Поставив перед собой высшие духовные цели, О'Нил противопоставил общепринятому в то время представлению о театре как развлечении идею театра-Храма, чье истинное предназначение – служить красоте и истине, утверждая высокие идеалы и несокрушимость человеческого духа. «Я имею в виду театр, – писал он в пору творческой зрелости, – возвратившийся к своему истинному и единственно исполненному значимости предназначению – Храму, где религия поэтической интерпретации и символического прославления жизни обращена к людям, ослабевшим духом в иссушающей душу повседневной борьбе за существование, в которой они маски среди масок жизни!»
Едва ли представления О'Нила о театре в начале его творческого пути отличались подобной четкостью. Однако он безусловно понимал, что служение искусству, которое стало для него целью всей жизни, коренным образом расходится с ценностями коммерческого театра. Ответом начинающего драматурга был в этой ситуации тотальный бунт, направленный против как идейной, так и художественной немощи коммерческого театра, упрямо державшегося за обветшалые эстетические каноны, насаждавшего рутину и заведомо предпочитавшего ремесленные поделки творческим исканиям.
Отказавшись идти торным путем, проложенным его предшественниками, сговорчивыми служителями театральной кассы, О'Нил изначально избрал путь смелого художественного эксперимента и с непреклонностью следовал им на протяжении всей творческой жизни. Он знал на этом пути высочайшие взлеты, признанные впоследствии как величайшие и по сей день достижения американской драмы, и жестокие поражения, но ни соблазны успеха, ни горечь провалов не заставили его поступиться своими идеалами, пойти на компромисс с силами, враждебными искусству.
Эксперимент О'Нила начался с его обращения к действительности, которая именно благодаря его усилиям впервые предстала на американских подмостках в своей неприкрашенной наготе, которая завсегдатаям театральных развлечений казалась оскорбительно грубой. Эксперимент, таким образом, оказался в творчестве О'Нила накрепко связан с реализмом, определившим не только своеобразие его художественного почерка, но и всей американской драмы.
Разумеется, первые пьесы О'Нила – это лишь робкие попытки воплощения его нового понимания взаимоотношений сцены и действительности. Но уже во второй половине 10-х гг. нашего века он создает цикл одноактных морских пьес, в которых ощутимо чувствуются предвестия многообещающего расцвета его гения. Круг представленных в них явлений действительности, характер персонажей, структура действия – все дышит неподдельной новизной. Запечатленные без прикрас повседневные тяготы морской жизни, полной неожиданных опасностей и изнурительного труда, беззлобное балагурство и соленые шутки матросов, крутые нравы и жесткие выяснения отношений, грозящие мгновенно перерасти в кровавые стычки, примитивность желаний и вызывающая грубость манер стали мерой художественного новаторства О'Нила, сумевшего вдохнуть в свои первые пьесы подлинное дыхание жизни. Новаторским было и отношение драматурга к его «низким» персонажам, которым до него на американской сцене сопутствовал ореол отвращения, презрения или насмешки. Глядя в лицо «низкой» действительности, О'Нил стремился в каждом из своих героев видеть прежде всего человека. Такое понимание придавало глубокую человеческую содержательность его произведениям. Хотя эти пьесы были поставлены небольшой полупрофессиональной труппой, не в сезон и вдали от театральной столицы Америки, событие это имело столь исключительное значение, что премьеру первой из них, «Курс на восток, в Кардифф» (1916), 28 августа 1916 г. принято считать датой рождения американской драмы.
Духовное формирование О'Нила происходило под заметным влиянием различных по направлению художников, мыслителей, общественных деятелей. Среди них были Бодлер и Джозеф Конрад, Ницше и Оскар Уайльд. По собственному признанию драматурга, знакомство с произведениями Достоевского и Стриндберга породило у него желание попробовать силы в самостоятельном творчестве. На художественный опыт этих писателей О'Нил неоднократно ссылался впоследствии, выразив, в частности, свою глубокую признательность шведскому классику в своей Нобелевской речи. В то же время сближение О'Нила в середине 10-х годов с леворадикальными кругами, в том числе с Джоном Ридом, проявлявшим тогда большой интерес к театру, способствовало укреплению антибуржуазных настроений драматурга, склонявшегося к анархизму. Отойдя впоследствии от этого политического движения, О'Нил на всю жизнь сохранил резко негативное отношение к буржуазному обществу, поставившему во главу угла накопительство и частный интерес, подавляющему высшие устремления человеческого духа. Художественное исследование национального бытия, каким стали его пьесы, вскрыло глубинную связь между жизненными потрясениями его героев и мощными катаклизмами современного ему общества. Прозрев социальную природу изображаемых им конфликтов, О'Нил возвысил американскую драматургию до философского обобщения, осмыслив проблему отчуждения личности как коренной вопрос современности.
