— Я вспомнила. Это похоже на «Идиота».
— Да что вы! Бог с вами, — Лена улыбнулась, — совсем нет. И вообще — это ни на что не похоже!
— Ну, может быть, — согласилась учительница. — Во всяком случае, я желаю вам успеха!
— Спасибо. — Лена прошла привокзальную площадь и уехала на такси.
Правда, в попутчики напросились двое из компании, которая пела в поезде. Один с гитарой. Они сразу начали петь что-то про такси и шоферов, а потом стали приставать к Лене: куда она, откуда? И она ответила:
— Из Москвы, приехала к дочке.
Парни сразу успокоились и запели «Доченьки» Вертинского, а вскоре попросили остановиться, расплатились, попрощались и крикнули вслед:
— Привет дочке!
Машина остановилась на другом конце города, около одноэтажного аккуратного дома. С крыльца сбежала женщина, еще довольно молодая, — бабушка Кати и мать Лены.
Она обняла дочь и крикнула в дом:
— Котенок! Посмотри — кто приехал!
С крыльца скатилось что-то очень белобрысое и прыгнуло Лене на шею.
— Ты же ее задушишь! — Бабушка пыталась оторвать внучку от дочки, но глаза ее светились радостью, а девочка зацеловывала мать и смеялась.
— Ну хватит, пошли в дом!
В доме было чисто и бело, как в хороших русских избах.
Лена принялась распаковывать чемодан. На свет появилась кукла и коробка конфет.
— Это от меня, а это от папы. Он сказал, что очень тебя любит и скоро приедет.
Катя солидно приняла подарки и уволокла их куда-то в свой угол.
— Мама, остальное тебе! — сказала Лена.
— Это куда же столько всего! — всплеснула руками мать. — У нас есть все. Еще с прошлого раза осталось.
— Ничего, не пропадет, — успокоила Лена.
Из угла появилась Катя. Кукла была аккуратно спеленута и неслась с осторожностью, как ребенок.
— Мама, ты долго будешь? — спросила девочка.
— Нет, завтра уеду, но скоро приеду опять.
Катя шумно вздохнула. Но… только и всего. Она привыкла к таким коротким визитам матери и давно не устраивала из этого никаких историй.
— Ты мне почитаешь сегодня? — спросила она.
— Конечно! А днем мы пойдем в лес и, может быть, купаться, — пообещала Лена.
Другой бы ребенок запрыгал и закричал, а Катя просто сказала:
— Хорошо.
События этого и следующего дня размотались как кинолента.
Ходили по лесу — мать и дочь — и искали грибы и землянику.
— Мама! — кричала Катя. — Я нашла поганку.
— Что же ты радуешься, глупая! Это же — поганка, от слова «поганый», значит — плохой, вредный.
— Но она очень красивая, — девочка никак не хотела выбрасывать гриб, — ее неприятно есть, а смотреть приятно…
Потом они купались, уже к вечеру, и в лучах заходящего солнца мелькали два белобрысых пятна, очень похожих. На ночь Лена читала дочери сказки, и та не хотела засыпать, а все просила: «Дальше!» — но когда Иван-царевич победил Кощея и увез наконец свою невесту, она уже спала и счастливо улыбалась во сне.
Потом Лена разговаривала с матерью.
— Ты что-то очень неспокойна сегодня? — спросила мать. — Что-нибудь случилось?
— Так, мелкие неприятности с работой. Не утверждают перевод. — Она расчесывала волосы, готовясь ко сну.
— И все? — снова спросила мать.
Лена взглянула на нее и усмехнулась:
— От тебя, мама, ничего не утаишь. Конечно, не все. Завтра у Николая очень трудный день. Он не говорит, но, по-моему, это опасно. Ну и я, конечно, волнуюсь!
— Как у тебя с ним?
— Не знаю, мама, не знаю. Завтра я должна встретить его после работы. Я пока ничего не знаю. Он стал очень раздражительным, и с ним трудно разговаривать. Может быть, это из-за завтрашнего дня?
— И это все? — опять спросила мать.
Лена долгим взглядом посмотрела на нее и сказала:
— Нет. Но об этом как-нибудь потом. Давай спать! — Она легла, а мать выключила свет и вышла.
И следующий день прошел в играх и весело, и в четыре часа бабушка и внучка посадили Лену на поезд и махали ей руками с перрона, а она им — из окна…
В большом зале, в институте, где по стенам было много лесенок и мостков и весь зал опоясывал металлический барьер, как в заводском цеху, — царило деловое оживление.
В небольшой комнате, рядом, над Алексеем суетились люди в белых халатах. Он сидел в кресле, полураздетый, и ему ко всем местам прикрепляли различные датчики. Около двери в эту комнату стоял Николай, бледный от бессонницы, и прикуривал от своей сигареты. Его стали гнать, чтоб не дымил, и он загасил окурок и вошел в комнату.
