Кенхреида, Евриклея, Кинир, Мирра.
О, небо!
(Бросается навстречу Кенхреиде и, преграждая
ей путь, заслоняет от нее умирающую Мирру.)
О, ужас! Окровавленную Мирру
Я вижу?…
Она без чувств!..
Как? Кто ее?… Пусти…
Не приближайся…
Я уведу тебя… Она… сама…
Моим мечом…
И в этом состоянье
Ты дочь оставишь?… Нет, пусти…
Она
Нам более не дочь. Она питала
Преступную любовь… к Киниру…
Не здесь же нам от горя
И от позора умирать. Идем.
Злодейка!
Мне больше не обнять ее?…
(Кинир силой уводит жену.)
Мирра, Евриклея.
Когда…
Я меч… просила… ты бы, Евриклея…
Послушалась… И я бы умерла…
Невинною… чем умирать… порочной…
Трагедия была задумана Альфьери в бытность его в Эльзасе (11 октября 1784 г.). Прозаический набросок ее был сделан за несколько дней (24-28 октября). Первая стихотворная редакция — 7 августа — 11 сентября 1786 года.
О том, что вдохновило Альфьери на написание трагедии, говорит сам автор в своей "Жизни": один из эпизодов "Метаморфоз" Овидия, в котором рассказывается о противоестественном влечении юной Мирры к своему отцу.
Чтение этого эпизода захватило Альфьери, и, отталкиваясь от общего психологического мотива, Альфьери создал одну из самых оригинальных и сильных своих трагедий.
На итальянской сцене роль Мирры стала на долгие годы одной из наиболее привлекательных для крупнейших актрис. В середине прошлого века в ней блистала Аделаида Ристори. В последний раз "Мирра" была поставлена в Италии в 1949 году.
На русский язык "Мирра" впервые переведена в 1860 году А. Эльканом.
Публикуемый перевод Е. Солоновича выполнен специально для настоящего издания.
Н. Томашевский
Перевод Е. Солоновича
БУДУЩЕМУ ИТАЛЬЯНСКОМУ НАРОДУ
Надеюсь, о свободные и великодушные Итальянцы, вы простите мне тяжкое
оскорбление, каковое я без злого умысла нанес вашим дедам или прадедам,
дерзнув представить им двух Брутов, — трагедии, в которых вместо женщин
действующим лицом и актером был в числе многих благороднейших персонажей
народ.
Я и сам прекрасно сознаю, насколько человек, взявший на себя смелость
говорить, действовать, мыслить, должен был глубоко оскорбить тех, кто
(совершенно запамятовав, что эти три дара получены им от природы) полагал
невероятным, что другой когда-нибудь обретет их.
"Но если слово прорастет, как семя,
Во славу тем, кого я воскресил", -
я льщу себя надеждою, что вы восстановите справедливость, не отказав мне при
этом в нескольких похвальных словах. Я уверен также, что, если ваши предки
воздавали мне за то же самое хулою, они не отказывали мне окончательно в
уважении, ибо не могли все не навидеть или презирать того, к кому ни один
человек в отдельности не испытывал ненависти и кто явно старался (насколько
это было в его возможностях) принести пользу всем или большинству.
Париж, 17 января 1789 года
Витторио Альфьери
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦАЦезарь.
Антоний.
Цицерон.
Брут.
Кассий.
Кимвр.
Народ.
Сенаторы.
Заговорщики.
Ликторы.
Действие происходит в Риме в храме Согласия, затем в курии Помпея.
Цезарь, Антоний, Цицерон, Брут, Кассий, Кимвр, сенаторы.
Все сидят.
Сегодня вас, почтенные отцы,
К согласию зовет диктатор Рима.
