Анастасия. В таком случае мне совершенно непонятно, почему вы просите моей руки.
Миссисипи. Вы красивы. И в то же время виновны. Вы трогаете меня до глубины души.
Анастасия (неуверенно). Вы меня любите?
Миссисипи. Вы убийца, сударыня, а я прокурор. Но лучше самому быть виновным, чем наблюдать, как ведут себя виновные. Виноватый может раскаяться, тот, кто наблюдает за преступниками, подвергается смертельной опасности. Двадцать пять лет я смотрел в лицо преступлению, его вид сокрушил меня. Ночи напролет я молил Бога дать мне силы любить хотя бы одного человека. Все было напрасно. Я больше не могу любить, эту способность я утратил, я могу только убивать. Я стал хищным животным, вцепившимся человечеству в глотку.
Анастасия (содрогаясь от ужаса). И тем не менее вы выразили желание жениться на мне.
Миссисипи. Сделать этот шаг меня вынуждает стремление к абсолютной справедливости. Я осудил Мадлен в частном порядке, не от имени государства. Сделав это, я пошел на сознательное преступление против современных законов. За этот проступок меня следует наказать, несмотря на то что мотивы моих действий ясны как день. Но в это недостойное время я вынужден сам стать своим судьей. Я вынес приговор. Я приговорил себя к женитьбе на вас.
Анастасия (встает). Господин прокурор.
Миссисипи (тоже встает). Сударыня.
Анастасия. Я терпеливо выслушивала ваши чудовищные речи. Но то, что вы сказали сейчас, переходит всякие границы. Заключая брак со мной, вы хотите наказать себя за убийство своей жены.
Миссисипи. Я хочу, чтоб и вы рассматривали брак со мной как наказание за убийство своего мужа.
Анастасия (холодно). Вы, стало быть, считаете меня рядовой преступницей?
Миссисипи. Вы убили своего мужа не во имя справедливости, а потому что любили его.
Анастасия. Любую другую женщину, убившую, подобно мне, своего мужа из любви к нему, вы бы отдали под суд?
Миссисипи. Я употребил бы на это все свое честолюбие. Только в очень немногих случаях мне не удалось добиться для обвиняемых смертной казни, и каждый раз я заболевал и оказывался на грани смерти.
Анастасия (после долгой паузы, решительно). Вызывайте полицию!
Миссисипи. Это невозможно. Мы неразрывно связаны нашими преступлениями.
Анастасия. Я не хочу облегчать себе наказание.
Миссисипи. Об этом не может быть и речи. Предлагая вам вступить со мной в брак, я стремлюсь не к облегчению вашего наказания, а к его безмерному отягощению.
Анастасия (близка к обмороку). Вы предлагаете мне брак, чтобы иметь возможность бесконечно мучить меня!
Миссисипи. Чтобы иметь возможность бесконечно мучить нас. Наш брак будет адом для обеих сторон!
Анастасия. Но в этом же нет смысла!
Миссисипи. Мы должны применять радикальные средства, сударыня, если хотим возвыситься нравственно. Сейчас вы убийца, благодаря нашему браку я превращу вас в ангела. Во имя совершенной нравственности я требую, чтобы вы стали моей женой!
Анастасия (пошатываясь, уходит за ширму). Вызовите полицию!
Миссисипи. За двадцать пять лет работы в качестве прокурора мне удалось добиться более двухсот смертных приговоров — к такой цифре в западном мире никто еще не приближался даже отдаленно. Так позволю ли я слабой женщине уничтожить этот сверхчеловеческий труд? Мы оба принадлежим к высшим кругам современного общества, сударыня, я прокурор, а ваш муж был владельцем сахарного завода, давайте же покажем пример высшей ответственности. Выходите за меня! Примем на себя мученичество этого брака!
Анастасия (кричит в крайнем отчаянии). Вызовите полицию!
Миссисипи (с ледяным спокойствием). Наш брак будет триумфом справедливости в эпоху, когда убийство, супружеская неверность, грабеж, разврат, ложь, поджог, эксплуатация и богохульство отнюдь не обязательно наказываются смертью!
Анастасия (смертельно побледнев). О Господи!
Миссисипи (требовательно). Выходите за меня!
Анастасия (в отчаянии смотрит на портрет в глубине сцены). Франсуа!
Миссисипи. Итак, вы согласны стать моей женой?
Анастасия. Я согласна стать вашей женой.
Миссисипи (снимает с пальца обручальное кольцо). В таком случае передайте мне кольцо вашего покойного супруга.
Анастасия снимает с руки обручальное кольцо и надевает на палец Миссисипи.
А теперь возьмите кольцо Мадлен.
Он надевает на ее палец кольцо и кланяется.
Отныне вы моя жена.
Анастасия (глухо). Я ваша жена.
Миссисипи. Прежде чем мы оформим брак по закону, вам надо полгода отдохнуть в Швейцарии. В Гриндельвальде, Венгене или, может быть, в Адельбодене. У вас расшатаны нервы. Горный воздух пойдет им на пользу. Проспекты названных курортов вам пришлют из туристического бюро.
Он звонит в серебряный колокольчик.
Справа появляется служанка.
Цилиндр, трость и пальто!
Служанка уходит.
