Служанка (сбивает его с ног парой увесистых, звонких оплеух, Учитель хнычет, сидя на полу). Тоже мне убийца нашелся! Негодник! Безобразник! Со мной такие штуки не пройдут! Я вам не Ученица! (Поднимает его за шиворот, подбирает с полу ермолку и нахлобучивает ему на макушку; он заслоняется локтем, как ребенок). Ну-ка, положите нож на место, живо! (Учитель прячет нож в ящик буфета и снова подходит). А ведь я предупреждала: арифметика ведет к филологии, а филология — к преступлению…
Учитель. Вы говорили: «к беде».
Служанка. Это одно и то же.
Учитель. А я не понял. Я думал, что «беда» — это название города, и вы хотели сказать, что филология ведет к этому городу…
Служанка. Опять лжете! Старый лис! Чтобы такой ученый, как вы, не знал значения слов! Так я вам и поверила!
Учитель (рыдая). Я ее убил нечаянно!
Служанка. Но вы хоть раскаиваетесь?
Учитель. О да, клянусь вам, Мари!
Служанка. Ну ладно, пожалею вас. Я знаю, вы все-таки хороший! Попробуем все уладить. Но чтобы в последний раз!.. Так недолго и сердце испортить…
Учитель. Конечно, Мари! А что надо делать?
Служанка. Надо ее похоронить… вместе с тридцатью девятью остальными, итого будет сорок гробов… Я вызову агента похоронного бюро и кюре Августина, моего любовника… Закажу венки…
Учитель. Спасибо, Мари, спасибо.
Служанка. Чего уж там. Впрочем, Августина можно и не звать, ведь вы и сами, как все говорят, можете, если захотите, его отлично заменить.
Учитель. Только не слишком дорогие венки. Она не заплатила за урок.
Служанка. Не волнуйтесь… Да одерните ей юбку, срам смотреть. И вообще надо ее унести…
Учитель. Да-да, Мари, конечно. (Одергивает Ученице юбку). Но как бы нас на этом не поймали… сорок гробов… Ничего себе… начнутся разговоры… А если нас спросят, что там внутри?
Служанка. Не переживайте. Скажем: ничего нет. Да никто и спрашивать не будет, люди уже привыкли.
Учитель. Ну все-таки…
Служанка (вытаскивает повязку с каким-то знаком, возможно, со свастикой). Вот, наденьте, если боитесь, и можете быть спокойны. (Надевает повязку ему на руку). С политикой шутки плохи.
Учитель. Спасибо, милая Мари, теперь я спокоен… Вы такая добрая, такая преданная душа…
Служанка. То-то. За дело, мсье. Взяли?
Учитель. Да-да, милочка Мари. (Служанка и Учитель берут тело девушки, одна — под руки, другой — за ноги, и несут к правой двери). Осторожно. Не ушибите ее.
Выходят. Несколько секунд на сцене никого нет. Потом раздается звонок в левую дверь.
Голос Служанки. Иду, иду, сию минуту!
Она появляется так же, как в начале пьесы, идет к двери. Еще один звонок.
Служанка (в сторону). Не терпится ей! (Громко). Иду, иду! (Открывает левую дверь). Добрый день, мадмуазель! Вы новая ученица? Пришли на урок? Господин Учитель ждет вас. Я доложу ему, и он сейчас же выйдет. Входите же, мадмуазель, входите!
Занавес
(Перед началом пьесы, пока не поднят занавес, и несколько секунд первой сцены, когда сцена еще пуста, слышен стук молотка. Когда же появляется Служанка и идет открывать дверь Ученице, она убирает со стола тетрадь и портфель и швыряет их в угол, где уже валяется целая куча подобных вещей. Наконец в последней сцене, торопясь к входной двери. Служанка швыряет туда же тетрадь и портфель только что убитой Ученицы. Когда занавес опускается, стук молотка можно повторить.)
Цилле Челтон,
Иву Пено,
Антуану Бурселье
Действующие лица
Она.
Он.
Солдат, соседи.
Ничем не примечательная комната. Стулья, кровать, туалетный столик, в глубине окно, дверь направо, дверь налево. Она сидит за туалетом, около двери на авансцене слева. Он с раздражением, хотя и не слишком явным, расхаживает по комнате, заложив руки за спину, уставившись в потолок, как бы следя за полетом мух. С улицы слышен шум, истошные крики, выстрелы. Первые шестьдесят секунд никто не произносит ни слова — мужчина расхаживает по комнате, женщина занята своим туалетом. На мужчине довольно грязный халат. Халат женщины говорит о былом кокетстве. Мужчина небрит, и оба они немолоды.
