Саул, Мелхола, Авенир, несколько солдат.
О мой несчастный государь!
Куда бежишь? Ужасна эта ночь!
Враг напал внезапно,
И мы разбиты наголову…
Мы
Разбиты? Что же ты, изменник, жив?
Живу, чтобы спасти тебя. Вот-вот
Сюда нагрянут филистийцы, натиск
Их будет грозен. Вверх по этой круче
Я уведу тебя, пока темно.
Чтобы я жил, когда народ мой гибнет?
Спеши!.. Бой приближается… подходят…
Неужто бегство?… А Ионафан,
А сыновья?…
О, небо!.. сыновья
Твои стояли твердо… Горе!
Нет больше у тебя сынов, Саул.
Кто ж остается? Ты — и то не мне. -
Я в сердце все давно уже решил,
И час настал. — Последний мой приказ
Исполни, Авенир: в надежном месте
Укройте дочь мою.
О нет, отец!
Вокруг тебя я обовьюсь лозой:
Враг в женщину копье метать не станет.
О дочь… Молчи! Мне больше слез в очах
Не надо. Побежденный царь не плачет.
Ну, Авенир, ступай, спаси ее,
А если недруги ее захватят,
Не говори, что это дочь Саула,
Скажи им, что она жена Давида -
И пощадят ее. Ступай, лети!..
Клянусь, коли чего-нибудь я стою,
То будет спасена; но ты…
Отец!
Я не хочу, я не могу оставить
Тебя…
А я хочу! Еще я — царь.
Враг рядом. Авенир, лети, а будет
Противиться, то силу примени.
Саул.
О, сыновья!
Я был отцом. — И вот ты, царь, один:
Нет ни друзей, ни слуг, ни чад. — Сполна
Оплачено тебе господним гневом? -
Но ты еще со мной, о меч, приди
Для исполнения последней воли. -
Вон воины проклятого врага,
Вон на горе их факелы, мечи…
Здесь, Филистия, ты найдешь меня
Пусть мертвецом, но все-таки — царем.
По мнению подавляющего большинства критиков "Саул" лучшая трагедия Альфьери. По словам автора, замыслил он ее 30 марта 1782 года. За неделю, с 2 по 8 апреля, набросал прозаический ее вариант. В июле того же года Альфьери переложил ее в стихи. 26 сентября 1782 года трагедия была завершена.
В своей "Жизни" Альфьери так описывает происхождение замысла трагедии:
"Начиная с марта того года (1782 г. — Н. Т.) я пристрастился к чтению "Библии", хотя и читал ее отрывками, не по порядку. Тем не менее и такого чтения хватило, чтобы зажечься удивительной поэтичностью книги, и я почувствовал, что не смогу успокоиться, пока не дам выхода охватившему меня наваждению в каком-нибудь поэтическом сочинении на тему. Так я задумал, набросал прозой, а вскоре и переложил стихами своего "Саула", который явился по счету четырнадцатой моей трагедией, полагая, что она будет и последней.
Но творческая моя фантазия так распалилась, что, не осади я ее шпорами принятого решения, по меньшей мере еще две библейских трагедии явились бы на свет…"
"Саул" одна из самых скоропалительно вытекших из-под пера Альфьери трагедий, и, пожалуй, едва ли не самая его любимая. Следует верить автору, что непосредственным источником вдохновения послужило для него именно чтение "Библии" ("Первая Книга царств", гл. XII–XXVI), а не тех двух источников (французского и английского), на которые ссылаются некоторые позднейшие исследователи творчества Альфьери. Скорее можно предположить, что интерес к этому сюжету был подогрет еще и некоторыми итальянскими переложениями отдельных эпизодов из "Библии", бывших в ходу во времена Альфьери (свидетельство аббата Калузо, ближайшего друга Альфьери и великолепного знатока восточных и, в частности, библейских древностей).
"Саул" имел завидную судьбу на итальянской сцене. Не считая любительского спектакля, в котором роль Саула не без успеха играл сам автор, можно было бы перечислить множество спектаклей XIX века, в которых выступали величайшие итальянские трагики, такие как Модена, Росси и Сальвини.
