class="p1">Росс и Анна обмениваются взглядами.
Грета (Россу). У вас лицо в губной помаде.
Росс. Правда? (Идет к зеркалу, стирает помаду. Возвращается.)
Мак (Анне). Губная помада – это не по-немецки.
Анна. Так не пользуйтесь ею, малыш. (Россу.) Что там по радио?
Мак. Вы снова хотите узнать, где русские?
Анна. Да. А вы нет? Вас это тоже должно интересовать. (Она теперь очень напряжена. Боится, что арестованный может предать Росса.)
Грета (энергично). Конечно! СС в опасности.
Мак. Вот как?
Грета (убежденно). Если русские поймают эсэсовца, то сразу убьют. В этом случае они пленных не берут. Разве не так, господин обершарфюрер?
Шмидт (недовольно смотрит на Грету). Откуда вам это так точно известно?
Грета. Да это каждый знает. Вы ведь настоящие герои! Особенно теперь, когда русские так близко!
Мак (нервно). Эти слова – государственная измена! (Шмидту.) Забрать ее?
Грета (не понимает). Меня? Куда?
Анна (смеется. Маку). Возможно, у вас не так уж много времени, чтобы забирать. Вы точно уверены, что успеете добраться до места? Час назад кто-то позвонил, а когда через полчаса я перезвонила, мне ответили уже по-русски.
Мак (в беспомощной ярости). Обершарфюрер, и я должен это разрешать? Этим скотам?
Анна садится на постель. Включает радио. Металлический голос диктора:
– …оказывают ожесточенное сопротивление. Русские прорвались в центр города. Сдан магазин Титца. Вильмерсдорф атаковали русские танки. Гитлерюгенд и фольксштурм защищают Фербеллинер-плац…
Грета. О Господи! Они уже там? Что с нами будет?
Анна (старается заставить эсэсовцев уйти, прежде чем появится арестованный). Что с нами будет, понятно. А вот что будет с СС? С цветом нации?
Мак (жестко). Что вы хотите сказать?
Диалог становится быстрым.
Анна. То, что сказала. Это слова фюрера. Или теперь уже и они преступны?
Мак (официально). Вы словно не знаете, что у нас есть приказ расстреливать всякого, кого подозревают в подрыве воли к победе. Приказ фюрера.
Грета. Бедный фюрер! Сидит там один в своем бункере!
Мак. Чушь! Уж фюрер-то нас отобьет.
Анна. Откуда? Русские уже в паре километров от рейхсканцелярии.
Мак. Вы что, хотите сказать, что война проиграна?
Анна. Для кого?
Мак. Для нас.
Анна. Как вы можете такое говорить?! Это же государственная измена!
Мак. Государственная измена?
Анна. Разумеется. Уже сам вопрос преступен. Расстреляйте себя самого!
Мак (в замешательстве). Я ничего подобного не говорил!
Анна. Нет? Разве не вы спросили: а что, война уже проиграна?
Мак. Ну, это уж слишком! Вот ведь как вывернула мои слова, шлюха! Заявить такое!
Анна. А разве вы этого не спрашивали?
Мак. Обершарфюрер, все до последнего слова – ложь!
Грета. Да точно, именно это он и сказал.
Анна. Вот видите. Мы тут знаем, что мы выиграли войну, – даже если русские в Берлине и противник займет всю Германию. Мы только волнуемся за нашу храбрую СС! Что случится с ней, если она – разумеется, временно – будет захвачена в плен? (Теперь она пытается навести Шмидта на мысль отпустить арестованного – в его собственных интересах. Шмидту.) Круг все сужается, а вы, вместо того чтобы подумать о собственной безопасности, до последнего выполняете свой долг и еще пытаетесь поймать парочку жалких беглецов, до которых теперь вообще никому нет дела.
Шмидт (ему неуютно). Долг есть долг. Тут уж ничего не поделаешь.
