Николай Языков - Стихотворения

                     Уж разве мне вступиться в ваше дело,
                     Прекрасная Елена?

                                       Добрый Волк!
                     Спаси его, спаси обоих нас!

                     Я вам слуга, прекрасная Елена:
                     Спасу я вас обоих, — успокойтесь!
                     Садитесь-ка на серого слугу!
                     Я повезу вас самой нежной рысью,
                     Прохладно и сохранно в государство
                     Царя Афрона; там, Иван-царевич,
                     Найдем мы лес, а в том лесу поляну,
                     И в той поляне мы одну оставим
                     Прекрасную Елену ненадолго.
                     Я обернусь прекрасною Еленой,
                     И ты отдашь меня царю Афрону
                     И на своем коне золотогривом
                     Туда приедешь; я же у него
                     Останусь погостить, повеселиться
                     Не более трех суток, убегу
                     И снова к вам явлюся вам служить.

                     Любезный Волк! я буду вечно помнить,
                     Чем я тебе обязана, ты спас
                     Обоих нас: благодарю тебя!

                     И есть за что, прекрасная Елена!
                     Ах, если бы вы видели, как я
                     Вас представлял перед царем Афроном!
                     Комедия! Когда Иван-царевич
                     Покончил с ним дела свои и вышел
                     Из комнаты, где приняты мы были
                     Блистательно и радостно и им
                     Самим и ловкой, пестрою толпой
                     Золотошвейных царедворцев, — царь
                     Махнул рукой, и я осталась с ним
                     Наедине. Он предложил мне сесть;
                     Я села на диван под балдахином,
                     Задумчиво склонилась головой
                     К высокой спинке, очи и уста
                     Полузакрыла томным выраженьем
                     Пленительной усталости, а руки
                     На бархатных подушках разметала;
                     Во всей во мне была видна печаль,
                     Но тихая и нежная печаль,
                     Подобная тем тонким и прозрачным
                     И мимолетным вешним облакам,
                     Которыми скрывает иногда,
                     Как белой дымкой, пурпуры свои,
                     Свой пышный блеск веселая денница.
                     Он преспокойно сел против меня
                     И занимался долго созерцаньем
                     Моей всесовершенной красоты,
                     Бесперестанно взглядами своими,
                     Смиренными и сладкими, на мне
                     И медленно и мягко рассыпаясь.
                     Я видела, что я ему мила
                     И что ему легко и хорошо.
                     Потом сказал: "Прекрасная Елена!
                     Простите мне любовь мою; она,
                     Отверженная… так неутомимо
                     Гнела мне сердце, так немилосердо
                     Томила душу, так несносно-душным
                     Мне сделала путь жизни, что я впал
                     В уныние, оцепененье чувств,
                     В разлад идей; я стал угрюм, как ночь
                     Октябрьская ненастная; ослаб
                     Душой и телом; только и желал,
                     Что умереть, — и наконец решился!
                     Но вдруг случилось!.." Тут он рассказал
                     Историю, как ты, Иван-царевич,
                     К нему пришел и как ты обещал
                     Достать ему предмет его любви
                     В обмен на златогривого коня.

                     Да, царь Афрон — не промах: он хотел
                     Взять за коня прекрасную Елену!
                     Положим, что и дорог этот конь:
                     Он златогривый… Все-таки он лошадь!

                     Он говорил мне об высоких чувствах,
                     Которые возобновились в нем
                     С тех пор, как я вблизи ему сияю,
                     Его кумир, звезда и небеса!
                     И говорил он многословно, жарко,
                     Игрой души, влюбленной через край,
                     И пеной удалых словокружений
                     Кипела и блистала речь его.
                     Я слушала и слушала, и вдруг
                     Мне захотелось позабыться сном —
                     И я зевнула; он заметил это,
                     И замолчал и потихоньку вышел,
                     На цыпочках, не смея и дохнуть.

                     Он очень мил.

                                   Как всякий человек
                     В присутствии красавицы, точь-в-точь
                     Такой, как вы, прекрасная Елена.
                     Я позабылась самым крепким сном,
                     И долго им покоилась и встала,
                     Пробуждена горячим поцелуем
                     Полдневного сияния небес.
                     Тотчас вокруг меня засуетился
                     Игривый рой прислужниц молодых;
                     Передо мной наставили уборов
                     С три короба; во всем богатство, роскошь
                     И прелесть свежей выдумки и вкус.
                     Я нарядилась в бездну жемчугу,
                     В тьму бриллиантов, в пышность и во блеск!
                     И засияла, солнце красоты,
                     В окне над садом, а сама запела:

                        "Лишь только занялась заря,
                        И солнце взошло вверх, горя,
                        И осветило земный круг,
                        Пошла пастушка с стадом в луг
                        К потоку чистых вод".

                     Тут есть и смысл; а то обыкновенно
                     Красавицы поют такую гиль,
                     Что, право, уши вянут.

                                          Царь Афрон
                     Меня услышал и ко мне явился
                     С приветствием; поднес мне пук цветов,
                     Прелестных ботанических растений,
                     И похвалил мой голос.

                                             Очень мил!

                     Он человек лет сорока семи.

                     Обедали мы вместе; он шутил
                     Довольно остроумно, я смеялась
                     Так непритворно, что он мне сказал:
                     "Я рад сердечно, что у вас характер
                     Игривый и веселый — признаюсь:
                     Я не люблю красавиц заунывных,
                     Задумчивых, томящихся и слезных!"