Мать Мария. Монахиня должна просто идти впереди вас и звонить в колокольчик. Таковы правила нашей обители.
Комиссар. Мы не знаем иных правил, кроме Закона. Мы — представители Закона.
Мать Мария. А мы — лишь смиренные служанки нашего закона. Этим объясняется моя настойчивость. Но коль скоро вы расположены требовать того, в чем вам отказывают, я больше не противлюсь.
Комиссар. Поторапливайтесь!
Мать Мария. Менее всего я хочу вас задерживать. От преподобной матери настоятельницы я получила приказ дать вам осмотреть наш дом.
Комиссар. Мы его осмотрим и без вас.
Мать Мария. Моя рольне в том, чтобы составить вам компанию, а в том, чтобы избавить вас от труда взламывать двери, которые я могу отпереть своими ключами.
Другой комиссар. Не спорь с ней, гражданин, это хитрая бестия, последнее слово всегда будет за ней.
Первый комиссар. Я попрошу тебя, гражданин, придерживаться выражений, соответствующих той миссии, что на нас возложена.
Мать Мария. Если вы действительно надеялись найти здесь золото и оружие, как пишется в ваших листках, разве не достаточно было перерыть вверх дном наши подвалы и чердаки? Зачем теперь ходить по кельям, где вы не увидите ничего, кроме тюфяка и налоя?
Первый комиссар. Возможно, мы увидим там и юных гражданок, которые заточены здесь своими семействами и имеют право на покровительство Закона. '
Мать Мария отпирает первую келью. Она пуста. Затем другую, дверь которой запирается за ней. Слышатся голоса. Дверь снова открывается. На пороге стоит монахиня. Лицо ее трудно разглядеть сквозь длинное покрывало.
Комиссар. Я требую, чтобы с этим смехотворным маскарадом было покончено. Снимите покрывало.
Монахиня не двигается. Мать Мария мягко приглашает ее откинуть покрывало. Это очень старая монахиня, она никак не соответствует образу юной девушки, заточенной в монастырь семейством. Первый комиссар начинает нервничать.
Комиссар. Гражданка, отдайте ключи. Этот гражданин сам будет отпирать мне кельи. Ваше присутствие явно влияет на этих несчастных.
Карлик открывает дверь в келью Бланш. Как только его гримасничающая физиономия появляется в дверном проеме, Бланш издает душераздирающий крик. Вытянув перед собой руки, она отступает в дальний угол кельи и стоит вжавшись в стену, словно в ожидании казни. Мать Мария остается в коридоре. Лицо ее живо передает первый порыв, который она не в силах подавить,— чувство негодования и презрения к трусости Бланш. Дверь за комиссарами закрывается. Мать Мария явно заставляет себя не двигаться с места. Дверь снова открывается.
Комиссар. Гражданка, я требую, чтобы вы мне сказали, как давно заключена здесь эта юная особа.
Мать Мария, Я полагаю, сударь, что лучше вам самому спросить ее об этом.
Комиссар. Она как будто разучилась говорить.
Мать Мария. Вам не кажется, что вы напугали ее своим приходом? Вам не кажется, сударь, что в вашем облике и поведении есть от чего прийти в ужас?
Другой комиссар. Гражданин Монстреле, не попадайтесь на удочку. Юная гражданка сама все сейчас объяснит муниципалитету.
Мать Мария. Ордер на обыск не дает вам Никаких прав на личность. Эта девушка выйдет отсюда только по своей доброй воле.
Она входит в келью. На ее лице, внешне очень спокойном, читается какая-то тревога,
смешанная с жалостью.
Мать Мария. Сестра Бланш...
Комиссар. Я запрещаю вам продолжать.
Мать Мария. В вашей власти принудить меня к молчанию, но не вменить мне его в обязанность. Я представляю здесь преподобную мать настоятельницу и вашим приказам не подчиняюсь.
Другой комиссар. Чертова шельма! Рот ей не заткнуть, гражданин, но напомните ей, что у Республики есть машина, которая перерезает глотки. -
Первый комиссар. Хватит! Я снова призываю вас держаться с достоинством, как подобает истинному представителю народа. (Поворачивается к Бланш.) Юная гражданка, вам нечего нас бояться, мы — ваши освободители. Скажите одно слово, и над вами будут больше не властны те, кто в стремлении поработить вас не побоялся оскорбить природу, узурпировав само священное имя матери. Знайте, что отныне вы под защитой Закона.
