Она. Ох, как мне хочется это увидеть!
Голос (оглушительно). Учти, я — сумасшедший!
Она. Тоже, напугал! Все мои мужья называли меня «сумасшедшей»… Значит, нас здесь будет двое — сумасшедших!
Голос. Учти, я — по правде… Я — эпилептик. Как все гении. Как Достоевский Федя. Я так задрожу, я такую конвульсию выдам!
Она. Ну и дрожите! На здоровье! Тоже — событие! Надо спокойней относиться к таким вещам. Например, Август Стриндберг… это великий драматург… весьма бытово относился к этим делам. Он вежливо говорил своим гостям: «Простите, господа, я вас покидаю, у меня в два — конвульсия…» Ха-ха-ха!
Голос. Он был их эпилептик, а я — наш… Если я задрожу — я тебя в клочья разнесу!
Она. Не знаю, не знаю… Пока вы только угрожаете — а дел никаких!
Голос. Ну что ж… Я покажу сейчас — как я гоню из моей комнаты… Тебя обслужить по первому разряду, старуха?
Она. Уж пожалуйста, в самом полном объеме, уж вы постарайтесь! Напоминаю: смертью вы меня уже путали, сумасшествием — тоже.
Голос. Ничего, у меня есть кое-что в запасе. Итак, я начинаю говорить правду…
Она. Очень интересно. Например?
Голос. Например: что это, старая карга, нарумянилась, платье новое надела — небось на свиданку со смертью собралась? (Хохочет.) Как?
Она. Ну просто «кайф», как вы говорите!
Голос. А со старичками я еще «кайфовей». Ишь, говорю, старый хрен, мне санитарка все про тебя донесла. Как ты больным притворялся и довести попросил, а сам ее за плечики все норовил ухватить! Я тебя насквозь вижу, сексуальный маньяк! Хо-хо-хо!
Она. Здорово вы научились оскорблять людей. Но знаете, я работала в театре, и я знавала таких мастеров этого дела — теперь мою шкуру кочергой не оцарапать!
Голос (вдруг свистит. Потом орет через мегафон, оглушительный вопль). Громи старуху! Громи-и-и! Ату ее! Ату!
Она. Как?.. И это — все?
Голос (сконфуженно). Нет, есть еще секретное оружие — мат. Я мат очень люблю — он речь сокращает! Скажу сейчас одно слово — на три веселые буквы…
Она (сухо). Не успеете! (Идет в угол.)
Голос. Ты что?.. Ты куда?..
Она (нежно). Здесь хлорка в углу стоит… Санитарка-курица ее оставила… (Остановилась.)
Голос (в ужасе). Ты что?
Она. Именно! Я буду поливать вас — сверху. (Вдруг бешено.) Я выкурю тебя, как таракана! Я уничтожу! Я…
Голос. Не надо! Не смей! Не надо!
Она (опять нежно). По-моему, вы сдались? (Вдруг вложила два пальца в рот, оглушительно свистит, орет.) Победа! Победа! Победа!
Голос. Ведьма! Ведьма! Ведьма!
Она (вновь нежно). Я — актриса, поверьте, это хуже! Итак, комната — моя! (Идет к эстраде.)
Голос. Ты что задумала?.. (Стонет.) Ты идешь к роялю?
Она. Ну, в яблочко!
Голос. Ты собираешься мучать слух пожилого джентльмена под диваном?
Она. Ну, все точно! (Садится у рояля. Кладет свою книгу на рояль.)
Голос (орет). Не смей!.. Не надо! Умоляю! Если тебе так приспичило играть — точно такой рояль стоит в большой гостиной, я объясню дорогу!
Она. Никаких больших гостиных! Я провела слишком много лет на людях! И меня здесь особенно прельщает, что единственная физиономия в комнате находится под диваном!.. Ха-ха-ха!
Голос. Не дам! (Почти плача.) Ну почему? Ну за что?.. Как я хорошо жил!..
Она. «Мы были на бале… на бале…» Сегодня у меня особый день. (Тщетно пытается открыть крышку рояля.) И я должна себе сделать подарок… (Крышка не открывается; гомерический хохот через мегафон.)
Голос. Ну и как — сыграла, старуха?.. Он заперт! С тех пор как я захватил гостиную… Хо-хо-хо!
Она (бормочет). Боже мой, значит, это и есть тот самый «драгоценный рояль» — «который заперт и ключ от которого потерян»?.. Как я любила эту фразу из «Трех сестер».
Голос. Что ты там бормочешь?
