Август. Говорят, сеньер, что странствующие рыцари понимают звериный язык?
Рыцарь (немного заговариваясь.) Не в том смысле, как ты думаешь. Разумеется, они нам кое-что говорят. Для рыцаря каждый дикий зверь — символ, и потому его рычание или рев становятся символической фразой, которая огненными литерами вписывается в наш мозг. Если хочешь, животные, скорее пишут, нежели говорят. Но всегда одно и то же. Животное каждой породы говорит тебе только одну фразу, причем говорит издалека и нередко угрожающим тоном… Олень о чистоте, кабан — о презрении к благам земным. И при этом говорит с тобою всегда только старый самец. А ведь за его спиной есть прелестные оленихи, очаровательные маленькие свинки… Так нет же, вечно тебе читает проповедь старик с десятью отростками на рогах, либо кабан отшельник.
Август. Но ведь есть еще и птицы!
Рыцарь. Птицы нам не отвечают. Я очень разочаровался в птицах. Они всегда заводят одну и ту же канитель, твердят странствующему рыцарю, что лгать — дурно. Я пытаюсь их заинтересовать. Спрашиваю, как они поживают, хорош ли выдался год в отношении линьки или кладки яиц, утомительное ли дело высиживать птенцов? Ничего не получается. Они нас не удостаивают ответа.
Август. Меня это удивляет применительно к жаворонку, сеньер… Жаворонку должно бы нравится изливать душу.
Рыцарь. Высокий ворот не позволяет рыцарю разговаривать с жаворонками.
Август. Но если так, что же привело вас в эти места, ведь отсюда редко кто возвращается!
Рыцарь. А как ты полагаешь? Разумеется, женщина.
Август. Я не стану вас расспрашивать, сеньер.
Рыцарь. Почему же? Напротив! Ты будешь меня расспрашивать, и немедленно! Вот уже тридцать дней, как я не говорил о ней, Август! Не думаешь же ты, что я упущу удобный случай наконец-то поговорить о ней, раз уж мне повстречались две человеческие души!.. Спрашивай! Спроси как ее зовут, да поживее…
Август. Сеньер…
Рыцарь. Спрашивай, если ты и впрямь намерен узнать ее имя!
Август. Как ее имя?
Рыцарь. Ее зовут Берта, рыбак! Какое прекрасное имя!
Август. От души говорю, великолепное!
Рыцарь. Другие зовутся Анжелика, Диана, Виоланта! Кто угодно может называться Анжеликой, Дианой, Виолантой. Но только она, одна-единственная заслуживает свое гордое, трепетное, волнующее имя… И ты, Евгения, наверно, хочешь знать, хороша ли она?
Евгения (которая входит). Хороша ли она?
Август. Речь идет о Берте, о графине Берте, бедная моя жена.
Евгения. Ах, вот что! Хороша она?
Рыцарь. Евгения, наш король повелел мне закупать для него лошадей. Вот почему я остаюсь барышником даже с женщинами. От меня не ускользнет ни малейший изъян. У помянутой мною Анжелики на большом пальце правой руки ноготь неровный. У Виоланты золотая блестка в глазу. В Берте все совершенно.
Евгения. Мы донельзя рады этому, сеньер.
Август. Должно быть, красиво, когда золотая блестка в глазу?
Евгения. Что ты вмешиваешься не в свое дело, Август!
Рыцарь. Блестка? Не думай так, любезный хозяин. День-другой эта блестка тебя позабавит. Тебе забавно будет запрокидывать лицо своей Виоланты под лунным светом, целовать ее при огнях факелов… На третий день ты ее возненавидишь, уж лучше бы — подумаешь ты, — чтобы в глаз моей дамы попала мошка!
Август. А как это выглядит? Как зернышко слюды?
Евгения. Ты нам действуешь на нервы со своими блестками! Не мешай говорить рыцарю!
Рыцарь. Верно, славный мой Август! Откуда такое пристрастие к Виоланте? Когда Виоланта сопровождает нас на охоту, ее белая кобыла постоянно сбивает себе колени. Это красиво, белая кобыла с кровоточащими коленями, особенно, если присыпать ссадины угольным порошком. Когда Виоланта несет в покои королевы подсвечник, она вечно ухитряется поскользнуться и упасть на каменные плиты. Когда старый герцог берет Виоланту за руку и рассказывает ей веселую историю, она начинает плакать…
Август. Виоланта? Плакать?
Рыцарь. Насколько я успел узнать тебя, Август, ты думаешь спросить у меня, что делается с блесткой в глазу, когда человек плачет?