Мать Мария. Она прежде всего под моей защитой. Или вы думаете, что я позволю вам и дальше злоупотреблять страхом ребенка? Я постараюсь не пользоваться языком, который вам непонятен. Что нас собрало здесь и удерживает до самой смерти — этого вы не знаете, а если знали, то, конечно, забыли. Но может быть, есть еще слова, общие для нас с вами и способные проникнуть вам в душу. Так вот, сударь, знайте, что и в самой смиренной из дочерей Кармеля честь говорит громче, чем страх.
При слове «честь» Бланш поднимает глаза. Ее взгляд бродит от одного лица к другому, как у человека, который едва проснулся. Рыдая, она бросается в объятья матери Марии от
Воплощения.
Сцена XI
Перед залой капитула, дверь в которую охраняют двое солдат. Сестры собрались под галереей; их вызывают в залу поодиночке для допроса. Прежде чем войти, каждая из них опускается на колени перед настоятельницей и испрашивает ее благословения. Когда черед доходит до матери Марии от Воплощения, она преклоняет колена, как и другие, . затем входит внутрь. Первый комиссар небрежно развалился в кресле настоятельницы, другие комиссары стоят. Мать Мария также отвечает стоя.
Комиссар. Пока мы должны довольствоваться заявлением, которое сделала эта гражданка. Но не думайте, что на том дело и кончится. Я дам отчет муниципалитету о том, что видел.
Мать Мария. Отчеты вы должны давать своей совести, сударь. И ради нее я желаю вам поскорее найти себе другого противника вместо перепуганного насмерть ребенка.
Комиссар. Какого противника? Может быть, вас?
Мать Мария. Я не могу быть противником кому бы то ни было.
Комиссар. Ая вам — противник.
Мать Мария. Едва ли это зависит от вашей воли, потому что ни по долгу, ни по склонности я вас своим противником не признаю.
Комиссар. Я знаю, вашей дерзости не переспорить.
Мать Мария. Мне довольно лишить вас повода к дерзости. Что до остального — вы можете радоваться мысли, что я полностью в вашей власти.
Комиссар. Вы говорите, таким тоном только для того, чтобы снова подчинить себе эту душу, столь же слабую, сколь ваша тверда и непреклонна.
Мать Мария. Это правда. Вы не ошиблись.
Комиссар. Пока существуют такие люди, как вы, патриоты не будут в безопасности. .
Мать Мария. А ведь мы просим всего лишь возможности жить свободно по тем правилам, которые для себя избрали.
Комиссар. Нет свободы для врагов Свободы.
Мать Мария. Наша свобода вам неподвластна.
Комиссар. К чему было брать Бастилию, если Нация терпит существование других бастилий, таких, как эта? Они еще омерзительнее, ибо здесь каждый день приносятся невинные жертвы не деспотизму, а предрассудкам и лжи. Да, здесь тоже Бастилия, и мы уничтожим это логово.
Мать Мария. Не забудьте и нас уничтожить всех до последней. Где есть хоть одна из дочерей Святой Терезы там есть Кармель. Идемте, Бланш.
Бланш уже несколько минут смотрит на нее с каким-то наивным восхищением и беспредельной, детской доверчивостью. Она «ледует за ней как тень.
Сцена XII
Монастырская часовня. Капеллане священническом облачении заканчивает мессу и выходит из алтаря. Он идет к решетке и просит сестёр приблизиться.
Капеллан. Милые дети мои, то, что я должен вам сказать, для некоторых из вас уже не тайна, а остальных не удивит. Мне запрещено исполнять свои обязанности и оставаться здесь. Месса, которую я сейчас отслужил,— последняя. Дарохранительница пуста. Я повторяю сегодня жесты, а может быть, и слова наших первых отцов-христиан, наших отцов во Христе, цри каждом новом гонении. Вы знаете, что в мирских делах, когда всякая надежда на примирение утрачена, последним прибежищем становится сила. Но наша мудрость не от мира сего. В делах Божиих последнее прибежище — жертвоприношение душ, посвященных Богу. Во все времена Господь неизменно зовет их к себе, но ныне Он словно зовет их по именам. День сей — великий день для Кармеля. Прощайте, благословляю вас. Воспоем вместе хвалу Кресту. (Уходя, он задувает свечу в алтаре и оставляет дверцу дарохранительницы открытой.)
Сцена XIII