— Леха, ты как? — спросил он наполовину раздетого и на три четверти заклеенного друга.
— Я в порядке. Скоро будем облачаться. — Алексей был спокоен, хотя ему в это время что-то привинчивали к шее.
— Ты спал? — снова спросил Николай.
— Как убитый, и во сне видел бывшего настройщика. Он насвистывал блатные песни и фальшивил. Я проснулся от расстройства, а это оказался будильник. Вот так.
Алексей встал с кресла, подвигал руками, поприседал и бросил:
— Нормально! Можно надевать!
На каком-то сооружении ввезли скафандр, похожий на человека, из которого выпустили воздух и вынули кости. Алексей начал облачаться. Одевался он сам, все стояли тут же, но никто не помогал. Это тоже входило в задачу — одеться самостоятельно.
Только в самом конце Алексей попросил:
— Коля, тряхни сзади, чешется!
Николай потряс.
— Спасибо! Ты знаешь, он такой мягкий и легче, чем все прошлые! — А потом добавил шепотом: — Ты, Коля, спокойно, потому что сзади стоит наш дорогой оппонент!
Николай оглянулся и через большое стекло, отделявшее комнату от зала, увидел лысину Борисенко. Тот улыбался и поприветствовал их очень дружелюбно. Оба расхохотались, вспомнив, видимо, позавчерашний разговор, но тоже помахали в ответ.
Наступил самый ответственный момент: надо было навинтить гермошлем, и тоже самому. Снова все отошли и заволновались. Но напрасно, потому что шлем очень легко встал в пазы и Алексей его намертво закрепил довольно простыми манипуляциями.
Кто-то хлопнул по плечу Николая и восторженно присвистнул:
— Класс!
Алексея провожали к барокамере. Он помахал всем рукой перед металлической дверью-люком, а Борисенке даже отвесил поклон, потом присел, почти до пола, и показал оттопыренный большой — даже очень большой — палец скафандра. А потом вошел внутрь и закрыл за собою дверь. Ее тут же задраили, как люки подводной лодки.
— Внимание! Подъем! — прозвучал голос откуда-то с потолка.
— Готов! — откуда-то издалека сказал голос Алексея.
Девушка-лаборантка сказала: «С богом!» — и тихонько перекрестила запертую дверь. Эксперимент начался.
Голос из-под потолка начал отсчет высоты, монотонно и бесстрастно:
— 100 метров, 500 метров, 1000 метров, 1500 метров, 1800, 2000, 3000, 4000, 5000, 6000, 7000. Стоп!
На приборах мелькали стрелки, другие приборы считывали показания датчиков и наносили их на многочисленные ленты. Несколько человек, <готовые в любой момент вмешаться, исправить, прекратить наконец, — впились глазами в приборы>.
— Самочувствие отличное, продолжайте подъем. — Голос Алексея был спокоен. — Коля! Все в порядке! Меньше кури, — добавил он.
Теперь и Николай улыбнулся и выбросил очередную сигарету.
А голос из-под потолка продолжал:
— 10 000, 11 000, 12 000…
Лена ехала в Москву в поезде Рязань — Москва, как всегда, с книгой на коленях. Но книгу она не читала, а только смотрела на страницы — и видела черные линейки, потому что думала о своем.
— Я вот уже час смотрю на вас, как вы читаете одну и ту же страницу, — сказал пожилой человек в украинской рубашке и с огромным портфелем. — Что с вами, вам ничем не надо помочь? — Он спросил это просто и искренне, и Лена поэтому так же ответила:
— Нет. Я просто очень беспокоюсь — успею ли к шести часам на Ленинградский проспект. Времени в обрез, а мне очень нужно успеть.
— За мной придет машина. Я еду в Шереметьево — и с удовольствием вас подвезу! — Человек с портфелем очень обрадовался, что маршрут совпадает, и Лена — тоже.
— Спасибо, — сказала она и снова попыталась читать. На этот раз ей это удалось.
Поезд приближался к Москве…
— 45 000 метров, — бесстрастно докладывал голос из динамика, — 46 000, 48 000, 50 000. Стоп! Сообщите самочувствие.
— Отлично! — Голос Алексея звучал бодро. — Валяйте, ребята, откачивайте дальше. Эта штука держит прекрасно. Теперь все в порядке. Дальше!
Люди в зале оживленно заговорили.
Николай подошел к микрофону и сказал:
— Алеша! Когда закончим подъем, ты немного подвигайся, ладно?
— Хорошо, — послышалось из динамика. — Какая температура?
— Минус сто семьдесят, — ответил Николай, взглянув на термометр.
