Миссис Хиггинс. Но, мой милый мистер Дулиттл, если вам действительно так это все неприятно, зачем же терпеть это? Вы вправе отказаться от наследства. Никто вас не может заставить. Не правда ли, полковник Пикеринг?
Пикеринг. Конечно.
Дулиттл (несколько смягчая свой тон из уважения к ее полу). В том-то и трагедия, мэм. Легко сказать: откажись! А если у меня духу не хватает? Да у кого хватило бы? Все мы запуганы, мэм. Да, вот именно: запуганы. Пусть я откажусь: что меня тогда ждет в старости – работный дом? Мне и сейчас уже приходится красить волосы, чтоб не потерять своего места мусорщика. Если б я был из породы достойных бедняков и успел отложить кое-что, тогда б еще можно отказаться: но тогда бы оно и ни к чему, потому что достойным беднякам живется не лучше, чем миллионерам. Они даже и не понимают, что это значит – жить в свое удовольствие. Но мне, бедняку недостойному, только и спасенье от казенной койки, что эти несчастные три тысячи в год, которые тащат меня в компанию буржуазной сволочи, – извините за выражение, мэм, но вы бы и сами без него не обошлись, если б побыли в моей шкуре. Тут как ни вертись, а не отвертишься: приходится выбирать между Цецилией работного дома и Харитой буржуазии, а выбрать работный дом у меня духу не хватает. Я же вам говорю: я запуган. Я сдался. Меня купили. Другие счастливцы будут вывозить мой мусор и получать с меня на чай, а я буду смотреть на них и завидовать. И во всем этом виноват ваш сын. (Волнение мешает ему продолжать.)
Миссис Хиггинс. Ну, я очень рада, мистер Дулиттл, что вы приняли такое благоразумное решение. Тем самым разрешается вопрос о будущем Элизы. Теперь вы можете о ней заботиться.
Дулиттл (с меланхолической покорностью судьбе). Да, мэм. Я теперь обо всех должен заботиться – все на эти три тысячи в год.
Хиггинс (вскакивая). Чепуха! Он не может о ней заботиться. Он не будет о ней заботиться. Она не его. Я заплатил ему за нее пять фунтов. Дулиттл, вы честный человек или вы мошенник?
Дулиттл (кротко). И того и другого понемножку, Генри. Как все мы: и того и другого понемножку.
Хиггинс. Ну так вот: вы взяли за эту девушку деньги – значит, вы не имеете права забирать ее обратно.
Миссис Хиггинс. Генри! Перестань говорить глупости. Если ты хочешь знать, где Элиза, я скажу тебе. Она здесь, наверху.
Хиггинс (пораженный). Наверху! О, так она у меня живо спустится вниз! (Решительно направляется к двери.)
Миссис Хиггинс (встает и идет за ним). Успокойся, Генри. Сядь, пожалуйста.
Хиггинс. Я…
Миссис Хиггинс. Сядь, мой милый, и слушай, что я тебе скажу.
Хиггинс. Ах, ну хорошо, хорошо, хорошо! (Бросается на тахту и не слишком любезно поворачивается спиной ко всем.) Только все-таки вы могли бы сказать мне об этом полчаса тому назад.
Миссис Хиггинс. Элиза пришла сюда рано утром. Она часть ночи металась по улицам, не помня себя от обиды; часть провела у реки – хотела утопиться, но не решилась; часть – в отеле Карлтон. Она мне рассказала, как грубо вы оба с ней обошлись.
Хиггинс (снова вскакивая). Что-о?
Пикеринг (также вскакивая). Дорогая миссис Хиггинс, она наговорила вам глупостей. Никто с ней грубо не обходился. Мы вообще почти с ней не разговаривали и расстались самыми лучшими друзьями. (Обернувшись к Хиггинсу.) Хиггинс, может быть, у вас с ней что-нибудь вышло, когда я ушел спать?
Хиггинс. Не у меня с ней, а у нее со мной. Она запустила в меня туфлями. Она вела себя совершенно возмутительно. Я ей не давал к этому ни малейшего повода. Я только открыл дверь, как обе туфли полетели мне в лицо. Даже слова не успел сказать. А потом она еще говорила всякие гадости.
Пикеринг (недоумевающе). Но почему? Что мы ей сделали?
Миссис Хиггинс. Мне кажется, я понимаю, что вы сделали. Девушка, по-видимому, от природы очень чувствительна. Верно, мистер Дулиттл?
Дулиттл. Золотое сердце, мэм. Вся в меня.
