Вася. Тебе нравится, папа?
Мацнев. Нравится. А тебе?
Вася. Мне тоже. Мне очень.
Мацнев. Что ж тебе нравится? Улица? – Вася. И улица, и разное.
Мацнев. А давно ты улицу видал?
Вася. Так это совсем другое дело: отсюда смотреть!
Мацнев. Красивее?
Вася. Понятно, красивее.
Александра Петровна сама приносит два стакана чаю.
Мацнев. Спасибо, мать. Слышишь, как ракитой пахнет, цветет уже. Хорошая, мать, весна.
Александра Петровна. Она всегда, Колечка, хорошая.
Мацнев. И Пасха будет хорошая. Поцелуй-ка меня в голову, мать. А Васька-то?
Александра Петровна. Ну, если только он мне простудится…
Вася. Не простужусь, не таковский.
Александра Петровна. Вот увидим, каковский ты. Ну, пейте, пейте. И не обжигайся, Вася.
Выходит. Отец и Вася молча, оба с блюдечек, пьют чай. Вася пьет благоговейно и несколько подобострастно.
Вася. А как чай пахнет с воздухом. Хорошо, папа?
Мацнев. Хорошо. Васюк, ты рад, что две недели гулять? Постой, сегодня четверг?
Вася. А то что же? Сегодня из церкви со свечками пойдут. А ты рад?
Мацнев. Чему?
Вася. Что тоже гулять?
Мацнев. Тоже рад.
Вася. Все рады. Папа, а ты знаешь, чьи это куры?
Мацнев. Нет, а чьи?
Вася. Ей-Богу не знаешь? Совсем не знаешь?
Мацнев. Нет. Та, куцая, что-то знакомая, где-нибудь встречались.
Вася (хохочет). Встречались! Да это наши!
Мацнев. Да ну?
Вася. Да ей-Богу же! Честное слово! А он смотрит и не знает, говорит, знакомая.
Мацнев. А кто ей хвост выщипал? Не ты?
Вася. Конечно, я этим не занимаюсь. Да наша же Жучка и выщипала. – Папа, я выпил.
Мацнев. На здоровье.
Вася. Папа, а тебе не скучно будет, если я пойду? Ты один посиди.
Мацнев. А что, дела есть?
Вася (вздохнув). Есть. Ты не скучай, маму позови. А мне нельзя. Хочешь, я велю тебе еще чаю принести. Пей. Хочешь?
Мацнев (в тяжелом раздумьи). Да как тебе сказать, Вася, чтобы не соврать?
Вася (нетерпеливо). Ну?
Мацнев. Конечно, – с одной стороны, отчего и не выпить?
Вася. Ну да! Только говори скорее! А с другой?
Мацнев. Но, с другой, если вдуматься – понимаешь, вдуматься…
Вася. Ну?
Мацнев. А с другой… (Смеется.) Ну, вели, вели. Постой: стакан захвати!
Вася выходит со стаканом. Мацнев один, смотрит в окно, тихонько напевает на мотив Васькиного пения: «Выставляется первая рама…»
Входят Надечка и Зоя.
Зоя. Все в окно смотрите, Николай Андреич? А я к вам проститься, домой иду.
Мацнев. Что ж так рано, Зоенька? Мало вы сегодня у нас покрасовались.
Зоя (улыбаясь). Надо, ждут. Какой у вас красивый сад – неужели это правда, что вы сами весь его насадили?
Мацнев. Сам.
Надя. Я тебе ж говорю, что сам. Теперь веришь?
Мацнев. До меня, как я эту землю купил, тут огород был, капусту садили. А что, хорош?
Зоя. Очень хорош. Но вы такой еще молодой, а деревья совсем большие. Скоро они зацветут – какая у вас будет красота! Я к вам буду приходить к экзаменам готовиться, можно? Меня Надечка зовет.
Надя. О чем ты папу спрашиваешь? Смешная!
Мацнев (улыбаясь). Приходите. Одним цветком будет больше. Ах, простите, что я без галстука!
Надя. Ты опять, папа! – Папа, мы с ней сегодня вместе к стоянию пойдем.
Входит со стаканом чаю Александра Петровна.
Александра Петровна. С Зоей Николаевной? Но я сама с тобой вместе хотела, как же ты так! Придется нам вдвоем с теткой, видно… ну, ничего, зато и скорее будет, мы с ней на лошади поедем. А Сева не с вами, взяли бы вы его!
Надя. К нему сейчас Нечаев придет. Они для нас слишком важны!
Зоя (улыбаясь). Нечаев не важен.
Александра Петровна. Нечаев придет, как же это? А в доме никого не будет, так они и будут в пустом доме сидеть? Марфа тоже к стоянию идет, я ей обещала, им и самовара подать некому. Или мне остаться?
