Пётр Киле - Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма]

 «Здесь все забыли про Николу. Худо, -
Сказал царь Петр. - А прибыл ты откуда?»

Новопреставленный невидяще глядел,
Затем он руки к небесам воздел:
«Я крепко спал всегда, на удивленье.
     Убитый, спал до воскресенья,
То бишь, когда останки извлекли
           Из-под земли.
И ожил я воочию во славе,
Своей судьбой гордиться, вижу, вправе!»

«Как! Не был вызван ты на Божий суд,
Куда и против воли всех ведут,
     Когда не ангелы, то черт?
Приветил ли тебя апостол Петр?
               Иль дьявол
         Явился за тобою в яви?»

«Не помню ничего, как будто спал...» -
     Смущенно Николай сказал.
«Заблудшая душа! Как привиденье,
Ты долго дожидался погребенья.
Хвалу или хулу вослед тебе несут,
Мы здесь равны. Но есть ведь Божий суд!» -

     «А истине и мы здесь рады
          Пред ликом Вечной правды!» -
     Цари, бросая к небу взор,
     Возобновили разговор. -
«Ты славен только тем, что был расстрелян
     С семьею вместе, что острее
     В народе пробуждает жалость.
Но это, мы-то понимаем, малость
     В сравненьи с тем, какой урон
     Россия понесла и трон
От твоего, с безумною женой, правленья,
     А мнил, по воле Провиденья!»

«Антихристы расправились со мной
И, кровью залив, правили страной!» -
«Ты поступал не лучше. Без сомненья,
Кровавое ты помнишь воскресенье,
Когда мужчин и женщин с их детьми
     Рубили и давили лошадьми,
Стреляли им в упор, в иконы и хоругви?
Ты кровью обагрил себе лицо и руки!
Ты веру в Бога пошатнул в сердцах!
Поверг Россию в смуту без конца!»

С очами, полными чудесного огня,
Царь Петр заговорил: «Да и меня
Антихристом прозвали, Люцифером,
     Народ пугая злым примером,
     Когда я строил корабли,
Что нас из тьмы ко свету вознесли.
     А говорят еще такое:
     Я - первый большевик на троне.
И Меншиков, скажите, большевик?
     Что ж, прав, наверное, язык.
А те, антихристы, собрали царство
И возродили к славе государство,
Где всяк пригрет был, по Христу,
      И верил в светлую мечту.
А днесь во власть вошли иные гости,
           Отрывши чьи-то кости,
      Вновь возвели тебя в цари,
Чтоб с именем несчастного творить
      Всего святого поношенье
      И государства разоренье!»

«Отречься от престола, что же есть,
Как уронить достоинство и честь?
     И в малодушии убогом
     Нарушить клятву перед Богом?» -
             Ареопаг изрек.
 «И разве покарал его не Бог?» -
«Рядится он в мундир, как оборванец...» -
«Костей недостает.» - «А, может, самозванец?»
«Нет, это вздор какой! Признайся небесам, -
Вскричал царь Петр, - по чести, сам!»
«О Государь! Не помню хорошенько, кто я, -
           Тот закачался стоя. -
Оставив бренные останки на Земле,
Душой я все носился в звездной мгле,
Как ангелы, в лучах зари сверкая,
     И, мнилось, достигая Рая.
А ныне я низвергнут в некий гроб
          Средь царственных особ.
Кто я? Ужели Николай Кровавый?
Иль мученик? Не надо мне мишурной славы
             Последнего царя,
      Когда кровавая заря
Нависла вновь, как в годы грозовые,
Над бедною, униженной Россией!»
           «Жена-то хоть твоя?» -
«А дети чьи?» - «На них-то кровь моя...»
«Да кто ж комедию разыгрывает с нами? -
Царь Петр прорезал небеса очами...
       В смятеньи возникает Хор:
      «Ах, что провидит взор!»

У райских врат сидел старик суровый,
         Глаза воздев по-совьи,
     Ночей не ведая, ни дня,
     У Рая вечная возня.
Властители, стяжатели, прелюбодеи,
Раскаявшиеся - поверить ли? - злодеи -
     Все тщатся в Рай попасть,
Когда их ожидает Ада пасть.
И снова шум. «Ну, нет покоя! -
Апостол заворчал. - Ах, что такое?»