Да, вас не часто Цезарь созывал,
Но в этом лишь враги повинны были
Мои и ваши: из-за них не мог
Я отложить оружие, покуда
От Нила и до Бетиса они
Разгромлены не будут. Но сегодня
Сбылась моя мечта: вернуться в Рим
И в нем услышать мудрый голос римлян, -
Вновь Римом сделав Рим, просить у вас
Совета. Наконец-то отдыхает
Он от гражданской крови, и пора
Вернуть права его сынам, чтоб смолкла
Завистливая клевета. Ничуть,
Ничуть (смешно и говорить об этом)
Не стал слабее Рим. При слове "Рим"
От Тахо до Евфрата, от Сиены
До Альбиона, северной земли
Безвестной, — при едином этом слове
Дрожат народы, и трусливей всех
Дрожит парфянин, победитель Красса,
Парфянин, упоенный до сих пор
Победой неожиданной. Расплаты
Он ждет от вас. Не надо ничего
Для славы Рима больше — лишь парфянам
И миру показать, что в битве той
Искали смерти, но не пораженья,
Бойцы, которым был потребен вождь,
Алкающий не злата, но победы.
Стереть позор и в Рим царя парфян
Разгромленного я берусь доставить
Или на поприще сраженья пасть.
Для обсужденья нового похода
Я не случайно выбрал этот храм
С названьем славным: символом удачи
Да будет нам оно. Итак, залог
Победы нашей будущей — в согласье
Меж нами, только в нем. И вас к нему
Я призываю. К этому и Рима
Честь призывает вас, который был
Свидетелем великого позора
Поверженных орлов. Сегодня честь
Молчать повелевает прочим чувствам.
На форуме бурлит народ, и мы,
Прислушавшись, поймем, что он к возмездью
Вас призывает тоже. Прежде всех
Иных вопросов нам вопрос о мести
Парфянам дерзким предстоит решить
Сегодня. Я прошу у цвета Рима
(И с римской радостью, прося его,
Его одновременно получаю)
Согласия, которое врага
Рассеет тут же или уничтожит.
Настолько Цезарь поразил меня
Словами о согласии, что первым
Я отвечаю, несмотря на то,
Что это право старших. Неужели
Нам, что не смели слова столько лет
Произнести, его дают сегодня?
Итак, я первый, я, на чьих руках
Катон великий умер. О, когда бы
Я прозорлив, под стать Катону, был
И участь разделил его! Поверьте,
Что не парфянам, а другим врагам
И за другой позор, гораздо больший,
Рим должен прежде отомстить. Сейчас
Ему не до парфян. Резне сограждан,
Начавшейся при Гракхах, нет конца,
И форум свой, и храмы, и жилища
Затопленными кровью видел Рим.
И вся Италия в крови, и море
От крови стало красным. Уголок
Найдется ли в империи, который
Не полит римской кровью? Может быть,
Ее парфяне пролили? Из граждан
Когда-то добрых вышли палачи,
Мечи, а не плуги, теперь в почете,
Секиры правосудие вершат,
В тиранов превратились полководцы.
Чего еще бояться? В общем, я
Считаю, что сначала нужно дома
Порядок навести и мстить за Рим
Не раньше, чем он прежним Римом станет.
Я консул, мне и слово: я не тот,
Кто глупости болтает с гордым видом.
Мне кажется, отцы, что то, о чем
Диктатор наш советуется с нами
(Хоть он теперь уже и сам бы мог
Решение принять), должно не только
Всецело славу Рима возродить,
Но и само существованье Рима
От этого зависит, мощь его
И безопасность. Был ли случай в прошлом,
Чтоб римский вождь не отомщенным пал
В сражении? Ужели наши предки
Спускали поражения свои?
За каждого убитого из римлян
Враги теряли тысячи голов,
Настигнутые римскими мечами.
Неужто Рим теперь смирится с тем,
С чем не мирился втиснутый в границы
Италии одной, теперь, когда
Границами ему — границы мира?
Допустим, славою не дорожа
Своею, он не отомстит парфянам:
Какой ущерб подобный прецедент
Ему нанес бы? Многие народы
Отважные меж Римом и страной
Парфян живут. И кто же их удержит,
Когда ржавеют римские мечи?
