у меня не одна, их много, и они не всегда совпадают друг с другом, вот и все! Но я никогда не играю людьми!
Г-жа Тербуш хохочет. Пауза.
Г-жа Тербуш (весело). Я сейчас плутовала… вполне искренне.
Дидро (в ярости). Ах, бросьте!
Г-жа Тербуш (мягче). Нет, правда. Мне в самом деле хотелось.
Дидро (удивленно, с некоторым облегчением). Честно?
Г-жа Тербуш (живо). Честно. Мне хотелось довести вас до изнеможения, истощить вас в наслаждении, оглушить, погрузить вас в сон, — короче, мне хотелось, чтобы вы умерли в моих объятиях.
Дидро. Вы сумасшедшая!
Г-жа Тербуш. Отношения полов — это война. Утром, перед зеркалом, я взбиваю прическу, румянюсь, крашусь, кокетничаю: я готовлюсь к штурму; гребни, парики, пудра, мушки, румяна — все это служит мне оружием; я завязываю шнурки корсажа, оставляя грудь открытой, надеваю прозрачные чулки и кружевное белье, как солдат натягивает свой мундир, и иду в атаку. Я должна нравиться. Этого вам, мужчинам, не понять… Для вас нравиться — это лишь приступочка, чтобы поудобнее забраться в постель, лишь средство добиться своего. Для нас, женщин, нравиться — это уже цель, это победа сама по себе. Привлечь, соблазнить… я хочу, чтобы власть моя была безраздельной, я хочу властвовать над всеми мужчинами, не давать им передышки ни на мгновение, соблазнять, соблазнять до полного утоления жажды, соблазнять уже безо всякой жажды… Я возбуждаю в них желание, и они теснятся вокруг меня, полагая, что просят нечто такое, в чем я могу им отказать. И когда им кажется, что они добились своего, прижимая меня к себе, обнаженную, — вот тут-то я и довершаю свою победу. Я внушаю ему, мужчине, что я — его вещь, что я ему принадлежу, что я отдаю ему свое тело, как трофей, но на самом деле я лишь довожу его до изнеможения… Хорош победитель, нечего сказать, засыпающий в моих объятиях с колотящимся сердцем и замызганным хвостом, опавшим после своего жалкого наслаждения! Нет, мое наслаждение в другом, оно здесь, всемогущее, долгое, при виде этого большого обессиленного тела, счастливого и изнуренного, которое не понимает ничего, которое сейчас целиком и полностью в моей власти! Вы сильны, у вас есть власть? Как же, как же! Я превращаю все это в прах, я возвращаю вас на исходную точку, назад, передо мною вы остаетесь нагими, обессиленными, беззащитными, словно новорожденные, — этакие толстозадые младенцы, затерянные между женских ляжек! Мое сладострастие в том, что я могла бы пойти еще дальше: я лишила мужчину его силы, его спермы, я могла бы его убить — достаточно лишь посильнее сдавить пальцами его горло… или провести лезвием по жилке, которая бьется… Да, убить здесь, сейчас, когда он этого вовсе не ждет. Видите, мой друг, какова бывает любовь: на волосок от смерти, и счастье — перерезать этот волосок. Вас не взять силой, господа, — что ж, тогда вам лгут. Вам лгут, испуская вопли наслаждения, вам лгут, притворяясь, что принимают ваше желание, тогда как на самом деле считают за честь вызвать его у вас. Вы считаете себя господами, но господин становится рабом своей рабы. Я не знаю другого наслаждения, кроме как лгать, притворяться, хитрить, предавать. Да, лгать, лгать постоянно, избегая вашей власти при помощи уловок и хитрости, — вот все, чего желает женщина достойная, умная, которой нечего стыдиться; вот прекрасная участь женщины — стать истинной дрянью, великой, дрянью во славе, которая подавляет мужчин своим могуществом и заставляет их искупать это проклятие — родиться женщиной!
