КАДРИ. Я не хочу, чтобы у меня был большой-большой, важный-важный, пузатый-пузатый нуль.
ИЛЬМАР. Тогда я не буду.
КАДРИ. Не будь!
ИЛЬМАР. Вот и не буду!
КАДРИ. Вот и не будь!
ИЛЬМАР. Ни за что!
КАДРИ. Ни за что!
ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь…
КАДРИ. Я не знаю.
ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь, из чего…
КАДРИ. Я не знаю, из чего.
ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь, из чего сделаны…
КАДРИ. Я не знаю, из чего сделаны.
ИЛЬМАР. Тогда я скажу тебе.
КАДРИ. Скажи мне…
ИЛЬМАР (напевая). Из чего сделаны мальчишки?
КАДРИ. Из чего сделаны мальчишки?
ИЛЬМАР.
Из лягушки и кота
и щенячьего хвоста.
Вот из чего сделаны мальчишки!
Из чего сделаны девчонки?
КАДРИ. Из чего сделаны девчонки?
ИЛЬМАР.
Из булки и крема
и клубничного джема.
ВМЕСТЕ.
Вот из чего сделаны девчонки!
Вот из чего…
Звонок.
КАДРИ (тихо). Не открывай.
Звонят снова и снова.
ИЛЬМАР. А вдруг это они вернулись?
КАДРИ. Родители? Нет, это не они. Не открывай. (Звонят.)
ИЛЬМАР. А вдруг все же они… (Ждет еще немного, продолжают звонить. Идет открывать. Вскоре в комнату входит МАРТ в одежде шахтера. Ему около 30, он нетрезв, но этот здоровяк не из тех, кто устает. Этот отважный парень выглядит немного комично потому, что пытается произвести впечатление мужчины еще более отважного, чем есть на самом деле. Он вежливо приближается к Кадри, к которой, видимо, относится с большим почтением, и протягивает ей букет цветов. Затем уже более непринужденно вытаскивает из кармана бутылку водки, ловко открывает ее и ставит на стол. Кадри нахохлилась, но Март пытается отшутиться.)
МАРТ. Молодуха, не волнуйся. У меня хорошая новость.
КАДРИ. И закуска впридачу.
МАРТ. Хозяйка, сегодня пьянки не будет. У меня безалкогольный день. (Смеется.) Какая пьянка — только по полбанке на брата — и домой… Ильмар, присаживайся и чувствуй себя как дома. А новость у меня на самом деле есть.
КАДРИ. Ильмар, мы ведь уже собирались спать. У нас были гости. Завтра тоже день.
МАРТ. День, да не тот. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Послезавтра тоже день.
КАДРИ. Ильмар, выпроводи-ка этого молодца.
ИЛЬМАР. Кадри!.. (Марту.) В общем, у нас тут было в плане идти спать.
МАРТ. Правильно сказал: «было». А теперь уже нет, верно? (Кадри.) Честное слово, хозяюшка, пьянки не будет. Раздавим полбанки — и по домам. (Разливает в стаканы.)
КАДРИ (жестко). Ильмар, выпроводи его!
ИЛЬМАР (мнется). Но ведь это неудобно, Кадри… Мы только по две рюмочки… После сегодняшней бодяги это в самый раз. Мы за десять минут…
КАДРИ. Хочешь во что бы то ни стало напиться?
ИЛЬМАР (умоляюще). Кадри, ну не будь такой. Ведь человек пришел к нам с новостью.
МАРТ. Да, с новостью. Но коли меня слушать не желаете… включите завтра утром радио — «Последние известия». (Хвастливо.) Деньжат подвалит, уж не говоря о славе. Или наоборот! (Пьет.) Живем в рабочем государстве, у нас каждый человек — хозяин… Или наоборот. (Своим тоном он старается рассмешить Кадри, но добивается противоположного. Март заедает водку хлебом и берет ложкой винегрет, при этом он роняет большой кусок свеклы себе на грудь.)
КАДРИ. У вас винегрет в кармане, рабочий класс… Да пора бы уже и честь знать.
ИЛЬМАР (беспомощно). С природной стихией и женщинами, видно, шутить нельзя. Сам видишь, что, наверно, лучше…
МАРТ. Вижу… Вижу, что светской даме зазорно сидеть за одним столом с простым рабочим. А еще я вижу, что в этом доме брюки носит баба.
КАДРИ. Не то вы и брюки пропьете.
МАРТ (по-настоящему разозлившись). Ну, знаете ли, даже если бы мы пропивали каждый день по паре брюк, все равно бы хватило денег на новые. В нашей стране рабочему, если он трудится на совесть, деньги платят навалом. А от некоторых кисейных барышень государство отделывается тремя сиреневыми бумажками в месяц.