Она (не отвечая, бормочет, поглаживая закрытую крышку). Первая роль… Жизнь была как беспредельное поле… освещенное солнцем. И вот теперь оглядываюсь назад — и понимаю: жизнь — это очень узкая полоска… и в тени… Может быть, это оттого, что к старости столько забываешь?.. Сон… Сон! (Она замолкает и недвижимо сидит у рояля.)
Голос. Ты что там колдуешь?
Она. Я слушаю, не мешайте!
Голос. Тоже — «ку-ку»? Что ты слушаешь?!
Она (вдруг яростно). Музыку, сукин сын! (Бешено.) У меня в доме живет такой же негодяй, он бьет в стену, когда я играю… И я научилась слушать музыку про себя! (Молчание, она слушает.)
Голос (ворчит). Ах, не смейте ей мешать слушать музыку про себя… Ах, у нее сегодня особый день… Хо-хо. Что же это за такой день, старуха? Наверное, день твоего рождения? Я угадал? (Молчание — она все сидит, положив руку на крышку рояля, и слушает.) И они сдали тебя сюда — в такой день?.. Вместо того чтобы усадить тебя в центре стола и сюсюкающими голосами восклицать: «Ах, посмотрите на нашу бабулю!.. Сколько ей лет? Шестнадцать! За самую молодую среди нас…» Здесь поднимаешься ты, хрустя суставами…
Она. Убью! (С неожиданной силой швыряет книгу под диван.)
Голос (вопит). АРА.
Она (яростно). Попала! И молчать!!!
Голос замолкает. Она все сидит у рояля, слушает музыку, очевидно с чем-то для нее связанную. Наконец Она поднимает голову и встает со стула.
Голос. Концерт окончен? Бис! Браво! Брависсимо! Что мы слушали?
Она (примирительно). «Ноктюрн» Шопена… Верните, пожалуйста, книгу!
Голос. Кстати, а что это за книга? (В мегафон слышен шелест страниц, затем потрясенный шепот.) Боже мой!.. Боже мой!.. (Необычайно взволнованно.) И ты преспокойно слушала какую-то музыку, швырнув в меня эту книгу?! Ты хоть знаешь, что ты швырнула?
Она. Отдайте книгу!
Голос (стонет). Это — «Игрок» Феди Достоевского! Самая мистичная Федина книга!.. И ты ее — как камень… в меня?! В Федю! Креста на тебе нет, старуха!
Она. Стало быть, вы — Федя?
Голос. Это он… который ее написал… И это я, в которого ты швырнула…
Она. Да, это был не лучший мой жест. Пусть простят меня оба Феди… Верните книгу!.. Ее положили мне мои дети… Я люблю этот роман.
Голос (вопит). Что? Что ты сказала?! Ты любишь? Правда, старуха?.. Это все меняет! (Кричит.) Все может быть спасено!
Она. Послушайте, вы вернете книгу? (Идет к дивану.)
Голос (вопит). Санитарная зона! Не сметь!.. Сейчас верну… (Нежно.) Только подержу ее в руках чуток!.. Ах, как я люблю это издание… (Бормочет.) Это сразу же после моей смерти… Гляди, здесь надпись дарственная! Ишь ты — подарил… Станиславский?! Ну, ты даешь! А может, ты какая знаменитость? Нет, если бы ты была знаменитость, тебя не сдали бы в этот забытый Богом дом!
Она решительно направляется к дивану.
Сам! Сам!
Из-под дивана навстречу Актрисе летит по полу книга. Она не без труда наклоняется, долго поднимает.
А в общем, будь ты хоть раззнаменитой — все равно тебя не знаю… Я по вашим театрам не хожу, я в пивбар хожу. (Вдруг шепотом.) Но какой, однако, пасьянс получился? Ты — Актриса, ты любишь Федю, ты принесла с собой роман «Игрок», тот самый мистический роман, о котором я мучительно философствовал все это время! Боже, я сейчас сообразил, почему не разодрал тебя в клочья, почему позволил надругаться над моей комнатой. (Шепчет.) Я тебя предчувствовал, старуха!.. Я все важное всегда предчувствую… Однажды я… то есть он, Достоевский Федя… так написал об этом: «Я в каком-то ожидании чего-то… Я как будто болен теперь. И кажется, со мною должно случиться что-то очень решительное — может быть, тихое, может быть, грозное. Во всяком случае — неизбежное».
Она. Как? Вы это… наизусть?
Голос (странно). Я всего Федю… могу наизусть… (Помолчав.) Как хорошо, что твои дети засунули тебя в этот дом!
Она (бешено). Да что ж вы повторяете, как попугай! Просто тупица какой-то!.. Меня никто никуда не засовывал, ясно?
Наступает молчание.
Ну что вы там притихли?.. Я не хотела на вас кричать!.. Я могу вам все объяснить, перед тем как уйду… в эту… ну, в эту…
