ЛЕНА. Ну, совсем расклеилась. Ещё не родила, а ревёшь. Растить-то как будешь?
ГАЛЯ. Да мне бы родить живого-здорового. (Пауза.) Виновата я перед всеми, как будто экзамен провалила. Все ждали, а я… Не хочу, чтоб приходили. Придут — расстроятся, а я сдержаться не смогу. Нет, уж лучше бы не приходили… А потом понадобится, а прийти не смогут.
Стук в дверь. Входит парень двадцати пяти лет. Высокий, красивый, спортивного телосложения.
РИТА (оторвалась от зеркала, выпала помада из рук). Стучаться надо. (Сползает с кровати, поправляет халат.)
ПАРЕНЬ. Я стучал, никто не ответил.
ГАЛЯ. Вы к кому?
РИТА (ухмыльнулась). Девчонки в том крыле лежат. Проводить?
ПАРЕНЬ. Мне Ольгу.
ЛЕНА. Нет тут такой.
ПАРЕНЬ. Тогда извините.
ГАЛЯ. Стойте, как это нет? Вам Ольгу? Она сейчас придёт. Вот её кровать. Подождите.
Он сел на кровать. Посмотрел её вязание. Поправил подушку.
Пауза.
Все смотрят на него. Рита достала дыню, режет её.
Заходит Ольга. Парень обнял её.
Рита перестала есть дыню. Парень и Ольга сели на кровать.
ПАРЕНЬ. Ты так меня напугала. Пришёл домой, а тебя нет. Я чуть с ума не сошёл, где ты, в какой больнице. Ну, как ты? (Погладил её по голове.)
Рита с недовольной физиономией громко хрустит, откусывая дыню.
ОЛЬГА. Сама испугалась, думала, рожаю, а дома нет никого…
ПАРЕНЬ. Ребёнок как?
ОЛЬГА. Вроде хорошо, пинается. Сказали, рано ещё рожать, дня через два, три.
ПАРЕНЬ. Поехали домой.
ОЛЬГА. Что???
ПАРЕНЬ. Возьму отпуск на три дня. Если начнётся — привезу тебя сам. Вон тут духота какая, кормят, наверно, плохо.
ЛЕНА (ест суп). Плохо-плохо.
ОЛЬГА (тихо). Ты же сам знаешь, мало ли что. Здесь всё-таки надёжнее. Врачи.
ГОЛОС В КОРИДОРЕ. Давление!
Пауза.
ОЛЬГА. Зовут.
ПАРЕНЬ. Проводишь? Все с животами, мне неловко, будто я виноват перед всеми. Тут вот яблоки… (Даёт мешок.)
Ольга с мужем уходят.
Рита встаёт.
ЛЕНА. Запиши мне 120 на 80. Слышишь?
РИТА. Ну. (Уходит.)
ЛЕНА. Сын, что ли?
ГАЛЯ. Похоже, муж.
ЛЕНА. Да ну, не бывает таких мужей. И бабе-то за сорок, а он молоденький совсем…
ГАЛЯ. Ну и что. Она — красивая.
ЛЕНА. Ой. Ну, ухоженная. Всё равно видно, что старая. Денег, видно, много, вот такого молодого и заимела.
ГАЛЯ. Ты её сразу невзлюбила.
ЛЕНА. А чего мне её любить-то??? Она таких, как мы, презирает. Вон, даже не смотрит в мою сторону. Чо я, не вижу?
Заходят Ольга и Рита.
ЛЕНА. Записала мне?
РИТА. Ну.
ЛЕНА. Сколько?
РИТА. Не помню.
ЛЕНА. Просила же. Вот была бы ты моей дочерью…
РИТА. 320 на 180.
ЛЕНА. Отлупила бы.
РИТА. Сами пишите, не нравится.
Лена идёт к двери. Заходит молодой человек во врачебной голубой пижаме.
АКУШЕР. Коваленко кто?
РИТА. Я.
АКУШЕР. Собирайте вещи.
РИТА. Куда?
АКУШЕР. В родовую.
ЛЕНА. Зачем ей?
АКУШЕР. Рожать.
ЛЕНА. Кому?
АКУШЕР. Коваленко.
РИТА. А мне не надо.
ЛЕНА. Ей не надо ещё.
АКУШЕР. Мне, что ли, надо. У нас и так мест нет, после родов в коридоре отлёживаются. Времени в обрез. На кушетку — и вперёд. Родишь по-быстрому, к праздникам дома будешь.
Рита собирает вещи.
ЛЕНА. Я чё-то совсем ничё не понимаю. (Рите.) У тебя схватки, что ли?
РИТА. А я почём знаю как?
ЛЕНА. Ну, живот болит?..
РИТА. Крутит с утра. Вчера полдыни сожрала.
ЛЕНА. Вот дура. Какая дыня? Тянет?
РИТА. Куда?
ЛЕНА. Живот тянет?
РИТА. Ещё бы. Пять килограмм весу.
ЛЕНА. А как ей рожать, у неё и схваток нету.
АКУШЕР. А мне какое дело. Сказали — рожать.
ЛЕНА (Рите). Ну-ка стой.
РИТА. Чо?
ЛЕНА. Никуда она не пойдёт.
АКУШЕР. А вы кто это?
ЛЕНА. Я — мать.
РИТА. Совсем крыша съехала…
ЛЕНА. Пятерых детей почти. Сама она родит, когда время придёт. (Пауза). Возьмите лучше меня.