Германцы, греки, галлы, македонцы,
Иллирия, Египет, Альбион,
Испания и Африка ужели
При их воинственности захотят
Терпеть господство дрогнувшего Рима?
Необходимость, а не только честь,
Знамена наши в Азию торопит.
Нам остается лишь одно решить:
Кто войско поведет. Но кто посмеет
При Цезаре назвать себя вождем?
Согласен, можно выбрать и другого,
Коль есть такой, кто по числу побед,
По завершенным войнам и триумфам
Опередил бы Цезаря иль сам
Под стать ему рубакой был хотя бы.
Что в зависти презренной? Имя "Рим"
И имя "Цезарь" означают ныне
Одно и то же: если б не второй,
То первому империей всемирной
Не быть сегодня. Значит, явный враг
Отечества, его изменник гнусный,
Кто личным интересам подчинять
Сегодня смеет общее величье.
Я этот гнус, когда на то пошло,
Да, я, в устах изменника изменник.
Я первый, к счастью, если имя "Рим"
И имя "Цезарь" суть одно и то же.
Я не из многословных. Пусть другой
С услужливой неискренностью имя
Отчизны произносит. Если есть
У нас еще отчизна, то не может
Ее судьба не волновать отцов.
Я говорю от имени последних,
Но обращаюсь к истинным отцам,
Не из каприза созванным, как нынче,
И не для вида только, и не с тем,
Чтоб лицезреть вокруг убийц наемных
И говорить едва ль не на глазах
Подкупленного пастырем народа.
Народ ли это, впрочем? Те, кому
Одна свобода ведома — помехи
Чинить добру и зло оберегать?
Кто гладиаторами Рим позорит
И кто в Египте бражничал? Пускай
Сенат от этих лиц освободится,
И он услышит каждого из нас.
Ну, а пока скажу о самом главном:
Да будет консул консулом, сенат -
Сенатом и трибунами — трибуны,
И да заполнит истинный народ,
Как прежде, форум. Думать о парфянах
Не должен Рим, покуда снова в нем
Мы, римляне, узнать не сможем Рима
По верным признакам. Лишь тень сейчас
Его мы видим жалкую. Немного
Осталось настоящих граждан здесь,
Так пусть они последние усилья
Приложат, чтобы помешать врагам,
Последние усилия которых
Отечеству обращены во зло.
Я Рима сын и благодарен Риму,
Меня отцом назвавшему, когда
Я спас его от козней Катилины.
Доныне, вспоминая этот день
И эту честь, я сладостные слезы
Роняю с благодарностью. Мечте
Об общем благе, мире и свободе
Я верен был и верен остаюсь.
Как ради Рима жил, о, если б мог я
Один погибель за него принять!
Я рад, что горьких дней моих остаток
Ему, измученному, отдаю.
Я не кривлю душой. Моим сединам
Поверьте. Не затем слова мои,
Чтоб тех озлобить, кто и так немало
Бесчестьем длительным ожесточен,
И не затем, чтоб стал еще спесивей,
Кто мнит себя хозяином всего.
О том забочусь я, чтоб с благом Рима
Совпало благо каждого (когда
Еще возможно это). Не сегодня
Зло обнажило меч. Лишь имена
Тех, кто законы попирал, менялись,
И каждый раз республике в ущерб,
Чувствительнее прежнего. Кто любит
И впрямь ее, кто сердцем гражданин,
А не устами, пусть меня поддержит.
Среди обид сокрытых и мечей
Бряцающих (Эринниям недолго
Работу им задать) любой из нас
Да непреклонным будет: или души
Разрозненные мир объединит,
Иль от злодейских рук одни погибнем,
Оставшись римлянами до конца.
