АРГАН. Ну ладно, ладно, увидим. Ступай, да замечай все хорошенько. Ступай! (Один.) Ну и дети пошли! Ах, сколько забот! Даже о своей болезни подумать некогда. Право, у меня больше сил нет. (Падает в кресло.)
Арган, Беральд.
БЕРАЛЬД. Ну, братец, как дела? Как вы себя чувствуете?
АРГАН. Ах, братец, очень плохо!
БЕРАЛЬД. Как – очень плохо?
АРГАН. Да, у меня ужасная слабость.
БЕРАЛЬД. Как это неприятно!
АРГАН. У меня даже сил нет говорить.
БЕРАЛЬД. А я пришел, братец, предложить вам хорошую партию для моей племянницы Анжелики.
АРГАН (с раздражением, встав с кресла). Не говорите мне, братец, об этой негоднице! Это негодяйка, нахалка, бесстыдница, которую я самое позднее через два дня отправлю в монастырь.
БЕРАЛЬД. Вот это хорошо! Я очень рад, что силы к вам понемногу возвращаются и мое посещение пошло вам на пользу. Ладно, мы поговорим о деле потом. А сейчас я хочу предложить вам одно развлечение: надеюсь, оно рассеет вашу печаль и вы придете в расположение духа более благоприятное для того дела, о котором я собираюсь с вами говорить. Когда я шел к вам, мне встретились цыгане, одетые маврами, они танцуют и поют. Я уверен, что это доставит вам удовольствие и принесет не меньше пользы, чем рецепты господина Пургона. Идемте!
Брат мнимого больного, чтобы развлечь его, приводит к нему цыган и цыганок, одетых маврами; они поют и танцуют.
ПЕРВАЯ ЦЫГАНКА
Пользуйся весной
Жизни молодой.
Юность быстролетная!
Счастьем наслаждайся,
Вся любви отдайся,
Юность беззаботная!
Все наслажденья света,
Что мы встречаем на пути,
Не могут счастьем расцвести,
Когда душа любовью не согрета.
Пользуйся весной
Жизни молодой,
Юность быстролетная!
Счастьем наслаждайся,
Вся любви отдайся,
Юность беззаботная!
Не теряйте счастливых минут:
Красота исчезает,
Ее время стирает,
Зимний холод сменяет,
Леденит, убивает —
И без радости дни настают.
Пользуйся весной
Жизни молодой,
Юность быстролетная!
Счастьем наслаждайся,
Вся любви отдайся,
Юность беззаботная!
ПЕРВЫЙ БАЛЕТНЫЙ ВЫХОДЦыгане и цыганки танцуют.
ВТОРАЯ ЦЫГАНКА
К чему же рассужденья эти,
Когда любовь зовет?
Она сильней всего на свете
Нас в юности влечет.
Любовь так сладостно нас манит
В расцвете юных дней,
Что спорить с ней никто не станет —
Не в силах мы: нас так и тянет
Скорей отдаться ей.
Но услыхать довольно,
Как можно ранить больно
Ее опасный дар, —
И мы бежим невольно
Любви волшебных чар.
ТРЕТЬЯ ЦЫГАНКА
Как сладко в молодые лета
Любить того, кто мил,
Когда в ответ мы видим пыл
Любимого предмета!
Но если нам он изменил —
Ах, как ужасно это!
ЧЕТВЕРТАЯ ЦЫГАНКА
Когда любовник изменяет,
Еще невелика беда,
Но сколько злобы и стыда
Невольно нас терзает,
Коль наше сердце и тогда
Неверный сохраняет!
ВТОРАЯ ЦЫГАНКА
Ах, так на что ж решаться?
Неопытным сердцам?
ЧЕТВЕРТАЯ ЦЫГАНКА
Ужели подчиняться
Тирана власти нам?
ВСЕ ВМЕСТЕ
О да! Призна́ем полновластье
Любви капризов, мук и счастья,
Томлений сладостного сна.
Хотя немало в ней мучений,
Но сколько милых наслаждений
В награду нам несет она!
ВТОРОЙ БАЛЕТНЫЙ ВЫХОДВсе цыгане, одетые маврами, танцуют, заставляя прыгать обезьян, которых они привели с собой. Сцена превращается в комнату Аргана.
Арган, Беральд, Туанета.
БЕРАЛЬД. Ну как, братец? Что скажете? Разве это не лучше приема кассии?
ТУАНЕТА. Гм… Хороший прием кассии – тоже недурная штучка…
БЕРАЛЬД. Так вот, не пора ли нам поговорить о нашем деле?
АРГАН. Одну минутку, братец, я сейчас приду.
ТУАНЕТА. Что ж это, сударь, вы забыли, что не можете ходить без палки?
АРГАН. И то правда.
Беральд, Туанета.
ТУАНЕТА. Уж вы, пожалуйста, защитите вашу племянницу.
БЕРАЛЬД. Изо всех сил постараюсь.