КАДРИ. Вам меньше, чем навалом, и нельзя. Иначе ни копейки на еду не останется — с голоду помрете. Ведь каждый хозяин заботится об орудиях производства.
ИЛЬМАР. Ну, будет вам — завелись…
КАДРИ. А ты лучше помолчи! (Март одновременно с ее репликой пренебрежительно машет на Ильмара рукой.)
ИЛЬМАР. Ну, валяйте, если нравится. (Выпивает рюмку.)
МАРТ. Орудия производства… Черт возьми! Конечно, есть и такие, для кого рабочий вообще не человек. А так… чернь, жук навозный… Если у тебя нет диплома и галстука-бабочки, так ты для некоторых — пустое место. А кто дело делает? Эти — с бабочками? Рабочий в шахте так вкалывает, что от пыли, пота и соплей перед глазами темно. А в газетах пишут — и правильно пишут, — что мы добываем для народа из-под земли тепло и свет. Спрашивается, социализм у нас или нет?
КАДРИ. Глядя на некоторых, трудно поверить.
МАРТ (с хитрецой). Ну, скажи, да или нет? Ведь да! А при социализме как? Каждый получает столько, сколько заслужил. И государство отваливает настоящему работяге в три-четыре раза больше, чем какому-нибудь исследователю комариных ног. Так кого же оно выше ставит, а? Рабочий — вот на ком все держится. Это еще Маркс говорил, и нечего тут вякать.
КАДРИ. Я не вижу здесь рабочих. Здесь двое пьяниц. Вот он получает триста рублей в месяц, все пропивает, и считается, что на нем все держится? Какое у вас образование? Пять классов?
МАРТ. Семь. И других это не касается.
КАДРИ. Выходит, грамоте кое-как обучены. Писать и считать тоже немного умеете.
МАРТ. Что пропью — сосчитать сумею. А еще я знаю, что именно за счет этих денег сочиняются всякие чепуховые стишки и изучаются комариные ноги. Это мы разрешаем!
КАДРИ. Крепко сказано! Хоть стой, хоть падай! Он разрешает — и точка.
МАРТ. Да, разрешаем. У шахтера течет в жилах кровь, а не эта… люмфа.
КАДРИ. Вы, наверное, хотели сказать лимфа.
МАРТ. Лимфа — люмфа, один черт. На этом ни одно государство не продержится, и этим народ не накормишь.
КАДРИ. И все равно мы живем лучше вас. Что вы имеете на свои бешеные деньги? Я говорю, конечно, не про всех рабочих, а про таких, как вы. Телевизор, кровать с никелированными шариками, мотоцикл да хроническую головную боль. Вот и все! А теперь я прошу — оставим эту политэкономию, вы в ней не очень-то разбираетесь, — и ступайте-ка домой.
МАРТ. Погоди. Я еще не закончил. Вот я и говорю, что все держится на нашем труде. И если какого-нибудь прогоревшего инженера опять ставят на ноги и тот ни за что ни про что получает зарплату, то это тоже делается за наши деньги.
ИЛЬМАР. Это уже про меня…
МАРТ. Понимай, как хочешь… Они тебя быстренько вытянут. Ясное дело!
ИЛЬМАР. Вам все ясно. Послушать вас, так диву даешься, как все в жизни ясно и просто. А мне вот ничего не ясно. (Пьет.)
КАДРИ. Кроме выпивки.
ИЛЬМАР. Правильно. Когда выпьешь, все вещи делаются такими туманными, что иногда кажутся совсем ясными. И я начинаю верить, например, в то, что я пью только оттого, что я пью. А это мне ясно, как день.
МАРТ. Ты оттого погорел, что жизни не знаешь. И рабочему не доверяешь.
ИЛЬМАР. Выходит, не знаю. До сих пор не пойму, почему я простым рабочим зарабатываю больше, чем зарабатывал инженером. И почему у нас допотопные генераторы работают лучше, чем новые. И еще я не пойму, почему я прогоревший инженер. Мне ничего не ясно. (Раздражен, снова пьет.) Завидую я тебе, Март. Тебе все ясно. И как надо выпивать, и что должна наука изучать, и как делать искусство, и кому какую зарплату платить. Начальству моему ясно все то, что можно выразить в тонно-часах, и ясно, как нужно произносить речи. Моей мамочке совершенно ясно, как мы должны жить с женой. А жене тоже кое-что ясно, еще как ясно! Оказывается, вся беда в том, что моя мама носит белые перчатки и что меня в детстве пичкали английским. Оказывается, все зло начинается с моей детской комнаты.
КАДРИ (сильно задета). Ах так, мамочку вспомнил. Теперь на меня набросится… Разойдетесь вы наконец по домам или нет? Хочешь пойду и позову ее сюда?