В эпоху Рисорджименто эта трагедия воспитывала пылкий патриотизм, ненависть к иноземному игу, мечты о единстве Родины. Абстрагированность от конкретной истории как нельзя лучше подчеркивала общую моральную направленность трагедии Альфьери.
Публикуемый перевод "Саула" выполнен Д. Самойловым специально для настоящего издания.
Н. Томашевский
Перевод Е. Солоновича
БЛАГОРОДНОЙ ДАМЕ, ГРАФИНЕ ЛУИЗЕ ШТОЛЬБЕРГ АЛЬБАНИВерша нередко над собою суд
За то, что не почтил я посвященьем
Тебя доселе к этим сочиненьям,
Что мне безумца славу принесут,
Хочу тобой украсить этот труд, -
Ты встретила его с благоволеньем,
И лишь тебе обязан он рожденьем,
Как и другие, собранные тут.
Любовь Кинира дочери несчастной -
Безгрешного созданья грешный пыл -
Тебя не оставляет безучастной.
И все мои сомненья заглушил
Укор безмолвный, требующий властно,
Чтоб "Мирры" боль тебе я посвятил.
Витторио Альфьери
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Кинир.
Кенхреида.
Мирра.
Перей.
Евриклея.
Хор.
Жрецы.
Народ.
Действие происходит в Кипрском царстве, во дворце.
Кенхреида, Евриклея.
Войди: едва забрезжила заря,
А мой супруг обычно не заходит
Ко мне в такую рань, и говорить
О нашей бедной дочери открыто
Ты можешь, Евриклея. По лицу
Расстроенному твоему и вздохам,
Которые сдержать не в силах ты,
Я догадалась…
Смерть любая лучше,
Чем жизнь бедняжки Мирры. Я царю
Об этом не сказала бы: превратно
Способен слезы девичьи отец
Понять. И я — к тебе с покорной просьбой?
Царица, выслушай меня.
Увы,
Сама давно я вижу, как на убыль
Идет ее цветущая краса
И взгляд живой тоска немая застит.
И ладно плакала б она!.. Так нет,
Молчит и не уронит ни слезинки
Из глаз, что слез полны. Вотще мои
Объятия и вечные вопросы
О том, что мучает бедняжку: знай,
Твердит она, что ничего. Меня же
Не обмануть.
Тебе с царем она
Родная дочь, но ведь и я, как дочку,
Ее люблю. Уже семнадцать лет
Мою воспитанницу прижимаю
Я каждый день к груди… И что ж теперь?
Она, которая привыкла с детства
Не скрытничать со мною никогда,
Не стала разве и со мною скрытной?
И мне она твердит, что нет причин
Для беспокойства… Но при этом слезы
Не в силах против воли удержать.
Откуда столько грусти в юном сердце?
Я приписала было эту грусть
Сомненьям дочери, которой вскоре
Супруга выбор предстоял. На Кипр
Из Азии и Греции спешили
Отважнейшие из владык на зов
Ее красы. Мы дали ей возможность
Решать самой свою судьбу. В одном
Ей доблесть нравилась, другой по вкусу
Был обходительностью ей; за тем -
Владенья большие, тогда как этот -
И царственен, и краше всех других.
Быть может, выбирая, опасалась
Она, что тот, кто мил ее очам,
Родителю не по душе придется.
Как мать и женщина могу себе
Представить я, какую в нежном сердце
Созданья робкого могли борьбу
Сомненья эти вызвать. Но и после
Того, как в споре победил Перей,
Царевич из Эпира, в благородстве,
Могуществе, уме и красоте
Не знавший равных, и удачный выбор
По нраву нам пришелся, и она
Должна, казалось, быть собой довольна,
Не видим разве мы, как с каждым днем
В ней нарастает буря и все больше
Ее тоска грызет?… Гляжу на дочь -
И сердце разрывается на части.
Ах, лучше б ей не выбирать вовек!
С тех пор она еще сильней тоскует.
Я так боялась, как бы эта ночь
В канун ее замужества (о, небо!)
Последнею не стала для нее.
Лежу тихонько я в своей постели,
Недалеко от Мирриной, и к ней
Прислушиваюсь, притворяясь спящей;
Уже не первый месяц вижу я,
Как мается она, и мне, старухе,
Не спится. Молча благодатный сон,
Что столько уж ночей не простирает
Над нею крылья тихие свои,
Я призываю дочери на помощь.