Прислужник Люцифера Асмодей,
Иль Ариман, принес мешок костей
      И бросил, как попало.
      Но некто в нем восстало.
«Кого привел?» - спросил апостол Петр.
«Последний русский царь!» - ответил черт.
«Он разве не отрекся и не сгинул?
Зачем же откопал? - апостол кинул
     На беса удивленный взгляд. -
           Унес бы прямо в Ад!»
Мешок весь засветился, как экран на сцене,
И царь живой возник на некое мгновенье.
«Что, чудо воскресенья?» - оробел святой.

И тут два ангела, сияя красотой
       В полете вдохновенной,
Не ведая преград во всей Вселенной,
       Сошли из высших сфер:
Архангел Михаил и Люцифер;
Ведь падший ангел - ангел света,
     С очами, полными привета,
Хотя впадающий во гнев - от клеветы,
     Творец мечты и красоты.

Апостол оживился: «Очень кстати!
Вожди враждующей небесной рати,
     Заблудшая душа царя
В Рай просится...» - «Ну, это зря!
Он славен только тем, что был расстрелян
С семьей своей. Подвергнут казни и Емеля...» -
     Чуть усмехнулся Люцифер.
         «Разбойник не пример!» -
Архангел Михаил взглянул с укором.
«Здесь все равны. Уж слишком много крови
В войне с народом и народов царь извел
И к гибели империю привел, -
Вина безмерная при счете строгом
          Перед людьми и Богом!»

     «Всему на свете есть конец.
И в гибели сияющий венец, -
Воспомня о Христе, вздохнул апостол. -
     Но здесь не так все просто...»
«Он добрым семьянином был. Жену любил!» -
Архангел Михаил лишь повторил,
О чем на разные лады твердили,
     Уж потому что их убили.
«А лучше б он ее возненавидел! - рек,
Известно кто. - В ней воплотился рок,
Несчастный для царей и государства,
Вступившего на путь ликующего братства!»

«Женою что ли был он отрешен? -
Архангел Михаил, казалось, был взбешен. -
Она его любила, говорят, до страсти!»
«К нему ли, простофиле? К царской власти.
Она им управляла - с мужиком,
     Подпав под власть его кругом!»

     «Как! В фаворитах у царицы, -
     И это чудо мне не снится, -
          Ходил простой мужик? -
     Заохал, весь смеясь, старик. -
Подать его сюда. Свидетель важный!» -
     И вытер лоб, от пота влажный.

Смутившись, царь призвал жену из синема.
     Она, казалось, рада, без ума,
     Ласкалась с царственной осанкой
           Красивой куртизанки
           И все клялась в любви,
           Кусая губы до крови.
Меж тем из Ада во мгновенье ока
(Там время, видно, не имеет срока.)
Явился мужичок, принявший вид
     Предсмертный, как он был убит.

     «Святой отец! Мое почтенье.
     Я знал, мне будет возвышенье
     До райских кущ, - согнулся хлыщ,
Разбухший, посинелый, словно свищ. -
     Цари! Мы в мире дольнем знались!»
     Мужик и царь облобызались.
Царица пала ниц, как пред Христом,
      Пред сим разгульным мужиком.
            «Вот так она царила
            И мужа погубила! -
От возмущенья вспыхнул Люцифер. -
И царь сей мученик, святой пример?»
«А суть здесь в чем?» - апостол ждал ответа.

«Что ж прямо не спросить у президента?» -
     И Люцифер лишь подал знак,
И Асмодей явился, как дурак,
Неся, весь пригибаясь, пребольшую тушу:
«Да-с, легок на помине. Отдал Богу душу...»
«Кого ты притащил? Ведь он еще живой, -
Сказал святой. - А это уж разбой!»
«Преставился. Уж члены коченели.
Пожалуй, оживить опять успели?»
«А он такой, полуживой, полумертвец, -
Архангел вспыхнул весь. - Ему б еще венец.
     Ведь властью обладает царской
И правит без сомнений и опаски
     С одною целью - разрушенья
             И поношенья
     Всего святого на Земле,
Преступник, торжествующий во зле!»

