Хёдерер. Болтовня! Боишься рисковать, не лезь в политику.
Уго. На этот риск я не хочу идти.
Хёдерер. Прекрасно, тогда как удержать власть?
Уго. А зачем ее брать?
Хёдерер. Ты в своем уме? Социалистическая армия войдет в страну, затем уйдет, а ты упустишь случай воспользоваться ее помощью? Такой случай больше никогда не представится. Повторяю, мы недостаточно сильны, чтобы делать революцию в одиночку.
Уго. Нельзя платить за власть такую цену.
Хёдерер. Чем, по-твоему, должна стать партия? Скаковой конюшней? Какого черта, каждый день начищать до блеска нож, если никогда не пустишь его в ход? Партия - всегда лишь средство. Цель одна - власть.
Уго. Цель одна - триумф наших идей, именно идей, и ничего другого.
Хёдерер. Ах, да, у тебя есть идеи. Это пройдет.
Уго. Вы думаете, у меня одного они есть? И не за идею, по- вашему, погибали товарищи, которых убила полиция регента? Разве мы не предаем их, если заставляем партию оправдывать их убийц?
Хёдерер. Плевал я на мертвецов. Они погибли за партию, и партия пускай с ними разбирается. Я живой и делаю политику для живых.
Уго. И вы надеетесь, что живые согласятся на ваши махинации?
Хёдерер. Мы их заставим проглотить эту пилюлю.
Уго. Обманом?
Хёдерер. Понадобится, и обманом.
Уго. Вы... вы такой настоящий, такой незыблемый! Не может быть, чтобы вы пошли на обман товарищей.
Хёдерер. Почему не может быть? Идет война, а на войне не принято посвящать солдат во все тонкости операций.
Уго. Хёдерер, я... я лучше вас знаю, что такое обман; у моего отца все лгали друг другу и мне. Я стал дышать свободно только после вступления в партию. Впервые я встретил людей, которые не обманывают себе подобных. Каждый доверяет всем, и все - каждому; самый последний член партии чувствует, что распоряжения руководителей отражают его собственное затаенное желание, и, если приходится лихо, все знают, за что идут на смерть. Вы не сможете...
Хёдерер. Да о чем ты?
Уго. О нашей партии.
Хёдерер. О нашей партии? В ней полно лжи. А ты, Уго, уверен, что никогда не лгал, что в эту минуту ты не лжешь?
Уго. Я никогда не обманывал товарищей. Я... Зачем бороться за освобождение людей, если презираешь их? Зачем морочить им голову?
Хёдерер. Я лгу, когда нужно, и никого не презираю. Не я изобрел обман; он порожден обществом, разделенным на классы, и каждый из нас унаследовал его при рождении. С обманом не покончишь, отказываясь лгать. Единственное средство - уничтожение классов.
Уго. Не все средства хороши.
Хёдерер. Хороши все, были бы эффективны.
Уго. Тогда какое у вас право осуждать политику регента? Он объявил войну СССР потому, что это было наиболее эффективным средством сохранить национальную независимость.
Хёдерер. Кто тебе сказал, что я ее осуждаю? Он сделал то, что на его месте сделал бы любой другой из той же касты. Мы боремся не против людей, не против какой-то политики, а против класса, породившего эту политику и этих людей.
Уго. И вы не нашли лучшего средства для борьбы, чем предложить ему разделить власть с вами?
Хёдерер. Вот именно. На сегодняшний день это лучшее средство. (Пауза.) Как ты озабочен своей чистотой, дружок! Как ты боишься запачкать руки! Ну что ж, оставайся незапятнанным. Кому это нужно и зачем ты к нам пришел? Чистота - забота аскета или монаха. Вы, интеллигенты и буржуазные анархисты, пользуетесь ею как предлогом, чтобы бездельничать. Сидеть сложа руки, оставаться неподвижными, прижав локти к туловищу и натянув перчатки. У меня руки грязные. Грязные по локоть. В дерьме и крови. А ты думал, можно руководить и не запачкаться?
Уго. Надеюсь, когда-нибудь я докажу, что не боюсь крови.
Хёдерер. Черт возьми, красные перчатки тебе подойдут. Всего остального ты страшишься. Например, вони, которую не выносит твое аристократическое обоняние.
Уго. Опять старая песня, я аристократ и никогда не голодал! К несчастью для вас, не один я так думаю.
Хёдерер. Не ты один? Значит, до приезда сюда тебе было что-то известно о моих переговорах?