Миссис Хиггинс. Ну вот, видите. Она очень привязалась к вам обоим. Она так старалась для тебя, Генри! Ты даже не представляешь, чего для такой девушки должна стоить умственная работа. И вот, когда миновал великий день испытания и она выполнила свою трудную задачу без единого промаха, вы пришли домой и, не обращая на нее никакого внимания, уселись толковать о том, как хорошо, что все уже кончилось, и как это вам все надоело. И ты еще удивляешься, что она запустила в тебя туфлями? Я бы в тебя кочергой запустила на ее месте.
Хиггинс. Мы только говорили, что устали и хотим спать, больше ничего. Ведь верно, Пик?
Пикеринг (пожимая плечами). Решительно ничего.
Миссис Хиггинс (с иронией). Вы уверены?
Пикеринг. Абсолютно уверен. Больше ничего.
Миссис Хиггинс. Вы не поблагодарили ее, не похвалили, не приласкали, ничего не сказали о том, как блестяще она провела всю роль.
Хиггинс (нетерпеливо). Но это все она и сама знает. Да, мы не произносили поздравительных речей – если вы это хотите сказать.
Пикеринг (чувствуя угрызения совести). Пожалуй, в самом деле, мы были немножко невнимательны. Она очень сердится?
Миссис Хиггинс (усаживается в свое кресло за письменным столом). Боюсь, что она не захочет вернуться на Уимпол-стрит, в особенности сейчас, когда благодаря мистеру Дулиттлу она может сохранить то положение, которое вы ей навязали. Но она говорит, что готова все забыть и встретиться с вами, как с добрыми знакомыми.
Хиггинс (с яростью). Ах, вот как? Скажите!
Миссис Хиггинс. Если ты обещаешь вести себя прилично, Генри, я сейчас попрошу ее сюда. А если нет, иди домой: ты уже отнял у меня достаточно времени.
Хиггинс. Ладно. Хорошо. Вы слышали, Пик? Ведите себя прилично. Достанем из сундука наши лучшие воскресные манеры ради этой девчонки, которую мы подобрали в уличной грязи! (Сердито бросается в елизаветинское кресло.)
Дулиттл (укоризненно). Но, но, Генри Хиггинс! Вы совсем не щадите мои чувства почтенного буржуа.
Миссис Хиггинс. Помни, Генри: ты обещал. (Нажимает кнопку звонка на письменном столе.) Мистер Дулиттл, будьте добры, пройдите пока на балкон. Мне не хочется, чтобы Элиза узнала о перемене в вашей судьбе, прежде чем она помирится с этими двумя джентльменами. Вы не возражаете?
Дулиттл. С удовольствием, мэм. Что угодно, лишь бы помочь Генри избавить меня от нее. (Выходит на балкон.)
На звонок является горничная. Пикеринг садится на место Дулиттла.
Миссис Хиггинс. Попросите, пожалуйста, мисс Дулиттл сюда.
Горничная. Слушаюсь, мэм. (Выходит.)
Миссис Хиггинс. Смотри, Генри…
Хиггинс. По-моему, я себя веду идеально.
Пикеринг. Он делает все, что может, миссис Хиггинс.
Пауза. Хиггинс откидывает голову назад, вытягивает ноги и принимается насвистывать.
Миссис Хиггинс. Генри, милый, тебе совсем не идет эта поза.
Хиггинс (подобрав ноги и выпрямившись). А я и не забочусь о том, что мне идет.
Миссис Хиггинс. Это не важно, милый. Мне просто нужно было, чтоб ты заговорил.
Хиггинс. Почему?
Миссис Хиггинс. Потому что, когда ты говоришь, ты не можешь свистеть.
Хиггинс издает стон. Новая весьма томительная пауза.
Хиггинс (вскакивает, потеряв терпение). Да где же эта чертова девчонка? Что нам, целый день ее дожидаться?
Входит Элиза, сияющая, спокойная; в ее непринужденной манере нельзя заподозрить ни малейшей фальши. В руках у нее рабочая корзинка, и она явно чувствует себя здесь как дома. Пикеринг до того потрясен, что даже не встает ей навстречу.
Элиза. Здравствуйте, профессор Хиггинс. Как ваше здоровье?
Хиггинс (задохнувшись). Как мое… (Он больше не может.)
Элиза. Вероятно, хорошо? Ведь вы никогда не болеете. Полковник Пикеринг, очень рада вас видеть.
Он поспешно встает и пожимает ей руку.
Прохладно сегодня с утра, не правда ли? (Садится слева; Пикеринг садится рядом с ней.)
Хиггинс. Вы бросьте со мной ломать комедию. Я сам вас этому выучил, и на меня не действует. Вставайте, идем домой, и не будьте дурой.
Элиза вынимает из корзинки вышиванье и принимается за работу, не обращая ни малейшего внимания на его вспышку.
