Жессика. Я сидела на подоконнике и все слышала.
Хёдерер. Ну и как?
Жессика. Мне стало страшно.
Хёдерер. Могла уйти.
Жессика. Я не хотела вас бросать.
Хёдерер. Не очень бы ты мне помогла.
Жессика. Знаю. (Пауза.) Может, я могла бы заслонить вас собой и получить предназначенные вам пули.
Хёдерер. Ну и романтичная ты особа!
Жессика. Вы тоже.
Хёдерер. Что я тоже?
Жессика. Тоже романтичный: чтобы не унижать его, вы рисковали жизнью.
Хёдерер. Если хочешь узнать цену жизни, нужно иногда ею рисковать.
Жессика. Вы предложили ему помощь, а он не захотел ее принять, но вы не отступали, и, казалось, он вам нравится.
Хёдерер. Дальше что?
Жессика. Ничего. Просто так оно и было.
Смотрят друг на друга.
Хёдерер. Уходи! (Жессика не уходит.) Жессика, я не привык отказываться от того, что мне предлагают, и я уже полгода не прикасался к женщине. Пока ты еще можешь уйти, но через пять минут будет поздно. Слышишь? (Она недвижима.) У паренька никого на свете нет, кроме тебя, и его ждут страшные неприятности. Ему нужен кто-нибудь для поддержания духа.
Жессика. Вы можете поддержать его, а я нет. Мы только зло друг другу причиняем.
Хёдерер. Вы любите друг друга.
Жессика. Даже этого нет. Мы слишком похожи.
Пауза.
Хёдерер. Когда это случилось?
Жессика. Что?
Хёдерер (делает жест). Все это. У тебя в голове.
Жессика. Не знаю. Наверное, вчера, когда вы на меня посмотрели и были таким одиноким.
Хёдерер. Если бы я знал...
Жессика. Вы бы не пришли?
Хёдерер. Я... (Смотрит на нее, пожимает плечами. Пауза.) Боже ты мой, если у тебя невесело на душе, Слик и Леон охотно помогут тебе развеяться. Почему ты выбрала меня?
Жессика. У меня на душе спокойно, и я никого не выбирала. Мне не пришлось выбирать.
Хёдерер. Досадно. (Пауза.) Чего ты ждешь? У меня нет на тебя времени; не хочешь же ты, чтобы я опрокинул тебя на диван, а потом бросил.
Жессика. Решайте.
Хёдерер. Не мешает тебе знать...
Жессика. Ничего я не знаю, я не женщина и не девушка, я жила во сне, и мне было смешно, когда меня целовали. Теперь я здесь, перед вами, мне кажется, что я только что проснулась и что сейчас утро. Вы настоящий. Настоящий человек из плоти и крови, я вас боюсь и, кажется, по-настоящему люблю. Делайте со мной что хотите, что бы ни случилось, я вас ни в чем не упрекну.
Хёдерер. Так тебе смешно, когда тебя целуют? (Жессика смущенно опускает голову.) Скажи.
Жессика. Да.
Хёдерер. Значит, ты холодная?
Жессика. Они так говорят.
Хёдерер. А ты как думаешь?
Жессика. Не знаю.
Хёдерер. Посмотрим. (Целует ее.) Ну как?
Жессика. Мне не смешно.
Дверь открывается. Входит Уго.
Хёдерер, Уго, Жессика.
Уго. Вот оно что!
Хёдерер. Уго...
Уго. Не надо. (Пауза.) Вот почему вы меня пощадили. А я-то ломал себе голову - почему он не приказал своим людям убить меня или прогнать? Я говорил себе: быть не может, чтобы он был таким дураком или настолько великодушным. Теперь все прояснилось - это из-за моей жены. Тем лучше.
Жессика. Выслушай меня...
Уго. Оставь, Жессика, ни к чему. Я не сержусь и не ревную, мы все равно не любили друг друга. Но он-то, он чуть не заманил меня в западню. «Я тебе помогу стать мужчиной». Какой я дурак! Он насмехался надо мной.
Хёдерер. Уго, даю тебе слово, что...
Уго. Да не оправдывайтесь. Наоборот, я вам признателен. Хоть однажды мне удалось привести вас в замешательство. И еще... еще... (Скачком - к письменному столу, хватает револьвер и целится в Хёдерера.) Еще вы помогли мне.
Жессика (кричит). Уго!
Уго. Видите, Хёдерер, я смотрю вам в глаза, и целюсь, и моя рука не дрожит, и мне плевать на то, что делается у вас в голове.
Хёдерер. Погоди, малыш! Без глупостей! Не из-за женщины!
Уго трижды стреляет. Жессика вопит. Входят Слик и Жорж.
Дурачок. Ты все испортил.
Слик. Сволочь! (Вынимает револьвер.)
Хёдерер. Не трогайте его. (Падает в кресло.) Он стрелял из ревности.
Слик. Как это?
