Доктор Штайн и доктор Бомберг (вместе). Мы согласны с доктором Розенталем.
Председатель. Вы отказываетесь от выступления в пользу доктора Мейнерта?
Три врача.Да.
Мейнерт (сидит, вцепившись руками в спинку свободного кресла, говорит властно, с жесткой иронией). Я благодарю моих коллег за доверие и постараюсь его оправдать. В чести, оказанной мне, я усматриваю лишь одно преимущество – оно позволит нам скорее закончить этот спор. Я действительно не считаю, хотя и сожалею об этом, что сообщение доктора Фрейда должно слишком долго задерживать наше внимание.
Все головы поворачиваются к Мейнерту. Когда он шутит, его котлета охотно, с какой-то угодливостью посмеиваются. Только на лице Брейера написаны отчаяние и возмущение.
Мейнерт. В сообщении доктора Фрейда я нахожу много идей новых и много идей верных. К сожалению, верные идеи стары, а новые идеи ложны.
Фрейд, спокойный и мрачный, стоит, невозмутимо выслушивая эту «обвинительную» речь.
Мейнерт. Верно, например, что отдельные больные обнаруживают нервные расстройства, схожие с теми, которые описал наш коллега. Но я обращаюсь здесь к тем из собратьев, кто достиг моего возраста или немного постарше: разве эти симптомы не были известны давным-давно, во времена, когда мы впервые переступили порог медицинского факультета? Напротив, ново лишь то, что доктор Фрейд произвольно объединил все эти симптомы, чтобы наполнить содержанием ту мифическую болезнь, которую он именует истерией. Нам всем, дорогие коллеги, известно, что после внезапной травмы, например аварии на железной дороге, больной может какое-то время обнаруживать тот или иной из этих симптомов. Эмоциональный шок, страх вызывают в нервах тончайшие повреждения, которых пока не разглядишь в наши микроскопы. Однако эти крайне быстро проходящие расстройства, как то: гемианопсия, психическая глухота, похожие на эпилепсию припадки, галлюцинаторный бред и даже параличи, принадлежат ведению неврологии и всегда оказываются последствиями психического хаоса, вызванного несчастным случаем. Я не считаю необходимым продолжать спор. Мне, господа, никогда не попадались мужчины-истерики, но я вынужден признать, что если истерия – болезнь, то мне не выпало удачи нашего молодого оратора, и я также не встречал женщин-истеричек, если не называть этим именем тех несчастных, которые пытаются вызвать к себе внимание врачей ложью и нелепыми кривляньями. Истерии не су-ще-ству-ет!
Аплодисменты. Один Брейер не хлопает.
Мейнерт. Одно слово в заключение. Я не отвергаю существования гипнотизма, напротив. Но я рассматриваю гипнотизера и гипнотизируемого как пару больных, из которой серьезнее болен отнюдь не гипнотизируемый. И мне жаль коллег, которые, пусть из чувства альтруизма, опускаются до того, чтобы играть при больных роль нянек при младенцах. Господа и дорогие коллеги, вернемся к нашей профессии врача, самой прекрасной из профессий. Пока исследования в физиологии не откроют нам новых свойств нервной системы, давайте придерживаться испытанных методов лечения. Массаж, душ, электротерапия – эти методы могут вызывать улыбку у нашего молодого собрата, но все-таки опыт доказывает, что без них излечение невозможно. Будем терпеливы и, главное, будем скромны! В чем и состоит первейший долг врачей и ученых.
Взрыв аплодисментов.
Председатель (обращаясь к Фрейду). Доктор Фрейд, не желаете ли вы ответить доктору Мейнерту?
Фрейд (твердым, уверенным голосом). Доктор Мейнерт вынес мне приговор, не подлежащий обжалованию. При этом он не соизволил выдвинуть возражений научного характера. В данных обстоятельствах я не вижу что ему можно возразить. И поскольку я считаю своим долгом уважать его возраст и большие заслуги, то предпочитаю промолчать.
Фрейд резко подхватывает свою папку и, не поклонившись, уходит. После этого бегства многие расслабились, легкий смешок пробегает по залу, пока слушатели поднимаются со своих мест. Некоторые с выражением восторженного ободрения пожимают Мейнерту руку. Вокруг него слышится:
– Вы отлично осадили его…
– Этот мужлан хочет поучать своего кюре.
– Молокосос…
Позади Мейнерта оживленно спорят два врача.
Первый врач. А вы чего хотели? Он же еврей!
