Уильям Шекспир - Как вам это понравится

О сестрица, сестрица, сестрица, моя милая сестричка, если бы ты знала, на сколько футов глубины я погрузилась в любовь!.. Но измерить это невозможно: у моей любви неисследованное дно, как в Португальском заливе.

Вернее, она просто бездонна: сколько чувства в нее ни вливай, все выливается обратно.

Нет, пусть судит о глубине любви моей сам незаконный сын Венеры, задуманный мыслью, зачатый раздражением и рожденный безумием, этот слепой и плутоватый мальчишка, который дурачит чужие глаза потому, что потерял свои собственные. Говорю тебе, Алиена, я не могу жить без Орландо. Пойду поищу тенистый уголок и буду там вздыхать до его прихода.

А я пойду поспать!

Уходят.

Лес.

Входят Жак, вельможи и охотники.

Кто из вас убил оленя?

Я, сударь.

Представим его герцогу как римского победителя; хорошо было бы украсить его голову оленьими рогами в виде триумфального венка. — Охотники, нет ли у вас какой-нибудь песни на этот случай?

Есть, сударь.

Так спойте ее, как бы ни фальшивили — это не важно, лишь бы шуму было побольше.

Музыка.

(поет)

Носи, охотник, в награжденье

Ты шкуру и рога оленьи;

Мы ж песнь споем!

Остальные подхватывают припев.

Носить рога не стыд тебе;

Они давно в твоем гербе.

Носил их прадед с дедом,

Отец за ними следом…

Могучий рог, здоровый рог

Смешон и жалок быть не мог!

Уходят.

Лес.

Входят Розалинда и Селия.

Что ты скажешь? Два часа прошло, а моего Орландо не видно.

Ручаюсь, что он от чистой любви и умственного расстройства взял свой лук и стрелы и отправился спать. Но посмотри, кто идет сюда?

Входит Сильвий.

К вам порученье, юноша прекрасный,

От милой Фебы — это вам отдать.

(Дает письмо.)

Не знаю содержания; но, судя

По гневным взорам и движеньям резким,

С которыми письмо она писала,

Письмо — сердитое. Простите мне:

Я не причем — я лишь ее посланец.

(прочитав письмо)

Само терпенье вышло б из себя

От этих строк! Снести их — все снесешь!

Я некрасив, мол, и манер не знаю;

Я горд; она в меня бы не влюбилась,

Будь реже феникса мужчины. К черту!

Ее любовь — не заяц, мной травимый.

Зачем она так пишет?.. Нет, пастух,

Посланье это сочинил ты сам.

О нет, клянусь, не знаю я, что в нем;

Его писала Феба.

Ты безумец,

До крайности в своей любви дошедший.

А руки у нее! Дубленой кожи

И цветом — как песчаник; я их принял

За старые перчатки, а не руки.

Совсем кухарки руки. Но не важно —

Ей этого письма не сочинить.

Да в нем и слог и почерк — все мужское.

Нет, все ее.

Но как же? Слог и наглый и суровый —

Слог дуэлиста. И чернит меня,

Как турки христиан. Ум нежный женский

Не мог создать таких гигантски грубых

И эфиопских слов, чей смысл чернее,

Чем самый вид. Письмо прослушать хочешь?

Прошу, прочтите: я его не слышал…

Но знаю хорошо жестокость Фебы.

Вот вам и Феба! Как злодейка пишет!

(Читает.)

"Вид пастуха принявший бог,

Не ты ли сердце девы сжег?"

Может ли женщина так браниться?

Вы называете это бранью?

(читает)

"Зачем святыню ты забыл

И с женским сердцем в бой вступил?"

Может ли женщина так оскорблять?

"Мужчины взоры никогда

Не причиняли мне вреда".

Что же я — животное, что ли?

"Коль гневный взгляд твоих очей

Страсть возбудил в душе моей, —

Увы, будь полон добротой,

Он чудеса б свершил со мной!