АКУШЕР. Схватки, что ли?..
ЛЕНА. Тяжело мне, вот-вот уже рожу. А мне самой рожать нельзя, тужиться нельзя, сетчатка на глазах отходит, ослепнуть могу. Резать надо. Тут у меня и справки есть. (Роется в своих бумагах.)
АКУШЕР. А чо беременела?
ЛЕНА. Ну, что теперь говорить-то…
АКУШЕР. Забеременела, значит, будешь рожать, а то кувыркаться-то каждый может.
ЛЕНА. Это ты, сволочь, кувыркаешся!.. А нам надо ещё выносить девять месяцев. Наблеваться, находиться до того, что вены на ногах вылезают. Ещё работать. Да сохранить от таких, как ты. Вы же так и норовите в транспорте локтём в живот пихнуть, место ни за что не уступите беременной, ещё обматерите.
Пауза.
АКУШЕР. Коваленко, рожать будете?
ЛЕНА. Не будет, придурок.
АКУШЕР. Сумасшедшая. (Закрыл дверь.)
ЛЕНА. Сволочи, думают, им всё можно. К матерям, поди, так не относятся. А я не бомжиха какая, чтоб со мной так. У меня вон их пятеро. И одеты все, и накормлены. «Чо забеременела?» Не наркоманы и по улицам не побираются. (Плачет.)
ГАЛЯ. Не думай ты…
ЛЕНА. Устала я ругаться, ругаться!.. Всю жизнь вот так заступаться, за себя, за детей. А их ведь каждая гнида хочет затоптать, затюкать. Только отвернись, никто детей не пожалеет. Злые люди кругом. Всю жизнь одна, никто не заступится, не пожалеет. От своего никакого толку, только жрёт да пьёт на мои деньги. (Плачет.) А некоторым и деньги, и муж молодой, красивый. Не пьёт, заботится. А чем я хуже? Рожей, что ли? Так мне её накрасить, она ещё лучше будет.
ОЛЬГА. Да перестаньте вы. Чему завидуете? Не дай бог вам пережить с моё. (Пауза.) Смерть троих детей пережить невозможно…
ЛЕНА. Господи. Троих? (Пауза.)
ОЛЬГА. С двадцати лет я пыталась забеременеть. Одного доносила до трёх месяцев, двух других до четырёх. Перепробовала всё, чем только не лечилась. И вот только сейчас, в сорок три года, доносила. (Улыбается.)
ЛЕНА (сморкается, вытирает слёзы). Ну, как доносила-то?
ГАЛЯ. Бог помог вам, Ольга. Он любит таких, как вы. Не сломить которых ничем. Никакими несчастьями. Вы верили — вот и помог вам бог. Счастливая вы, Ольга. И дети у вас будут счастливые.
ОЛЬГА. Ни при чём здесь бог. Я и молилась, и свечки ставила. Думала, верить буду — поможет. А как потеряла третьего, совсем плохо мне стало. Внутри будто что-то оборвалось. Иду как-то домой, а мысли такие в голову лезут: вот приду сейчас домой, возьму верёвку для белья, свяжу покрепче, зацеплю к люстре, или нет, к люстре — упадёт, лучше к трубе в туалете, да, там как раз будет. И удавлюсь. И кончится всё. Представила я это, и полегчало как-то. Иду, и подходит ко мне женщина, и говорит: «Вижу, что у вас беда, прочтите книгу, и вы найдете покой». Всунула мне в руку книгу и ушла. Не помню, как пришла домой. Села в одежде на кровать. Не знаю, сколько так просидела. Так, видимо, и не смогла повеситься. Проревелась. За всех своих детей проревелась, за все несчастья, за то, что ничего не смогу изменить.
ЛЕНА. А книга-то?
ОЛЬГА. Да. Она лежала в коридоре на полу. Книга о Будде.
ЛЕНА. Секта, значит.
ОЛЬГА. Стала листать. Какие-то необычные рисунки. Будды с синей кожей. (Пауза.) Смотрела я эти картинки, и казалось, я это видела когда-то. Там была нарисована река. Люди пускают в эту реку плот с умершим, весь украшенный цветами. Все улыбаются, танцуют, но зажимают носы. И в этой реке много таких плотов. Некоторые уже развалились, трупы с вывороченным гниющим мясом, с выклеванными глазами. Такой у них, оказывается, обряд похоронный. И поверье — если зайдёшь в эту реку, то излечишься от любой болезни, а если бесплодна, то родишь ребёнка. И я вспомнила, что видела такой сон: плыву я в грязной воде, вокруг трупы, я их раздвигаю, раздвигаю и не могу доплыть до берега. Всё это было так странно. Я сначала не поверила. Ходила месяца два. И врезалась мне в голову эта река. Думаю, последняя это моя надежда. Если сейчас не забеременею и не доношу, то больше никогда.
ГАЛЯ. Неужели поехала?
ОЛЬГА. Поехала в Индию, нашла эту реку и искупалась в ней.
ЛЕНА. Так просто «в Индию» и так просто искупалась? И чо, там всё, как писали?
ОЛЬГА. Трупов только больше. Сгнившие руки, ноги, головы плавают. Смрад страшный.
ЛЕНА. Гадость.
ОЛЬГА. Вернулась домой и через два месяца забеременела. Доносила вот до срока.
Пауза.
ЛЕНА. Чудо какое-то. Так не бывает. Кто у них бог-то?