Хёдерер. Я спал с его девчонкой. (Пауза.) Ах как глупо. (Умирает.)
ЗАНАВЕС
В комнате Ольги.
Вначале голоса слышны в темноте, затем понемногу становится светлее.
Ольга. Так и было? Ты действительно убил его из-за Жессики?
Уго. Я... я убил его потому, что открыл дверь. Больше ничего не могу сказать. Если бы я не открыл дверь... Он обнимал Жессику, у него на подбородке был след губной помады. Как это тривиально! Я уже давно переживал трагедию. Я выстрелил, чтобы не нарушить жанра.
Ольга. Так ты не из ревности?..
Уго. Из ревности? Возможно. Но не к Жессике.
Ольга. Посмотри на меня и ответь со всей искренностью, поскольку то, что я тебя спрошу, крайне важно. Гордишься ли ты тем, что ты сделал? Берешь ли ты на себя ответственность за это? Сделал бы ты то же самое вновь?
Уго. Сделал ли я это хотя бы один раз? Не я его убил, а случай. Если бы я открыл дверь двумя минутами раньше или позже, я не застал бы их в объятиях и не выстрелил бы. (Пауза.) Я пришел ему сказать, что принимаю его помощь.
Ольга. Ясно.
Уго. По воле случая прозвучали три выстрела, как в плохих детективах. Так сложилось, а начни с «если», и получится: «Если бы я подольше пробыл под каштанами, если бы я ушел в глубь сада, если бы я вернулся к себе в пристройку...» Но какова моя роль во всем этом? Это убийство без убийцы. (Пауза.) В тюрьме я себя часто спрашивал: что бы Ольга сказала, окажись она здесь? Что бы она хотела, чтобы я думал?
Ольга (сухо). А именно?
Уго. О, я прекрасно знаю, ты бы сказала так: «Будь поскромнее, Уго. Мне нет никакого дела до твоих объяснений и побудительных причин. Мы поручили тебе убить этого человека, и ты его убил. Имеет значение только результат». Я... я не могу быть скромным, Ольга. У меня не получается отделить убийство от его побудительных причин.
Ольга. Мне так больше нравится.
Уго. Как больше нравится? Это сказала ты, Ольга? Ты, которая всегда...
Ольга. Сейчас объясню. Который час?
Уго (смотрит на наручные часы). Без двадцати двенадцать.
Ольга. Хорошо. Время есть. Что ты там говорил? Что не понимаешь того, что ты сделал.
Уго. Скорее, я слишком хорошо понимаю. Ларчик просто открывался. Видишь ли, я могу с тем же успехом сказать, если захочу, что я убил по политическим мотивам и что ярость, охватившая меня, когда я открыл дверь, была лишь незначительным толчком, который облегчил мне задачу.
Ольга (смотря на него с беспокойством). Ты так думаешь, Уго? Действительно думаешь, что выстрелил из правильных побуждений?
Уго. Ольга, я со всем согласен. Я дошел до того, что спрашиваю себя, правда ли я его убил?
Ольга. Как правда?
Уго. Может, все это комедия?
Ольга. Но ты нажал на спусковой крючок?
Уго. Да. Я действительно шевельнул пальцем. Актеры на сцене тоже шевелят пальцами. Посмотри-ка: я шевелю указательным пальцем, я в тебя целюсь. (Целится в нее правой рукой, отогнув указательный палец.) Тот же самый жест. Может, наяву меня и не было. Была только пуля. Почему ты усмехаешься?
Ольга. Это облегчает дело.
Уго. Я считал себя слишком молодым, хотел повесить себе преступление как камень на шею. И я боялся, что будет слишком тяжело. Ошибка вышла: оно легкое, страшно легкое. Ничего не весит. Посмотри на меня - я постарел, отсидел два года, расстался с Жессикой и буду влачить эту нелепую безысходную жизнь, пока твои приятели не возьмут на себя труд меня от нее избавить. Всему виной мое преступление, так ведь? А оно не имеет веса, я его не чувствую. Ни на шее, ни на плечах, ни в сердце. Оно стало моей судьбой, понимаешь, оно извне управляет моей жизнью, но оно невидимо, неосязаемо, оно мне не принадлежит, будто смертельная болезнь, которая убивает, но не причиняет страданий. Где оно? Существует ли? Но ведь я выстрелил. Дверь отворилась... Я любил Хёдерера, Ольга. Любил больше, чем кого бы то ни было на свете. Мне нравилось его видеть и слышать, нравились его руки и лицо, и, когда я бывал с ним, все мои волнения проходили. Меня убивает не мое преступление, а его смерть. (Пауза.) Вот так. Ничего не случилось. Ничего. Я провел десять дней за городом, два года в тюрьме и не изменился - все также болтаю. Надо бы придумать для убийц какой-нибудь отличительный знак. Например, цветок мака в петлице. (Пауза.) Ладно, что решаем?