Влюбилась, слыша оскорбленья, —

Что б сделали со мной моленья?

Посол мой, с кем любовь я шлю,

Не знает, как тебя люблю.

С ним, за печатью, мне ответь:

Навеки хочешь ли владеть

Всем, что отдам я с упоеньем, —

И мной и всем моим именьем?

Иль с ним ты мне пошли «прости» —

И смерть сумею я найти!"

Это вы называете бранью?

Увы, бедный пастух!

Ты его жалеешь? Нет, он не стоит жалости. — Как ты можешь любить подобную женщину? Она из тебя делает инструмент и разыгрывает на тебе фальшивые мелодии. Этого нельзя терпеть! Ладно, возвращайся к ней — видно, любовь сделала из тебя ручную змею — и скажи ей, что если она меня любит, я приказываю ей любить тебя; а если она этого не исполнит, я никогда не буду с ней иметь никакого дела, разве ты сам станешь меня умолять за нее. Если ты истинный влюбленный… Но ступай отсюда и ни слова больше, потому что к нам идут гости.

Сильвий уходит.

Входит Оливер.

Привет, друзья! Не знаете ли вы,

Где мне найти здесь на опушке леса

Пастушью хижину среди олив?..

На западе отсюда: там в лощине,

Где ивы у журчащего ручья, —

От них направо будет это место.

Но дом сейчас сам стережет себя:

В нем — никого.

Когда язык глазам помочь способен —

По описанью я узнать вас должен:

Одежда, возраст… "Мальчик — белокурый,

На женщину похож, ведет себя

Как старшая сестра… девица — меньше

И посмуглее брата". Так не вы ли

Хозяева той хижины, скажите?

Не хвастаясь, ответить можем: мы.

Орландо вам обоим шлет привет,

Тому ж, кого зовет он Розалиндой,

Платок в крови он шлет. Вы этот мальчик?

Да, я… Но что же мы от вас узнаем?

Мой стыд, коль захотите знать, что я

За человек и где и как был смочен

Платок в крови.

Прошу вас, расскажите.

Расставшись с вами, молодой Орландо

Вам обещал вернуться через час.

Он шел лесной тропинкой, погруженный

То в сладкие, то в горькие мечтанья…

Вдруг — что случилось? Кинул взор случайно

И что же видит он перед собой?

Под дубом, мхом от старости поросшим,

С засохшею от дряхлости вершиной,

В лохмотьях, весь заросший, жалкий путник

Лежал и спал; а шею обвила

Ему змея зелено-золотая,

Проворную головку приближая

К его устам. Внезапно увидав

Орландо, в страхе звенья разомкнула

И, извиваясь, ускользнула быстро

В кусты. А в тех кустах лежала львица

С иссохшими от голода сосцами,

К земле приникнув головой, как кошка,

Следя, когда проснется спящий; ибо

По царственной натуре этот зверь

Не тронет никого, кто с виду мертв.

Тут к спящему приблизился Орландо —

И брата в нем узнал, родного брата!

Он говорил не раз об этом брате…

Чудовищем его он выставлял

Ужаснейшим.

И в этом был он прав.

Чудовищем тот был, я это знаю!

Но что ж Орландо? Он его оставил

На пищу львице тощей и голодной?

Два раза уж хотел он удалиться:

Но доброта, что благородней мести,

И голос крови, победивший гнев,

Заставили его схватиться с зверем;

И львицу он убил. При этом шуме

От тягостного сна проснулся я.

Вы брат его?

И это вас он спас?

Но вы ж его не раз убить хотели!

Да, то был я; но я — не тот; не стыдно

Мне сознаваться, кем я был, с тех пор

Как я узнал раскаяния сладость.

Ну, а платок в крови?

Все объясню вам.

Когда с начала до конца мы оба

В благих слезах омыли свой рассказ

И он узнал, как я попал сюда, —

Он к герцогу добрейшему меня