ТУАНЕТА. Надо непременно помешать нелепому браку, который он вбил себе в голову. Я уж думала: хорошо бы ему подсунуть какого-нибудь лекаря, который был бы за нас и сумел бы отвратить его от Пургона, доказав, что его лечение никуда не годится. Но так как у нас нет для этого подходящего человека, то придется мне самой сыграть с ним одну шутку.
БЕРАЛЬД. Какую же?
ТУАНЕТА. Выдумка забавная. Может быть, она и не очень умна, да, надеюсь, окажется удачной. Предоставьте это мне, а сами действуйте по своему усмотрению… Вот и наш голубчик. (Уходит.)
Беральд, Арган.
БЕРАЛЬД. Прежде всего, братец, пожалуйста, не горячитесь во время нашего разговора…
АРГАН. Обещаю.
БЕРАЛЬД. Отвечайте без всякого гнева на то, что я намерен вам предложить…
АРГАН. Хорошо.
БЕРАЛЬД. И обсудите со мной спокойно и беспристрастно то дело, о котором я намерен вести с вами речь.
АРГАН. Ну ладно, ладно! Бог ты мой, какое длинное предисловие!
БЕРАЛЬД. Объясните мне, братец: как это при вашем богатстве, имея только одну дочь, – маленькую Луизон я не считаю, – как это вы дошли до такой мысли, чтобы отдать ее в монастырь?
АРГАН. Объясните мне, братец: хозяин ли я у себя дома и могу ли делать все, что мне угодно?
БЕРАЛЬД. Это ваша жена уговаривает вас отделаться таким образом от дочерей. Я не сомневаюсь, что из чувства милосердия она была бы очень рада, если бы они обе стали благочестивыми монахинями.
АРГАН. А, вот оно что! Виновата во всем оказалась моя бедная жена! Она причина всякого зла! И все против нее!
БЕРАЛЬД. Нет, братец, оставим ее в покое. Я согласен, что эта женщина исполнена лучших намерений по отношению к вашей семье, что она совершенно бескорыстна, что с вами она поразительно нежна, а к вашим детям выказывает из ряду вон выходящую привязанность и доброту, – все это совершенно верно. Не будем о ней говорить и вернемся к вашей дочери. Какие соображения побуждают вас отдать ее за сына лекаря?
АРГАН. Те соображения, братец, что мне нужен именно такой зять.
БЕРАЛЬД. Да, но ей-то он совсем не нужен, а у меня как раз есть другой жених, который гораздо больше ей подходит.
АРГАН. Да, братец, но этот гораздо более подходит мне.
БЕРАЛЬД. Однако, братец, человек, которого она должна выбрать себе в мужья, предназначается для нее или для вас?
АРГАН. И для нее, и для меня, братец. Я хочу иметь в своей семье таких людей, которые мне нужны.
БЕРАЛЬД. Значит, если бы ваша маленькая дочка была взрослой, вы отдали бы ее за аптекаря?
АРГАН. Почему же нет?
БЕРАЛЬД. Неужели вы всю жизнь будете возиться с докторами да аптекарями и не перестанете считать себя больным, наперекор мнению людей и самой природе?
АРГАН. Что вы хотите этим сказать, братец?
БЕРАЛЬД. Хочу сказать, что я не знаю человека, который был бы менее болен, чем вы, я хотел бы иметь такое здоровье, как у вас. Лучшим доказательством вашего здоровья и прекрасного состояния вашего организма является то, что при всем вашем старанье вы до сих пор умудрились не испортить вконец вашей здоровой натуры и не подохнуть от всех лекарств, которыми вас пичкают.
АРГАН. А знаете ли вы, братец, что только ими я и держусь? Господин Пургон прямо говорит, что без его забот обо мне я не прожил бы и трех дней.
БЕРАЛЬД. Смотрите, как бы его заботы не отправили вас на тот свет.
АРГАН. Поговорим, братец, серьезно. Значит, вы совсем не верите в медицину?
БЕРАЛЬД. Нет, братец, и не думаю, чтобы для моего блага мне следовало в нее верить.
АРГАН. Как! Вы не верите в истину, установленную всем миром и почитаемую на протяжении многих веков?
БЕРАЛЬД. Я не только далек от того, чтобы верить в нее, но считаю, что это самая большая глупость, придуманная людьми. И если посмотреть на вещи с философской точки зрения, то я не знаю худшего лицемерия и большей нелепости, чем когда один человек берется вылечить другого.
АРГАН. Почему же вы не допускаете, братец, чтобы один человек мог вылечить другого?
БЕРАЛЬД. По той причине, братец, что пружины нашего механизма – это тайна, в которой до сих пор люди никак не могут разобраться: природа опустила перед нашими глазами слишком плотные завесы, чтобы можно было через них что-либо разглядеть.
АРГАН. Значит, по-вашему, доктора ничего не знают?
БЕРАЛЬД. Знают, братец. Они знают гуманитарные науки, прекрасно говорят по-латыни, умеют назвать все болезни по-гречески, определить их и подразделить, но что касается того, чтобы вылечить их, – этого они не умеют.