Вот что волнует гражданина Рима,
Все слушайте его: и кто уже
Отягощен превыше меры славой,
Пускай побережет ее, не то
Ее утратит он в погоне тщетной
За большей славою; а тот, кому
Чужая слава не дает покоя,
Пусть знает, что не завистью своей
Он посрамит другого, но поспорив
Поступками порядочными с ним,
Лишь в благородном этом состязанье
Сумеет честно превзойти его,
Достоинства свои умножив. Так что,
Пока у нас в избытке в Риме дел,
Парфянами не будем заниматься.
Единым и единственным для нас
Да будет Рим. Тогда и за оружье
Ему не нужно браться, чтоб врагов
Постигла участь туч, гонимых ветром.
Кимвр, Кассий и великий Туллий здесь,
Как римляне, о Риме говорили,
И к сказанному ими ничего
О Риме не прибавить. Остается
Лишь говорить о том, кто Римом мнит
Себя. Я вовсе не о Риме, Цезарь,
Который олицетворяешь ты,
А о тебе хочу сказать. Ты знаешь,
Я не люблю тебя, — тебя, что Рим
Не любишь (не люблю как раз за это),
Я не завидую тебе, затем
Что больше над собой тебя не ставлю,
С тех пор как сам ты уронил себя,
Я не боюсь тебя, не к рабской смерти
Готов всегда, и, наконец, во мне
И ненависти нет к тебе, коль скоро
Ты мне не страшен. Брута одного
И слушай, потому и верь лишь Бруту,
Не консулу-рабу, что так далек
От доблестей твоих, деля с тобою
Твои пороки только. Может быть,
Еще заслуживаешь ты спасенья,
И я б хотел, чтоб это было так,
Поскольку, образумившись, полезен
Ты можешь Риму быть, как смог ему
Немало навредить. Прекрасно Кассий
Нам описал народ, но даже твой
Народ изрядно отрезвил недавно
Тебя. Ты слышал гнев его в тот день,
Когда, из шутки как бы, новый консул
Услужливо попробовал венец
Тебе примерить царский: гнев твой царский
Тебя заставил побледнеть. Но ты
Венец злосчастный, о котором втайне
Упорно грезил, оттолкнул тогда
Рукою собственной: аплодисменты
Ты вызвал этим, но в твоей груди
Смертельными клинками были крики
Уже не римлян, но еще не столь
Бездумной массы, как тебе хотелось.
В тот день ты понял, что тирана Рим
Стерпеть способен временного, только
Не самодержца. Ты не гражданин,
И знаешь это, и в душе покоя
Не ведаешь. Я вижу — тяготит
Тебя твое тиранство. Ты родился,
Быть может, не для этого. Теперь
Мое к себе ты знаешь отношенье.
Открой же нам и самому себе,
Коль можешь, кем себя ты почитаешь
И кем мечтаешь стать. Не знаешь сам?
Тогда послушай гражданина Брута,
Диктатор. Должность много выше той,
Которую ты занимаешь ныне,
Найдется. Угнетателем себя
Ты хочешь видеть. Почему бы Рима
Освободителем тебе не стать?
Дерзни, внуши себе, что ты на это
Способен. По тому, как говорит
С тобою Брут, ты понимаешь, Цезарь,
Что, если ты себя владыкой мнишь
Над нами, я покамест не считаю
Себя одним из подданных твоих.
За речи дерзкие, клянусь, ответишь
Ты вскоре…
Хватит. Молча я внимал
Так долго вам, и лишний раз могли вы
Понять, каков я есть: и если б я
Считал себя хозяином, то был бы
Достоин этого, ведь я слова,
Клеймящие меня, не только слушал,
Но поощрял. Собранье это вам
Не кажется достаточно свободным,
Хотя диктатор вашу брань терпел,
А мог бы и не слушать. Завтра утром
От форума подальше и без тех,
Кто служит вам охраною от плебса,
Я в дом Помпея приглашаю вас
Для большей откровенности. Услышу
Я больше оскорблений там. Но здесь
Судьба парфян должна решиться. Если ж
Так хочет большинство, то пусть тогда
И Цезаря судьба одновременно,
Но большинством, решится. Я не прочь.
