Уильям Йейтс - Туманные воды

За гранью мира
Дух обретает истину и с ней –
Неведомое на земле блаженство;
Там корни жизни, там огонь огней,
Начало всех начал.

Порою духи
Безумят смертных для своей забавы.

И ты – не веришь мне? Ты вместе с теми,
Кто замышляет бунт?

Ты знаешь сам,
Что я изменником тебе не стану.

Зачем же верным быть, коль ты не веришь
Моим словам?

Я слишком долго знаю
Тебя, хозяин, чтобы строить козни.

А, может быть, и надо сомневаться.
Клянусь тебе, я никогда не ведал
Такой тоски, которую ни кубок,
Ни ярый бой, ни женский поцелуй
Не утолят.

Что за тоска такая…

И все же попытайся в это вникнуть.
Пойми меня: мне нужны эти воды,
Где я далек от мира, от надежды –
Гадалки вкрадчивой, что нам бубнит:
«Ты будешь счастлив – лишь добудь себе
Мешок монет иль землю, чтоб оставить
В наследство детям». А добудешь денег
Или земли – где это счастье, где?
То кажется, что дует из-под двери,
То башмаки скрипят. И чем нам лучше,
В конце концов, чем олуху, который
За жизнь свою не шевельнул и пальцем?
О Эйбрик, Эйбрик, мы в плену у снов,
Которые бессмертные надышат
На зеркало – и вновь сотрут со вздохом,
И засмеются, – ведь от беглой грусти
Смех делается слаще им.

Любовь
Могла б всё изменить.

И ты о том же?
Кто нашептал тебе? Конечно, тени –
Энгус и Этайн, вечные скитальцы,
И множество других, что на земле
Познали истинную страсть. Такую,
Что снится мне… Да, Эйбрик, я ищу
Прекрасной и неслыханной любви,
Которой в мире нет.

Как – разве нет
Прелестных женщин в мире?

Есть, конечно.
Но вся любовь их – модный ритуал,
Включающий стремленье, утоленье
И даже негу плотскую; но это
Дает лишь краткий и непрочный хмель,
Как винный кубок – выпил, и опять,
Как прежде, жаждешь.

Все, кто здесь любил,
Любили только так, а не иначе.

Но все они, целуя, представляли,
Что есть иная, вечная любовь,
И плакали по ней, и тосковали…

Пожалуй – в двадцать лет; но, повзрослев,
Они объятьям узнавали цену,
И не стремились к большему, забыв
Мечты и грезы.

Это не мечтанье,
А истинная сущность, пред которой
Страсть человеческая – тень от лампы,
Нет – тень от солнца! То, о чем томились
Мильоны губ, должно же где-нибудь
Существовать.

Я слышал, что друиды
Бормочут, грезя, что-то в этом роде.
Бессмертным, может, это и дано,
Но смертным – вряд ли.

Я, один из смертных,
Найду ее.

Тебя морочат духи,
Как пастуха, которому приснилось,
Что он с богами ночь провел в холмах,
Играя в мяч или гоня оленя
При лунном свете.

Что, как это правда
И он был приобщен – пусть на полдня –
К иной, бессмертной жизни?

Чепуха!
Спроси его жену: она видала,
Как он мертвецки дрыхнул до утра
Или во сне размахивал руками
И бормотал о всадниках прекрасных –
А это просто старая кобыла
Заржала за стеной.

Все дело в том,
Чтобы отдаться до конца виденьям,
Проникнуть в мир, что кажется лишь тенью
Для наших закоснелых чувств; лишь сны
Возносят нас в тот зыбкий, в тот текучий
Мир, по которому томится сердце.
Любовь, влюбленность, сладкий тихий смех,
Который нам нужней питья и хлеба,
Хоть горечь в нем, – что это, как не знак
Оттуда? О собрат мой по блужданьям,
Когда бы мы смогли стать частью сна,
А не сновидцами!

Пока мы живы
И не бесплотны, это невозможно.

И все же я не верю, что мечты
Ведут нас к гибели. Когда б ты видел
Моих вожатых – Энгуса и Этайн,
Воспрянувших из волн, как видел я,
Лицом к лицу – стремительных и легких,
С распахнутыми яркими очами,
Как пламень звездный, – ты б не усомнился,
Что эти очи обещают жизнь
И вечную любовь.

Одно мне ясно –
Что к смерти ты стремишься добровольно.
Лишь души мертвых и еще не живших
Способны так любить. Форгэл! Форгэл!
Ты сам мне говорил, что путь по следу
Птиц с человеческими головами
Ведет в край мертвых.

Ну, и что с того,
Что к смерти я стремлюсь? Когда лишь там
Должно исполниться их обещанье!
Я там найду – я это знаю точно –
Ту женщину – из сонма Вечно Юных,
Вечно Смеющихся – с которой вместе
Мы сыщем путь заветный в сердце мира,
Туда, где страсть становится бессмертной,
Как яблоки из колдовских каменьев –
Топаза, хризопраза и берилла;
Где в бесконечной смене чудных зрелищ,
В восторженном ошеломленье чувств
Сольемся мы в единое блаженство,
Пока луне достанет сил светить.

Корабль! Смотрите! Вон он там, в тумане!
Мы чуть с ним не столкнулись.

Он везет
Груз пряностей. С подветренного борта
Несет такие запахи!

Там перец
И кориандр.

Нет, киннамон и амбра.

Бессмертные, ты видишь, держат слово.
Их обещания – не тень.

Готовьте
Веревки, чтоб связать борта потуже,
Мы их должны атаковать внезапно.

На палубе – король и королева.
А коли так, найдутся и служанки.

Потише, нас ведь могут услыхать.

Они другим увлечены. Глядите!
Он ее обнял и целует в губы.

Когда она увидит, что за парни
Здесь, на борту, – не станет долго плакать.

Нет, она будет хуже дикой кошки.
У этих дам на первом месте – титул,
Да почести, да серебро и злато,
А стать супружеская – на десятом.

Разбойники – вот лучшие мужчины,
Решительные в схватке и в постели.
А мир их отвергает и плетется,
Как может, на своих кривых ногах.

Вперед, захватим их врасплох, ребята!

На нас напали! Боже, я сражен!

Будите всех внизу!

Что там случилось?

Сюда! На нас напали! Я убит!

Вот, вот они! Похожие на чаек,
Но с человеческими головами,
Мужскими или женскими. Парят
Над волнами, как будто ожидая
Товарищей; потом, собравшись вместе,
Умчат своим таинственным путем.
Еще – еще одна – теперь их пять;
Мне кажется, я слышу голоса,
Но речи их пока еще невнятны.
Нет, внятны! Вот одна из них сказала:
«Мы превратились в птиц. Ах, как легко!»
Другая отвечает: «Может быть,
Теперь мы сыщем край, куда стремились».
А третья спрашивает: «Как ты умер?»
И слышит: «Я зарезан был во сне».
И вдруг все закружились и взлетели
Над мачтой, и какая-то копуша
За ними с криком: «Я убита тоже,
И я хочу теперь соединиться
С моим любимым, чтоб кружиться в небе,
Чтобы блуждать средь ветреных долин,
Средь облаков идущего рассвета».
Но почему они как будто медлят
И ждут чего-то? Почему не мчатся
Навстречу долгожданному покою
В стране желанной?

Эй, чего вы ждете?
Зачем вы медлите – теперь, когда
Вы стали легче и счастливей ветра? –
Не слышат. Слишком высоко кружат.
Но в чем же промедленья их причина?