«О ком ты говоришь? О Сатане ли?
     Ну, прямо все осатанели, -
С улыбкой к Люциферу обратясь, святой,
Его он не коснулся клеветой. -
Что ж мир перевернулся наизнанку?
На тронах восседают лишь останки?»

Меж тем у Рая Божий суд вершится.
     «Что скажешь ты, Денница?»
            «Раскаялся и благ?
                    Пусть так.
Какое дело мне до всяческих ничтожеств?
         До нищих духом? Боже!
         Гонимы лучшие умы
От века в век, и торжествует царство тьмы,
     Из Ада восходя до света,
И в войнах содрогается планета,
Прекрасная, вся в зелени, в цвету, -
Не ты ль, Господь, в ней воплотил свою мечту?»
          И небеса, за сферой сфера,
          Отверзлись, словно зов,
                    И Люцифера
     Ко трону Бога вознесло.

На просиявшем благодатью небосклоне,
Из света возникая, Бог воссел на троне,
      Со сонмом лучезарных слуг,
      Восставших в полукруг.
      И Люцифер предстал пред ними,
Весь светел, горд, хотя по-прежнему гонимый.

          «Я узнаю тебя, Денница!
Ужель изгнание его все длится?»-
                Господь сказал
      И слово милостиво дал.
«В Эдеме я ль взрастил познанья древо?
Иль мною из ребра Адама Ева,
               Прелестная жена,
Ему в соблазн и грех сотворена?
     Когда б не воля Провиденья,
Ведь ясно, не было б грехопаденья!»

«Но в Еве любопытство возбудил
Не ты?» - изрек архангел Гавриил.
     «Адам и Ева, словно дети,
     Имели сами на примете
     И прелесть тайны наготы
     В покрове легком красоты,
     И стыд, и счастие в крови
     С саморождением любви.
     Любви ли к Богу иль Адаму,
     Где место здесь греху и сраму,
     Когда невинная любовь
     Волнует дивно кровь
     И мнится втайне счастье,
     Как у зверей, в зачатье?
     Любовь сошла из высших сфер.
     И в чем повинен Люцифер?
Так ты, посланец Бога, прилетал к Марии,
Невинной в женах, взволновав ее впервые,
И ты имел блистательный успех.
             Иль это тоже грех?»

     Архангел Гавриил весь вспыхнул,
     Бог брови удивленно вскинул.
«Однако, с чем ко мне явился ты, Денница? -
     Сказал он. - Может так случиться,
Когда ты нрав не переменишь свой,
Вновь ангелы с тобою вступят в бой...»
«Всевышний! Я не уповаю на молитвы
          И не чуждаюсь битвы.
Пусть ангелы погонятся за мной
     В одной упряжке с Сатаной.
     Добро со злом в союз вступая,
Во тьму уходит, как воронья стая
      Над полем бесконечных войн,
      И немы плач людской и стон.
И сколько раз под именем моим
     Он выступал, а я - гоним.
     А он всего лишь бес растленья,
И в спутники мне дан тобою, без сомненья.
Он всюду следует за мной, как тень;
           Он - ночь, я - день!»

«Он сам к тебе пристал. За Духом возмущенья
Повсюду следует и Дух растленья,
Свободой и насильем упиваясь всласть!»
«Он жаждет захватить над миром власть!» -
«И он-то преуспел, не ты, Денница!
     Кто ныне к красоте стремится?
            К уродству всех влечет,
            И наготе - почет, -
Архангел Гавриил заметил со злорадством. -
Свобода отдает все новым рабством!»

«Повинна ли свобода, о мудрец?
Днесь торжествует Золотой телец.
Восток и Запад ныне без различья
В него-то веруют, - изрек Денница. -
     И Север обращен на Юг,
         Как кровожадный друг.
Здесь благоденствие, там нищета и смута.
     И это выгодно кому-то.
Природа оскудеет от потерь
     Невосполнимых!» - Люцифер
     Печально загрустил.