Мацнев. Пустяки, Саша, иди себе. И так посидят. А вы вот что, Зоенька, после стояния вашего приходите с Наденькой к нам, Нечаев нам на гитаре сыграет…
Александра Петровна. Да что ты, да разве сегодня можно? Опомнись, Коля!
Мацнев. А что, нельзя? Ну, так, если гитары мать не позволяет, я галстук надену, усы нафабрю – приходите.
Надя. Папа в тебя влюблен (шепотом, страстно), Зойка, приходи! Непременно, слышишь!
Мацнев. Папа влюблен. Влюблен папа, только маме не говори.
Александра Петровна. А маме что! Приходите, Зоечка, приходите.
Зоя. Право, не знаю, постараюсь. У вас так хорошо, что, вероятно, приду, если дома только не задержат. На наших улицах, среди камня, даже весны как-то незаметно – вы бы так не могли жить, Николай Андреич?
Мацнев. Не мог бы, Зоенька. Я первобытный человек: на краю города еще могу, около города еще помещаюсь, а в самую вашу гущу залезть – сдохну.
Надя. Папа ни за что не стал бы жить в городе, если бы не служба. Ну, надо идти, Зоечка! До свидания, мама.
Целуется с матерью, Зоя прощается, уходят.
Александра Петровна. У них свой дом на Дворянской и тоже сад, Надя говорит. Вот странно, Коля: семь они лет вместе учатся и как будто друг друга не замечали, а этот год водой их не разольешь! Мне она тоже нравится, воспитанная девочка, но чтобы так влюбиться в нее, как наша Надя…
Мацнев. Куда ты, Саша? Посиди, поговори.
Александра Петровна. Да некогда мне, Колечка, насчет ужина надо еще распорядиться, ведь мы сейчас идем с тетей… (Выглядывает в окно.) А и правда, как хорошо пахнет! – ракита эта, что ли? Хорошо!
Мацнев. Сядь. Ракита. А ты видала, какие у нас завязи на сирени?
Александра Петровна. Ну, рано еще!
Мацнев. А ты посмотри-ка, Саша, взгляни-ка: Мишка Додончик начал крышу перекрывать, да так и не кончил: теперь Пасху так простоит.
Александра Петровна. Да и то! Вот пьяница! – Надо идти мне, Коля, кажется, к Первому Евангелию звонили уж.
Мацнев. Поспеешь, Саша, а на будущий год я решил: бросаю банк – и в деревню. Мне Иван Акимыч говорил: есть тут одно именьице десятин семьдесят, но пречудесное… Вот бы! Саша!
Александра Петровна. А дом?
Мацнев. Продам, конечно.
Александра Петровна. Жалко будет, Коля, привыкла я!
Мацнев. Там я еще лучше устрою. А тут что нам делать одним? Всеволод в Москве, Надя осенью туда же, ну, а Ваську у дяди устроим…
Александра Петровна. Это верно: Петр с удовольствием его возьмет. А на лето к нам. Да и те приедут, старшие – им тоже будет хорошо.
Мацнев. Саша, а тишина-то какая, а ширь-то какая. Хорошо у нас, а все город, а там вот теперь, когда солнце заходит… Или пойти по меже среди зеленей… Тесно тут!
Александра Петровна. И не говори – а я разве не отдохнула бы? Вот теперь Пасха, гости, голову потеряешь. Марфа-то наша и куличей поставить сама не умеет… Ты говоришь: сирень, а я и в сад-то сегодня зайти не могла, все некогда!
Мацнев. А ты все-таки зайди. – А хорошо бы еще на свете пожить, Саша! Годков так бы тысячу!
Александра Петровна. Куда нам столько! – Слышишь: опять у Михаила Архангела звонят. Надо идти.
Молчание. Оба задумались.
Коля!
Мацнев. Что?
Александра Петровна. Что-то, мне кажется, лицо у тебя почернело последнюю неделю? Может быть, это только от воздуха, а я все-таки боюсь.
Мацнев. Волка бояться, в лес не ходить. (Вздыхает.) Эхма, кабы денег тьма: купил бы собачку и весь день брехал бы на нее!
Заметно смеркается. Входит тетя Настя.
Тетя. Саша, ты что же это? Я тебя по всему дому ищу, а она расселась! Одевайся, матушка, пора, для тебя поп на бис петь не станет!
Александра Петровна. Да вот этот заговорил. Сейчас!
Мацнев. Да куда вы, стрекозы! Успеете еще. Настя, а скажи-ка про Всеволода: хорош? Видала, как девицы на него посматривают? Что ж, язва, молчишь!
Тетя. Герой!
Мацнев. А я уж и не герой?
Тетя (подходя ближе и кладя руки в бока). Ты, Коля, – я прямо это скажу – в его года такой был, что все от тебя с ума сходили!
Мацнев. В воду бросались – сколько тогда утонуло, я помню!