Мы обвенчаемся в кальвинистской церкви. Гражданские формальности уладит министр юстиции, церковные — земельный епископ Енсен. Это мои друзья, в молодые годы мы вместе учились в Оксфорде. Жить мы будем здесь, отсюда на десять минут ближе до суда присяжных. Если для моей коллекции старинных гравюр окажется мало места, мы сделаем пристройку. Как верная супруга вы будете делить радости и горести моей профессии. Мы будем вместе присутствовать на казнях, которых я добьюсь в суде. Они бывают только по пятницам. Кроме того, я хотел бы, чтобы вы взяли на себя заботу о душах приговоренных к смерти, особенно тех из них, которые принадлежат к беднейшим слоям населения. Вы будете приносить им цветы, шоколад и сигареты — тем, кто курит. Чтобы разобраться в моих старинных гравюрах, вам будет достаточно посетить несколько лекций в университете. (Он кланяется, затем неожиданно кричит.) А сегодня я все-таки добьюсь смертного приговора!
Он стоит неподвижно. Тишина.
Анастасия (хватается руками за голову и в отчаянии кричит). Бодо! Бодо!
Выбегает в левую дверь.
Миссисипи. Согласимся, дамы и господа, таким было драматическое начало брака, который хотя и стал для нас адом, да еще каким адом, но в то же время — и это самое главное — решительно облагородил нас. Я поспешил в суд присяжных, Анастасия словно окаменела, я ликовал, как же, справедливость восторжествовала, а моя жена смертельно побледнела. К сожалению, ее отчаянный крик «Бодо, Бодо», который она издала, схватившись руками за голову, — вы только что были свидетелями этого — я не мог услышать. В тот момент я был уже на лестнице или даже на улице: обстоятельство, о котором я сожалею, не потому, что не доверяю своей супруге, я и сейчас считаю ее невиновной и неспособной на ужасный грех супружеской измены, неспособной согрешить даже в мыслях, но я бы тогда придал больше значения факту, что она была связана чисто дружескими чувствами с таким экзальтированным и несдержанным в проявлении своих фантазий человеком, как этот граф. (Видно, как за окном нетвердой походкой проходит граф Юбелоэ.) Воспоминания детства, которым она хранит верность. Многого тогда можно было бы избежать. Многого, только не краха моих поистине титанических усилий по коренной переделке мира на основании закона Моисея. Но горестного финала нашей совместной жизни избежать удалось бы. И все же полные душевных мук годы моего второго брака были для меня самыми счастливыми, в том числе и в профессиональном отношении: как известно, мне удалось поднять число смертных приговоров с двухсот до трехсот пятидесяти, из которых только одиннадцать не были приведены в исполнение — этому помешали подписанные премьер-министром при скандальных обстоятельствах акты помилования. Наша супружеская жизнь шла вполне размеренным ходом по намеченному пути. Характер моей жены, как и предполагалось, заметно улучшился, она стала с большим пониманием воспринимать религиозные чувства, стоя рядом со мной, сдержанно и спокойно наблюдала за казнями, не утратив из-за рутинности процедуры сочувствия к несчастным. (Спереди над сценой опускается картина, изображающая Анастасию и Миссисипи, присутствующих на казни.) Каждодневное посещение тюрьмы, вскоре ставшее для нее внутренней потребностью, всякий раз возбуждало в ней готовность помочь, и ее стали называть «тюремным ангелом», короче, это было плодотворное время, блестяще подтвердившее мой тезис, что только скрупулезное следование закону, коренящемуся в метафизике, способно сделать человека лучшим, возвышенным существом. (Картина снова поднимается вверх.) Так прошло несколько лет. Мы показали начало нашего супружества, давайте же покажем и его конец. Комната почти не изменилась. Сейчас служанка повесит две гравюры — Рембрандта и Зегерса (справа входит служанка и вешает гравюры), этого достаточно, чтобы создать у вас впечатление о нашей обстановке; остальные гравюры находятся частью в кабинете, дверь в глубине справа, если смотреть из зрительного зала, частью в будуаре Анастасии и в ее спальне, дверь слева, частью в передней, ближняя дверь справа. Рядом с портретом сахарного фабриканта, ушедшего из жизни при столь печальных обстоятельствах, все еще висит портрет моей первой жены Мадлен, умершей той же смертью, что и фабрикант, как видите, это была белокурая, немного сентиментальная молодая женщина (рядом с портретом сахарного фабриканта, не убиравшимся еще с первого акта, появляется портрет Мадлен), оба портрета в траурной рамке. (Тем временем служанка выходит в правую дверь.) Кроме того, в комнате находится мой друг Диего, он входит в комнату не из напольных часов, во что было бы просто невозможно поверить, нет, я провел его через правую дверь. (Диего появляется из напольных часов и перед зеркалом, сквозь которое виден зрительный зал, поправляет галстук.) Диего, судя по знакам отличия, — министр юстиции страны, в которой находится комната; что это за страна, точно определить невозможно. Диего — об этом тоже надо сказать — всей душой сочувствует филантропической деятельности моей жены и активно в ней участвует. Он — почетный член Совета, пекущегося о заключенных, этот Совет возглавляет моя супруга. Уважаемые дамы и господа, теперь вы в курсе дела, мы можем начинать. Министр закуривает сигару — это значит, он хочет со мной поговорить.