Евгения. Разумеется, он думает спросить об этом сеньер. Он упрям, как осел!
Рыцарь. Он будет думать об этом только до той поры, как увидит Берту… Потому что вы приедете на свадьбу, любезные хозяева! Я вас приглашаю! Берта поставила единственным условием нашего брака мое возвращение из этого леса. И если я вернусь, то лишь благодаря вам… И ты увидишь свою Виоланту, рыбак, увидишь ее большой рот, ее маленькие ушки, ее греческий носик, каштановые волосы, увидишь, как она выглядит рядом с моим черным ангелом!.. А теперь, добрая Евгения, принеси мне заварную форель… Она переварится!
Дверь отворяется, появляется Ундина.
Те же. Ундина.
Ундина (застыв на пороге). Как вы прекрасны!
Август. Что ты говоришь, дерзкая девчонка?
Ундина. Я говорю: как он прекрасен!
Август. Это наша дочка, сеньер. Она непривычна к обществу.
Ундина. Я говорю, я счастлива узнать, что мужчины могут быть так прекрасны… У меня сердце замирает!..
Август. Замолчи!
Ундина. Я вся трепещу.
Август. Ей пятнадцать лет, рыцарь. Простите ее…
Ундина. Я же знала, что должен таиться какой-то смысл в том, чтобы быть девушкой. Смысл в том, что мужчины тоже прекрасны…
Август. Ты докучаешь нашему гостю…
Ундина. Вовсе я ему не докучаю… Я ему нравлюсь… Видишь, как он на меня глядит… Как тебя зовут?
Август. К сеньеру не обращаются на ты, бедное дитя!
Ундина (приближается). Как он красив! Посмотрите на это ухо, отец, это же драгоценная раковина! Как ты можешь подумать, что я скажу «вы» в такое ухо!.. Кому ты принадлежишь, милое ушко?.. Как его зовут?
Рыцарь. Меня зовут Ганс…
Ундина. Мне надо было самой догадаться. Когда ты счастлива и открываешь рот, то произносишь; «Ганс»…
Рыцарь. Ганс фон Виттенштейн…
Ундина. Когда поутру выпадает роса, и на сердце грустно, и с уст твоих слетает пар, невольно произносишь «Ганс»…
Рыцарь. Фон Витгенштейн цу Витгенштейн…
Ундина. Какое прелестное имя! Как прелестно, когда в имени звучит эхо!.. Зачем ты здесь?.. Ты пришел за мной?..
Август. Ну, довольно, иди в свою комнату…
Ундина. Забери меня!.. Увези меня!
Входит Евгения с блюдом.
Евгения. Вот ваша заварная форель, сеньер, кушайте на здоровье, это будет лучше, чем слушать нашу дочку…
Ундина. Заварная форель!
Рыцарь. Она просто великолепна!
Ундина. Ты посмела приготовить заварную форель, матушка!..
Евгения. Замолчи. Так или иначе, она сварена…
Ундина. О, моя милая форель, ты с самого рождения плавала в холодной воде!
Август. Не станешь же ты плакать из-за форели!
Ундина. Они называют себя моими родителями… И они тебя поймали… И бросили тебя живьем в кипяток!
Рыцарь. Это я им велел, девочка.
Ундина. Вы? Мне следовало самой догадаться… Если поглядеть на вас вблизи, все становится ясно… Вы грубое животное, да?
Евгения. Извините нас, сеньер!
Ундина. Вы ни в чем ничего не понимаете, да? И это рыцарство, это отвага!.. Вы гоняетесь за великанами, которых и на свете-то нет… а когда маленькое живое существо прыгает в прозрачной воде, вы заставляете бросать его в кипяток!
Рыцарь. И я его ем, дитя мое! Ибо нахожу его сочным!
Ундина. Сейчас увидите, какое оно сочное… (Выбрасывает форель в окно.) Ешьте теперь… Прощайте…
Евгения. Куда ты опять уходишь, малютка?
Ундина. Там, за дверью есть кто-то, кто ненавидит людей и хочет рассказать мне все, что о них знает… Прежде я всегда затыкала уши, у меня было свое мнение… А теперь — конечно, я буду слушать…
Август. Она уходит из дому в такой час!
Ундина. Через минуту я буду знать все, узнаю, какие они, что они такое, что могут сделать. Тем хуже для вас…
Август. Силой тебя удержать, что ли?
Она отскакивает от него.
Ундина. Я уже знаю, что они лгут, что те, кто красив, безобразны, те, кто отважен, трусы, я знаю, что ненавижу их!
Рыцарь. Они тебя полюбят, крошка…