Уго. Н-нет. Слухи о них шли среди членов партии, и большинство было несогласно, причем, могу поклясться, они отнюдь не аристократы.
Хёдерер. Малыш, это недоразумение. Знаю я их, партийных, которые не согласны с моей политикой, и будь уверен, они моей породы, не твоей - ты скоро поймешь. Если они не одобряют переговоров, то только потому, что считают их несвоевременными; в других обстоятельствах они бы первые их и затеяли. А ты возводишь свое несогласие в принцип.
Уго. Кто говорит о принципах?
Хёдерер. Значит, дело не в принципе? Тем лучше. Вот что тебя должно убедить: если мы договоримся с регентом, он прекратит войну и иллирийские войска спокойно подождут русских, которые их разоружат. Если же мы прервем переговоры, он поймет, что проиграл, и будет драться до последнего, как бешеная собака. Погибнут сотни тысяч людей. Что ты на это скажешь? (Пауза.) А? Что скажешь? Согласен одним росчерком пера уничтожить сотни тысяч жизней?
Уго (с трудом). Революцию с цветами в руках не сделаешь. Если им такая судьба выпала...
Хёдерер. То что?
Уго. То тем хуже для них!
Хёдерер. Видишь, Уго! Ты не людей любишь, а свои принципы.
Уго. А почему я должен любить людей? Они же меня не любят.
Хёдерер. Тогда зачем ты пришел к нам? Тот, кто не любит людей, не может за них бороться.
Уго. Я вступил в партию, поскольку дело ее справедливо, и выйду из нее, когда оно перестанет быть таковым. Что до людей, меня интересует не то, что они из себя сегодня представляют, а то, чем они могут стать завтра.
Хёдерер. А я их люблю такими, какие они есть. Со всеми их пороками и гнусностями. Люблю их голоса и их теплые берущие руки, и кожу их, голую кожу, и тревожный взгляд, и отчаянную борьбу, которую они ведут против смерти и против тревоги. Для меня важно, одним человеком на свете больше или меньше. Человек - это ценность. Таких, как ты, я хорошо знаю, малыш, ты - разрушитель. Людей ты презираешь, потому что презираешь сам себя; твоя чистота сродни смерти, и революция, о которой ты грезишь, - это не наша революция. Ты не хочешь изменить мир, ты хочешь его взорвать.
Уго (встает). Хёдерер!
Хёдерер. Ты не виноват - вы все одинаковы. Интеллигент не бывает настоящим революционером, в лучшем случае - убийцей.
Уго. Убийцей? Верно.
Жессика. Уго!
Становится между ними. Слышно, как замок открывают ключом. Дверь отворяется. Входят Жорж и Слик.
Те же, Слик и Жорж.
Жорж. Ты здесь! Мы тебя всюду искали.
Уго. Откуда у вас ключ от моей двери?
Слик. У нас ключи от всех дверей. Мы же телохранители!
Жорж (Хёдереру). Ну и нагнал ты на нас страху. Слик протер глаза - глядь - нет Хёдерера. Надо предупреждать, когда идешь прогуляться.
Хёдерер. Вы спали...
Слик (в недоумении). Ну и что с того? С каких это пор ты боишься нас разбудить, когда сам не спишь? (Пауза.)
Хёдерер (смеясь). Правда, что это со мной? (Пауза.) Я пойду с вами. До завтра, малыш. До девяти часов. Поговорим еще. (Уго не отвечает.) До свиданья, Жессика.
Жессика. До завтра, Хёдерер.
Трое выходят.
Жессика, Уго.
Долгое молчание.
Жессика. Ну что?
Уго. Ты была здесь и все слышала.
Жессика. И что ты думаешь?
Уго. Что я могу думать? Я же тебе говорил, что он хитрец.
Жессика. Уго! Он был прав.
Уго. Бедная моя Жессика! Тебе откуда знать?
Жессика. А ты что знаешь? У тебя был довольно бледный вид.
Уго. Черт! Конечно, со мной ему легко справиться. Посмотрел бы я, каково ему с Луи поговорить. Тут бы он так просто не выпутался.
Жессика. Может, он и его бы переспорил.
Уго (смеясь). Кого, Луи? Ты его не знаешь. Луи не может ошибаться.
Жессика. Почему?
Уго. Потому. Потому что он Луи.
Жессика. Уго! Ты лукавишь! Я смотрела на тебя, пока ты говорил с Хёдерером. Он тебя убедил.