Второй врач (приятно удивлен). Вот в чем дело.
Первый врач. Именно, хотя я не антисемит. Я лишь говорю, что нужно быть евреем, чтобы ездить в Париж за теориями, которые известны в Вене всем и уже давно отвергнуты.
Второй врач (грустно качая головой). Ясное дело! У этих людей нет родины.
Ночь. Пустынная улица.
Фрейд, с пылающими глазами, в глубоком раздражении идет в одиночестве. У тротуара, рядом с Фрейдом, останавливается карета. Фрейд вздрагивает, услышав голос Брейера.
Брейер (высовываясь из кареты). Садитесь! Садитесь скорее! Я вас разыскиваю целый час. Почему вы пошли этой дорогой?
Фрейд, помешкав, садится в карету. Он явно испытывает облегчение; чувствуется, что он признателен и благодарен Брейеру. Но он снова обрел свой мрачный вид и все свои тормозящие инстинкты: общение с людьми дается ему с трудом.
Изредка лицо его светлеет, но стоит ему заговорить о пережитом провале, как оно снова мрачнеет.
Брейер(улыбается. Дым от сигары Фрейда уже заполнил карету. Какое-то мгновение они молчат. Потом Брейер отечески склоняется к Фрейду). Я нахожу, что Мейнерт был очень неприятен. (Фрейд молча курит. Брейер продолжает, пытаясь успокоить его.) В вашем сообщении содержались превосходные вещи.
Фрейд(наигранно твердым, нежели спокойным голосом). Тот, кто не желает слышать, хуже любого глухого.
Брейер(ласково). Боюсь, что вы настроили их против себя с самого начала. (Фрейд пожимает плечами.) Я же советовал вам держать себя осторожнее.
Фрейд смотрит на него, улыбаясь.
Фрейд. Я последовал вашему совету: был кротким как агнец. (Смеется.) Неприязнь объясняется другим. (Пауза.) Я – еврей, вот в чем дело.
Брейер (негодующе). Как вы можете говорить такое? Я тоже еврей, но никогда не чувствовал враждебности ни у моих коллег, ни у моих больных. Антисемитизм годится для людей необразованных, для низших классов… (Фрейд слушает его в смущении. Брейер продолжает нежным голосом.) Не сердитесь на меня: я же с вами.
Фрейд (с какой-то злопамятностью). Вы не поверили мне. Поверили не больше других.
Брейер. Я пока не верю в вашу теорию. Но я верю в вас. (При этих словах Фрейд немного расслабляется. Он смотритна Брейера с глубокой, почти женственной нежностью, которая странным образом контрастирует с его недавней жесткостью.) Необходимо дать вам возможность доказать ваши идеи на практике. У меня есть больные, которых я не могу вылечить: здесь психиатрия и неврология бессильны. Вы осмотрите их, они станут вашими первыми пациентами. Может быть, вам удастся их вылечить. Во всяком случае, их состояние таково, что вы не рискуете им навредить. (Он достает записную книжку с карандашом. Пишет адрес больного, вырывает листок и протягивает Фрейду.) Несколько дней назад я отказался лечить этого больного. Вот его адрес. Отправляйтесь к нему завтра утром, я предупрежу его отца.
Фрейд берет адрес с явной признательностью. Внимательно прочитывает его и прячет в карман. Лицо его внезапно принимает суровое выражение, он смотрит прямо перед собой. Кажется, что его снова охватил гнев.
Брейер (с тревогой смотрит на него). Что с вами?
Фрейд (ровным голосом). Ничего. Но если вы позволите, я пойду к нему днем. Завтра утром мне необходимо объясниться с Мейнертом. (Пауза. Выражение лица Фрейда снова меняется, и он поворачивается к Брейеру. У него детский, доверчивый и несколько смущенный вид.) Не могли бы вы одолжить мне пятьсот гульденов? Устройство квартиры обошлось нам очень дорого, а у меня ни одного пациента.
Кабинет в квартире Мейнерта.
Светлая, просторная комната, обставленная с большим вкусом. Видно, что Мейнерт – очень состоятельный человек. Позади большого, прекрасной работы письменного стола, за которым сидит Мейнерт, в стене ниша, где стоит уменьшенная гипсовая копия «Моисея» Микеланджело.
Сидящий за столом Мейнерт раздраженно, рюмка за рюмкой, пьет шнапс. Напротив него стоит Фрейд. Он говорит ровным, рассерженным голосом, но голову повернул к окну, чтобы не смотреть на собеседника.