Сначала вздохи редкие почти
Неуловимы, но, меня не слыша,
Она уже не сдерживает их
И начинает всхлипывать, бедняжка,
И всхлипыванья переходят в план,
А плач в рыданья, а рыданья в крики.
И с губ ее срывается одно-
Единственное слово: "Смерть…" Все чаще
Оно звучит сквозь слезы, и тогда,
Не выдержав, я к ней бегу в тревоге.
Она же, увидав меня, вздыхать
Перестает, и слез как не бывало,
И, вновь гордыни царственной полна,
Она, без дрожи в голосе, сердито
Мне говорит: "Чего тебе? Уйди…"
И у меня слова застряли в горле,
Я только плакала, обняв ее,
Все время плакала… Но понемногу
Пришла в себя и обрела слова.
О, как просила я и заклинала
Ее признаться мне во всем, не то
Я вместе с ней умру!.. Ты мать, но ты бы,
Наверно, с нею ласковей, чем я,
Не говорила. Девочке известно,
Что я души не чаю в ней, и вот
Она глаза слезам открыла снова
И обняла меня, и ласков был
Ее ответ. Но на своем упорно
Она стояла, только и сказав,
Что всем невестам накануне свадьбы
Положено грустить, что все пройдет
И чтобы я молчала. Отговорки:
Настолько худо ей, что страх меня
Пригнал к тебе. Вели, пока не поздно,
Расстроить свадьбу: в толк возьми, что дочь
Недолго погубить. Ты мать. Ни слова
Я не прибавлю.
Слезы… говорить…
Мешают мне. Однако что же с нею?…
В такие годы только от любви
И мучаются. Правда, если страстью
К Перею, избранному ей самой,
Она пылает, отчего ей плакать,
Когда уже недолго свадьбы ждать?
А влюблена в другого, для чего же
Тогда Перея выбрала?
Клянусь,
Что боль ее не вызвана любовью:
Ведь я при ней всегда, и проглядеть
Я не могла бы зарожденье чувства
В ее груди. Да и она сама
Во всем бы мне призналась, мне, в которой
По возрасту вторую видит мать,
А по любви — сестру. Ее молчанье,
Лицо и вздохи — все мне говорит,
Что девочка к Перею равнодушна.
Спокойной, даже радостной была
До выбора она, да и не сразу
Сумела выбрать. Ей наверняка
Еще никто не нравился, и Мирра,
Считая, очевидно, что должна
Кого-то выбрать, выбрала Перея.
Она его не любит. Да, но кто,
Коль не Перей великий, полюбиться
Сумел бы ей? Неблагородный пыл
Не мог возникнуть в благородном сердце.
Возлюбленным ее не стал бы тот,
В ком царской крови нет. Кого на выбор
Из всех, кто здесь просил ее руки,
Она бы не сумела осчастливить?
Ее терзает не любовь, хотя
Любви и слезы свойственны и вздохи,
Однако без надежды нет любви.
Тогда как Мирра и луча надежды
Не видит. Рана, что не говори,
Ее неисцелима… Жаждать смерти!..
Нет, лучше мне сначала умереть,
Чтобы на старости годов не видеть,
Как пожирает медленный огонь
Ее во цвете лет!..
Меня пугают
Твои слова… Я свадьбы не хочу,
Из-за которой потерять могла бы
Единственную дочь… Иди, но ей
Не говори о нашем разговоре.
Иди, я следом за тобой приду,
Как только слезы высохнут бесследно.
Поторопись. Я побежала к ней.
О, небеса! А вдруг, пока с тобою
Я разговоры долгие вела,
В отчаянье опять бедняжка впала?
О, как бы мне хотелось и тебя
Утешить!.. Но бежать пора. Не медли
И ты: чем ты появишься скорей,
Тем лучше…
Посуди сама, могу ли
Я не спешить. Но в этот ранний час
Я не хочу чинить допрос бедняжке
И не хочу показываться ей
Расстроенная. Напугать нетрудно
И больше огорчить ее. Она
Робка и столь чувствительна, что с нею
Поосторожней надобно. Иди.
И не жалей, что все мне рассказала;
Я тоже полагаюсь на тебя.