Социальный радикализм позволил О'Нилу поставить в центр пьесы изгоев американского общества и американской сцены, о чем уже говорилось в связи с циклом морских пьес. В то же время в них уже начало пробиваться трагическое видение мира, определившее характер и направление его творческих устремлений.
Первым опытом создания современной трагедии стала первая многоактная пьеса О'Нила «За горизонтом» (1920), где впервые проявляется один из ведущих мотивов его творчества – невозможность реализации духовного потенциала личности в стоящем на ложных основаниях обществе. Представленная в ней история двух братьев, влюбленных в одну девушку, дает не только убедительные психологические портреты, но и поднимает важные социальные вопросы. Избранник Рут – Роберт, поэт в душе, мечтающий о морских странствиях, остается на ферме. Хозяйство приходит в упадок, и героя ждет разорение, нищета, разочарование и смерть. Не лучше складывается и судьба отвергнутого ею Эндрю – влюбленный в ферму и в землю, он отправляется в дальние края, где тоже не находит счастья.
Ныне отчетливо видны слабости и просчеты этой ранней о'ниловской пьесы с ее громоздким сюжетом и склонным к схематизму противопоставлением взаимоисключающих начал. Однако в свое время она поражала свежестью замысла, невиданной на американской сцене глубиной разработки характеров, бескомпромиссностью описания социальных условий, оригинальностью авторской мысли и художественным новаторством, связанным с утверждением реалистических принципов. Этим и объясняется присуждение О'Нилу первой в истории американской драмы Пулитцеровской премии, которой он впоследствии был удостоен еще трижды.
Выступив поборником реализма, О'Нил не воспринимал его как нечто чуждое эксперименту, чему дают немало подтверждений его пьесы 20-х гг., в которых тонкость психологического письма соединяется с активным использованием форм условного театра, прежде всего экспрессионистской драмы. При этом характерно довольно четкое разграничение сфер проявления тех и других тенденций в пределах художественной структуры: в обрисовке характера предпочтение неизменно отдается реалистическому методу, тогда как в построении действия нередко используются экспрессионистские приемы, обостряющие динамику действия, повышающие накал драматизма. К числу таких пьес принадлежат «Император Джонс» (пост. 1920, публ. 1921), «Косматая обезьяна» (1921, пост., публ. 1922), «Всем детям божьим даны крылья» (1923, пост., публ. 1924), «Великий Бог Браун» (1925, пост, публ. 1926), «Странная интерлюдия» (1927, пост., публ. 1928) и др.
Поиски средств художественной выразительности, которыми отмечено творчество О'Нила 20-х годов, не заслоняли для него значимости насущных проблем современного бытия. Эстетические задачи не исключали внимания к социальным аспектам действительности. Так, в «Императоре Джонсе» на американской сцене впервые была представлена трагедия американского негра. Бежавший на затерянный в океане остров после убийства приятеля бывший проводник пульмановского вагона, Джонс, объявил себя императором, но оказался жестоким и алчным тираном. Опасаясь бунта и справедливого возмездия туземцев, он вновь пытается спастись бегством, но гибнет в лесу, став жертвой собственных страхов. Истоки трагедии изображаются не как порождение характера героя – они зримо связаны с исторической судьбой его народа, на протяжении двух веков томившегося в рабстве, отмена которого не дала ему подлинной свободы, не уничтожила бесправия и угнетения. Введение эпизодов, не имеющих непосредственного отношения к самому Джонсу: продажи рабов на невольничьем рынке, сцены с шаманом в африканских дебрях – призвано высветить прошлое афро-американцев, сохраненный их коллективной памятью исторический опыт, подчеркнуть насильственность отторжения негра от родных корней, ту несправедливость, что изначально заложена в отношениях белой и черной расы. Этой же теме посвящена пьеса «Всем детям божьим даны крылья», где драматург приблизил ее к современности и, развернув действие в большом городе, усилил ее социальное звучание.