Анна. Все равно что пытаться поймать блоху, когда наступил конец света. (Встает.) А что бы вы сделали, если бы сейчас на улице оказалось полно русских танков?
Мак (в ярости). Заткнитесь!
Анна. Да-да, а потом?
Мак. Обершарфюрер… Приказ фюрера…
Анна. Приказ фюрера – стрелять. Итак, что бы вы стали делать, расстреляв меня за подрыв воли к победе? Например, с жалким арестантом, которого сейчас приведут?
Шмидт. А где он? (Кричит из окна.) Где Маурер? Что? Вперед! Я же ясно запретил вам это! Вперед!
Анна. Так что вы станете делать?
Грета (энергично). Да, правда! Вы его все равно расстреляете? Или отпустите?
Мак. Расстреляем, еще как! Что это вам взбрело в голову?
Анна. А потом? (Смотрит на Шмидта.)
Грета. Да, а что потом? Господи, как интересно!
Анна. Когда придут русские и найдут вас рядом с покойником?
Пауза.
Грета. Это верно! Что тогда?
Мак (беспомощно. Он вырос на партийной доктрине и стал партийным идеалистом, который никогда не знал сомнений. Кричит). Это слишком, обершарфюрер! Мы все равно справимся! (Придвигается к Анне.)
Шмидт (Анне, делая Маку знак отойти). У вас богатая фантазия. Как вам с такой фантазией удалось до сих пор остаться в живых?
Анна (глядит на него, улыбается). У меня разносторонняя фантазия, обершарфюрер…
Шмидт бросает на нее быстрый взгляд.
Грета (Маку). Нет, ну правда, – как вы выйдете из такого положения?
Анна (сухо). Мертвыми. (Помолчав.) Сохранив честь.
Мак. Так точно, сохранив честь!
Анна. Вы полагаете, что парочка жалких беглецов того стоит?
Мак (твердо). Приказ есть приказ! Вы в этом ничего не понимаете.
Анна. Ни одна женщина этого не понимает. А если понимает, то она – не женщина. Это тоже государственная измена?
Мак (кричит). Это ложь! Моя мать это понимает.
Анна (смотрит на него). Бедный мальчик!
Шмидт (открывает дверь). Ну, наконец-то! Где вы так долго болтались?
Тринадцатая сцена
Те же. Потом Маурер и арестованный Кох.
Коху около пятидесяти лет, он маленький, незаметный. В крови.
Маурер. Он притворился, что упал в обморок на лестнице. (Коху.) Стой прямо, свинья!
Кох пытается стоять прямо.
Шмидт (Грете). Подойдите сюда. Это тот человек, которого вы видели?
Грета. Подождите-ка. Нет, кажется, нет.
Шмидт (Коху). Фамилия?
Кох. Заключенный номер 87112, господин обершарфюрер.
Шмидт. Почему вы прятались тут?
Кох. Я прибежал сюда, господин обершарфюрер.
Шмидт. Кто вам сказал, что вы должны прятаться здесь?
Кох. Никто, господин обершарфюрер.
Шмидт. У кого вы тут прятались?
Кох. Я ни у кого не прятался. Я прибежал сюда наугад.
Шмидт. И вы так просто все нашли? Дом, подвал, всё?
Кох. Я случайно все это нашел, господин обершарфюрер.
Маурер. Парень, говори правду, если не хочешь себе навредить.
Шмидт. Ваше имя?
Кох. Заключенный номер 87112, господин обершарфюрер.
Шмидт. Нет, не номер, фамилия.
Кох (без выражения, как что-то, что он говорил уже тысячи раз). Я – грязная еврейская свинья!
Шмидт. Нет, не это! Ваше имя, ваше настоящее имя!
Кох. Я – грязный еврей.
Шмидт (теряет терпение). Нет! Ваше прежнее имя, человеческое!
Кох (молчит. Потом поднимает глаза). Человеческое?
Маурер (смеется). Он не верит своим ушам.