И слово взял архангел Рафаил:
«О чем толкует? Род, погрязший
В грехах, в насилье, да скорей угаснет.
      Свершится Страшный суд.
И праведные жизнь вновь обретут
Навеки вечные, а грешники из Ада
Навеки смерть, так им и надо!»
«Воскресшие пребудут, как во сне,
Когда и миг, и вечность наравне
Неощутимы, жизнь в нирване,
     Растений сон в тумане.
     В том радости не вижу я,
Мне ближе круг земного бытия!» -
Воскликнул Люцифер, а Бог: «А, ну-ка,
Земная жизнь погибнет в страшных муках
           И обратится в прах.
     Тогда и ты познаешь страх!»
     «Я воссоздам людей из света,
     Когда прекрасная планета
Обречена в угоду Сатане, -
     А скажут, по моей вине!» -
В тоске и грусти возгласил Денница.

«В гордыне бесподобной снова мнится,
     Что равен он тебе, Господь!»-
     В архангелах вскипела злость.
«Оставьте, - прошептал Всевышний, -
            Весь пыл излишний.
Какая уж судьба кому дана,
Пусть с Люцифером бьется Сатана,
Как тень его исканий и сомнений,
Высоких, чистых вдохновений,
И в муках да родится новый мир,
     В любви взлелеянный кумир!»
И небеса, смыкаясь, снизошли до склона
               Земного лона.

Два световых луча неслись по кругу,
          В погоне иль друг к другу,
          Точь-в-точь, как НЛО,
И в небе вдруг  темно, и вновь светло,
Так молнии бушуют в небосводе,
     Рождая страх в природе
           Знамением суда.
И снова два луча туда-сюда,
Два тела - ярче дня, темнее ночи -
     Их испускали прямо в очи.
Но молнии сопровождал не гром,
     Хотя в морях клубился шторм,
А голоса, ликуя и скорбя в бореньи,
     Несли порывы и стремленья:
                «Эй, Люцифер!
            Что человек, что зверь, -
Вся тварь земная мне послушна
     И в сладострастьи простодушно
Мне служит, мне, не Богу, - я один
     Всей этой жизни властелин!»

     Но Люцифер без возмущенья
     Лишь рассмеялся: «Бес растленья!
               Твой Бог-отец -
     Всего лишь Золотой телец,
     Эмблема власти и богатства,
     Эмблема нищеты и рабства.
                Нет, неспроста
     Во всем есть мера - красота,
                Закон природы.
      Ему последуют народы,
            И новый мир взойдет -
      Не на Земле, так среди звезд!»
      Тут ангелы, с небес взлетая,
      Вниз бросились - за стаей стая...

«То схватка Люцифера с Сатаной
           Над нашею страной!» -
Цари на площадь вышли из Собора,
     Как в ожиданьи приговора.
Весь в вспышках полыхает небосвод
     И град в пучине невских вод.
     Потоп? Осада? Наводненье?
     Иль это только наважденье?
     Царь Петр велит подать коня,
     И оба словно из огня,
     Из меди, в пламени кипящей,
     Повисли над долиной спящей.

     «Проснись, Россия! Пробудись!
     И вновь в могуществе явись,
                Как после Нарвы
     У сокрушительной Полтавы! -
             Вещал, казалось, царь. -
     В опасности отечества алтарь!»

Бывало, после смут и унижений
     Ты находила путь свершений.
             Тобой повержен он,
Европы злой кумир Наполеон.
В войне всемирной, в годы грозовые,
Слабея, гибла царская Россия,
И, потрясенная до самых до основ,
Вновь возродилась, утверждая новь,
Что старый мир не принял, и войною
Вновь разразился, вкупе с Сатаною.
     Что ж ныне ожидает нас
      В сей грозный, сей последний час?

      Восток и Запад двуедины
          Под знаком зверя ныне.
История крутит веретено,
      Россия - слабое звено, -
      С обрывом нитей - мир в руинах,
      Как было в Риме и в Афинах, -
      Она ж воспрянет ото сна,
            И сгинет Сатана.

И слышен Хор: «Распята, как Мессия,
      Россия, милая Россия.
      Но возродится сей кумир,
            И обновится мир!»

Заря сокрыла царственные тени,
         Вступивших на ступени
     Собора, как толпа гостей,
И нет уж никого, лишь свет свечей.
И тишина над невскою твердыней,
     Где ангел лучезарный стынет.