Она. Ты мне сулил роскошную жизнь! Так где же она? А я ради твоих прекрасных глаз рассталась с мужем! Боже, какая я была романтическая дура! Да ведь мой муж был в сто раз лучше тебя, обольститель! Он со мной по-глупому не спорил!
Он. Ну я же не нарочно. Ты несешь чепуху, вот я и возражаю. Истина — это моя страсть.
Она. При чем здесь истина? Говорю тебе: разницы нет. Вот и вся истина. Улитка и черепаха — это одно и то же.
Он. Да нет же, это разные животные.
Она. Сам ты животное. Дурак.
Он. От дуры слышу.
Она. Не оскорбляй меня, безумец, мерзавец, обольститель.
Он. Да ты хоть выслушай меня.
Она. Почему это я должна тебя слушать? Семнадцать лет тебя слушаю. Я уже семнадцать лет без мужа, без крыши над головой.
Он. Это тут ни при чем.
Она. А что при чем?
Он. То, о чем мы спорим.
Она. Да нет, тут не о чем спорить. Улитка и черепаха — это одно и то же.
Он. Нет, не одно и то же.
Она. Нет, одно.
Он. Да тебе любой скажет.
Она. Кто — любой? У черепахи есть панцирь? Отвечай.
Он. Ну?
Она. У улитки есть раковина?
Он. Ну?
Она. Разве улитка и черепаха не прячутся в свой домик?
Он. Ну?
Она. Разве черепаха, как и улитка, не медлительна? Разве она не покрыта слизью? Разве у нее не короткое туловище? Разве это не маленькая рептилия?
Он. Ну?
Она. Вот я и доказала. Разве не говорят «со скоростью черепахи» и «со скоростью улитки»? Разве улитка, то есть черепаха, не ползает?
Он. Не совсем так.
Она. Не совсем так — что? Ты хочешь сказать, что улитка не ползает?
Он. Нет, нет.
Она. Ну вот видишь, это то же самое, что черепаха.
Он. Да нет.
Она. Упрямец, улитка! Объясни почему.
Он. Потому что.
Она. Черепаха, то есть улитка, носит свой домик на спине. Этот домик сидит на ней как влитой, потому она и называется улитка.
Он. Слизняк тоже нечто вроде улитки. Это улитка без домика. А черепаха с улиткой не имеет ничего общего. Как видишь, ты не права.
Она. Ну, раз ты так силен в зоологии, объясни мне, почему я не права.
Он. Ну потому что…
Она. Объясни мне, в чем разница, если она вообще есть.
Он. Потому что… разница… Есть и кое-что общее, не могу отрицать.
Она. Почему же ты тогда отрицаешь?
Он. Разница в том, что… В том, что… Нет, бесполезно, ты не хочешь ее замечать, мне уже надоело тебе доказывать, хватит. С меня достаточно.
Она. Ты ничего не хочешь объяснять, потому что не прав. Тебе просто крыть нечем. Если бы ты спорил честно, ты бы так и сказал. Но ты не хочешь справедливого спора и никогда не хотел.
Он. Боже, что за ерунда! Подожди, слизняк относится к классу… то есть улитка… А черепаха…
Она. Нет, хватит. Лучше замолчи. Не могу слышать этот бред.
Он. И я тебя слышать не могу. Ничего не хочу слышать.
Раздается сильный взрыв.
Она. Мы никогда не договоримся.
Он. Где уж нам. (Пауза.) Слушай, а у черепахи есть рожки?
Она. Я не смотрела.
Он. У улитки есть.
Она. Не всегда. Только когда она их показывает. А черепаха — это улитка, которая не показывает рожки. Чем питается черепаха? Салатом. И улитка тоже. Так что это одно животное. Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты. И потом — и черепаху и улитку едят.
Он. Но их же готовят по-разному.
Она. А друг друга они не едят, волки тоже друг друга не едят. Потому что они одного вида. В самом крайнем случае это два подвида. Но все равно это один вид, один вид.
Он. Вид у тебя идиотский.
Она. Что ты говоришь?
Он. Что мы с тобой принадлежим к разным видам.
Она. Заметил наконец.
Он. Заметил-то я сразу, но слишком поздно. Надо было заметить раньше, пока мы не познакомились. Накануне заметить. С первого дня было ясно, что нам друг друга не понять.
