товарищ. Он был одно время членом моего колониального союза, хотя в делах его активно не участвовал.
Доктор Шиммельпфенниг. Я слышал об этом в Цюрихе… Значит, ты имел с ним дела! Какой-то двуполый субъект, печальное явление.
Лот. А он и в самом деле какой-то двуполый!
Доктор Шиммельпфенниг. В сущности, и того хуже… Слушай, говори честно!.. Ты серьезно затеял историю с этой Краузе?
Лот. Разумеется!.. Ты сомневаешься? Надо думать, что ты не считаешь меня мошенником?
Доктор Шиммельпфенниг. Хорошо! Смотри только не перестарайся… Ты, конечно, мог перемениться за столь долгий срок. Почему бы нет? В этом не было бы ничего страшного. Немного юмора тебе тоже не повредило бы! Не понимаю, почему ты все принимаешь с такой проклятой серьезностью?
Лот. Для меня это очень серьезно. (Встает и следует на расстоянии шага за Шиммельпфеннигом.) Ты ведь не знаешь, и я не могу объяснить тебе, что значит для меня это чувство.
Доктор Шиммельпфенниг. Гм!
Лот. Ты, друг, даже представить себе не можешь, что это за состояние. Его не узнать раньше, чем оно не пришло, пока его только ждут. Но, когда его узнаешь, тогда… Тогда можно просто обезуметь от страсти.
Доктор Шиммельпфенниг. Сам черт не разберет, как вы доходите до этой безрассудной страсти.
Лот. Ты тоже от нее не гарантирован.
Доктор Шиммельпфенниг. Хотел бы я видеть, как это…
Лот. Ты рассуждаешь, как слепой о красках.
Доктор Шиммельпфенниг. А что я получу от этого мимолетного опьянения? Просто смешно! И строить на такой почве брачный союз на всю жизнь… Ведь это хуже, чем на песке.
Лот. Опьянение… опьянение… Тот, кто видит в этом только опьянение, тот ничего не смыслит. Опьянение проходит быстро. Опьянения у меня бывали, не буду отрицать. Но это – нечто совсем иное.
Доктор Шиммельпфенниг. Гм!
Лот. Ты видишь, я трезв и логичен. Может быть, ты думаешь, что я представляю свою любимую в каком-то – ну, как бы лучше сказать… – в этаком сияющем ореоле? Отнюдь нет!.. Она имеет свои недостатки; она не очень хороша собой, хотя ее и не назовешь уродливой. Рассуждая совершенно объективно, я должен сказать… в конце концов, это дело вкуса… Я такой красивой девчонки еще не встречал. Итак, никакого опьянения! Ты видишь, я предельно трезв. Но, понимаешь, – и в этом самое удивительное! – я даже не могу представить себя без нее… Мне порой кажется, что это как сплав, знаешь, как бывает, когда два металла так нераздельно сплавлены, что о них уже не скажешь – вот это тот, а это другой. И все это так естественно и так просто… Короче говоря, я, возможно, болтаю глупости… или, точнее, все, что я говорю, может тебе казаться чушью. Но я твердо уверен, что тот, кто этого не знает, не более чем жалкая лягушка. И такой лягушкой я был до сих пор… И такой жалкой лягушкой ты остаешься поныне.
Доктор Шиммельпфенниг. Законченный комплекс симптомов… Такие парни всегда по уши вязнут в том, что они же теоретически отвергают, как ты отвергал женитьбу. Сколько я тебя помню, ты всегда страдал этой злосчастной манией.
Лот. Такая уж у меня склонность, прямо-таки склонность. Видит бог, от этого не уйти!
Доктор Шиммельпфенниг. В конце концов, мы можем владеть своими чувствами.
Лот. Только тогда, когда это имеет смысл!
Доктор Шиммельпфенниг. А какой смысл в женитьбе?
Лот. О нем я и говорю. В женитьбе есть смысл! По крайней мере, для меня. Ты не знаешь, как я, не щадя своих сил, вгрызался в жизнь. Поверь, я не сентиментален. Раньше я, возможно, даже не чувствовал и не сознавал, что в стремлениях моих было нечто чудовищно пустое, нечто механическое, как у машины. Ни разума, ни темперамента, ни жизни – и, кто знает, сохранилась ли у меня вера? И вот теперь все это приходит… Все это возвращается ко мне. И приходит вновь такое полное сил, такое первозданное, такое радостное… Как глупо, что ты ничего этого не понимаешь.
Доктор Шиммельпфенниг. Все, в чем вы нуждаетесь, – вера, надежда, любовь, – для меня все это – только мусор. По существу, все гораздо проще: человечество агонизирует, и мы даем ему наркотики, чтобы облегчить его страдания.
Лот. Это твоя новейшая точка зрения?
Доктор Шиммельпфенниг. Вот уже пять-шесть лет, как она остается неизменной.
Лот. Поздравляю тебя!
Доктор Шиммельпфенниг. Благодарю!
(После нескольких нервических движений.) К сожалению, дела таковы, что я считаю себя обязанным… Я должен тебе объяснить… Я думаю, что ты не сможешь жениться на Елене Краузе.
Лот (холодно). Ты думаешь?
Доктор Шиммельпфенниг. Да, я так полагаю. Имеются препятствия, которые именно тебе…
Лот. Послушай! Говори, бога ради, без обиняков. Вопрос не так уж сложен, он, в сущности, ужасно прост.
Доктор Шиммельпфенниг. Скажи лучше – просто ужасен.
Лот. Я говорю о препятствиях.
Доктор Шиммельпфенниг. И я тоже, отчасти. Да и вообще! Я не уверен, что ты посвящен в здешние дела.
Лот. Я имею довольно точное представление.
Доктор Шиммельпфенниг. Тогда ты отступил от своих принципов?
Лот. Шиммель, прошу тебя, выражайся яснее.
Доктор Шиммельпфенниг. Выходит, что ты отказался от своего главного требования. Хотя только что ты дал понять, что и теперь, как прежде, считаешь самым важным произвести на свет физически и духовно здоровое поколение.
Лот. Отказался?… Отказался? Как мог я…
Доктор Шиммельпфенниг. Тогда ничего не остается… Тогда выходит, что ты ничего не знаешь о здешних делах. Ты не знаешь, например, что у Гофмана был сын, который погиб трех лет от алкоголизма.
Лот. Что?… Что ты сказал?
Доктор Шиммельпфенниг. Мне очень жаль, Лот, но я должен сказать. Затем ты волен поступить, как хочешь. Дело нешуточное… Они и тогда гостили здесь, как теперь. Они вызвали меня, но с опозданием на полчаса. Парнишка изошел кровью.
Лот, глубоко потрясенный, внимательно следит за речью доктора.
Глупый мальчонка потянулся к бутылке с уксусом, в которой он думал найти свою любимую сивуху. Бутылку он уронил, а сам упал на битое стекло. Видишь вот эту вену – она называется vena saphena, ее перерезало стеклом.
Лот. Ч-чей… чей, ты говоришь, ребенок?
Доктор Шиммельпфенниг. Гофмана и той самой его жены, которая снова там наверху… И она тоже пьет, пьет до потери сознания, пьет столько, сколько влезет.
Лот. Значит, это не от него… не от Гофмана?!
Доктор Шиммельпфенниг. Упаси бог! В том-то и трагедия этого человека. От этого он сам страдает, насколько он вообще способен
